Ага, и моей тоже.

Меня вовсе не радует, что мир узнал, как со мной обошлись в пятницу. Еще кто-нибудь вздумает подражать… Но хорошо, что Логана и всю банду вывели на чистую воду.

– Так, перед уроком математики у тебя есть вопросы? Какие-либо вопросы?

Она произнесла это с нажимом, и я поняла, что пора навострить уши. Началось. Надо очень тщательный контролировать разговор.

– Расскажите мне об Эниа Слипвелл.

Наконец-то она улыбнулась:

– Правильный вопрос, девочка, ты настоящая отличница. А что ты сама знаешь о ней?

– Это политик. С короткой стрижкой. Она каждый день приходила на суд, мне запомнилось ее лицо. Она стояла ближе к дверям, среди Заклейменных. Состоит в партии Жизни. Она на моей стороне.

– Небольшие уточнения, – сказала учительница, подняв два пальца. – Во-первых, теперь она не просто член, а лидер партии. Ухитрилась свергнуть прежнего главу, тот был славный, но глупый. Эниа обвела его вокруг пальца – сам виноват, с нее глаз нельзя было спускать, как только она вступила в его партию. На прошлой неделе его сместили и выбрали ее, и этим она обязана тебе.

Во-вторых, она не безусловно на твоей стороне. Эниа – политик, причем из тех, кто быстро делает карьеру. Готова поверить, что она в самом деле возмущена обращением с Заклейменными и хочет что-то изменить, но она следит, куда ветер дует, и она заметила, что эта проблема начала беспокоить избирателей – по крайней мере, значительную их часть. Она ловит волну и надеется на ее гребне прийти к победе.

Говоря все это, она быстро пролистывает десятки фотографии Эниа, в том числе среди толпы в Трибунале или во дворе суда, когда мне выносили приговор.

– Сделай хоть одну ошибку, и она тут же от тебя отречется, но пока что ты ее идеальная героиня. Та лошадка, на которую она ставит, чтобы поскорее выбиться в лидеры. Прийти к власти. Все дело в этом, не забывай. Людьми движет либо страсть к деньгам, либо стремление к власти. Чего из этого хочешь ты?

Я нахмурилась:

– Ни того ни другого.

И Альфа тоже хмурится, присматриваясь ко мне.

– Погодите, – я не поспеваю за ее мыслью. – Она ведь уже лидер. Чего же еще ей надо?

– Пока что она лидер партии, дорогуша, а хотела бы – всей страны.

– И для этого ей нужна я?

Альфа вновь улыбается, снисходя к моей наивности. Ничего, я быстро учусь.

– Не как личность – как орудие. Она использует тебя, а если ты провалишься, отыщет себе другую политическую тему, например туры на Марс.

– То есть доверять ей нельзя?

– Не совсем так. Можешь доверять ей, но все время проверяй, что именно она делает. Она будет использовать тебя, а ты – ее. Странно, что она до сих пор не попыталась связаться с тобой. – Последнюю фразу она произнесла без вопросительной интонации, но я понимаю, что это проверка, и качаю головой.

– Вряд ли тебе еще долго придется ждать.

Меня это пугает.

– Не волнуйся, я тебя подготовлю. Можешь спрашивать меня обо всем, договорились?

Я киваю, но уверенности не прибавилось. Кажется, никому верить нельзя. И Альфе тоже.

Она тут же угадала мою мысль:

– Конечно, я тоже тебя использую, – признается она. – У меня тоже есть «свое дело». Есть свои убеждения, которые я хочу отстоять. Ты сейчас привлекаешь общее внимание, ты – героиня дня, и при хорошем руководстве ты станешь орудием перемен.

– Почему это так важно для вас?

– Мой муж – Заклейменный. Дважды – в висок и язык.

Неверное решение и ложь.

– Он допустил этическую ошибку. На работе. Был уличен. Он был восходящей звездой, блестящее будущее открывалось, – все оборвали, превратили его в пример для запугивания коллег.

– Почему Трибунал так его боялся?

– Поразительно, Селестина! Ты спрашиваешь, почему Трибунал боялся… То есть ты понимаешь, что происходит. Отлично. Продолжим.

И она продолжила. Рассказала мне, что, как она надеялась, должно измениться после моего «подвига» в автобусе и в особенности после ответов в суде.

– Логика и сострадание. Это замечательно! – говорит она, прихлопывая рукой по столу и ухмыляясь. – Долго ты придумывала эту формулу? Или тебе ее кто-то подсказал? Мистер Берри? Некоторые думают, что твои речи писал он, но мне так не кажется. Не в его стиле. – Она склоняется ближе ко мне, как будто ловя каждое слово. – Кто тебе это написал?

Я снова хмурюсь.

– Никто ничего не писал. Само с языка сорвалось.

Она покачала головой, видимо, не совсем мне поверив:

– Великолепно. Нам понадобятся такие лозунги. Эниа уже решила вести избирательную кампанию под этим девизом: «Логика и сострадание: идеальная пара. Голосуйте за партию Жизни».

Я тоже покачала головой.

– Понимаю, тебе трудно к такому привыкнуть, но нам это нужно. Как только тебе что-то подобное в голову придет, сразу записывай. Я придумаю, как это использовать. Что же дальше… у тебя такой ошарашенный вид, может быть, пора нам заняться математикой. Это хоть знакомая тебе территория. Так что давай… – Она заглянула в расписание. – Разберем что-нибудь из списка, чтобы ты не споткнулась, когда очаровашка Мэри Мэй будет проверять тебя на детекторе лжи.

– Вы ее знаете?

– Она посадила мою золовку вместе с ее мужем за то, что они помогали моему мужу. Помогли ему нарушить кое-какие правила и получили по четыре года каждый. Ей палец в рот не клади: с виду пичужка, но кусается как лев. Не случайно ее приставили к тебе. Она – самая среди них жесткая, она и во сне не перестает быть надзирательницей, в этом смысл ее жизни. И знает больше, чем все они вместе взятые, – не так уж и много они знают, но она – мозговой центр.

Впервые я слышу о реальных людях, которые угодили в тюрьму за помощь Заклейменным. До сих пор это была только угроза. Хотя угроза вполне реальная – для меня: два года за то, что помогла Клейтону Берну сесть, или Клеймо.

– Мне очень жаль, что с вашими родными так обошлись.

Она отмахнулась, даже не подняв глаз от бумаг.

– И поэтому вы сделали татуировку на животе?

Ответ дался ей нелегко, но она и тут не солгала:

– Шесть выкидышей за четыре года. Моя утроба не способна выносить младенца – выносить полный срок. А уж мы старались, можешь мне поверить. И не повторяй «мне очень жаль», ты тут ни при чем. – Она уткнулась в расписание, но выронила его и подняла глаза. Я поняла, что она готова открыться мне.

– Я сделала татуировку не потому, что подозреваю в себе какой-то изъян. Но я хочу постоянно помнить, что наша сила в наших ошибках. С этого и начался мой фонд. Когда я поняла, что не смогу родить, попыталась усыновить ребенка. Годами пыталась получить ребенка ПСР, но и тут не преуспела. Впрочем, ничего нового для тебя в этом нет, – добавила она. – Ты ведь знаешь об этом от своего нового приятеля – Порочного с рождения? Кэррик, не так ли?

Я насторожилась.

– Откуда вы знаете о Кэррике? – спросила я, вновь охваченная подозрением.

Своим инстинктам я больше не доверяла. Может быть, это ловушка с целью заманить, отыскать Кэррика? Сумел же Креван каким-то образом подстроить исчезновение стражей и мистера Берри – а теперь ищет Кэррика? Альфу подослали выудить у меня сведения? Нельзя ей верить, это все, возможно, лишь уловка, чтобы поймать Кэррика, поймать меня. Я уже не такая наивная, как прежде. Наивность – это был мой главный изъян, раз уж мы взялись обличать изъяны. Но теперь глаза у меня открылись, я внимательно присматриваюсь к каждому человеку. И быстро соображаю: нужно быть хитрее, выудить из нее все, что она знает о Кэррике.

– Ты правильно делаешь, что не доверяешь мне, – говорит она. – Это хорошо. Хочешь знать, откуда мне известно о Кэррике? О нем практически не писали, вполне хватило твоей истории, Ангелины Тиндер и Джимми Чайлда, к тому же Трибунал не любит широко оповещать о том, как Порочные с рождения дети ищут своих Заклейменных родителей.

Порочные с рождения? Я стараюсь сдержать эмоции, но чувствую, как сама эта мысль сводит меня с ума, тошнота подкатывает к горлу.