Ему пришлось подняться на третий этаж. На лестнице воняло кошками. На двери квартиры номер шесть, возле кнопки электрозвонка висела бумажка, гласившая (среди прочего): "Мёллер, А. Ком. 5. 3 р."

Лимек позвонил три раза. Ответа не было. Выждав пару минут, Лимек повторил попытку, и снова безрезультатно. Тогда сыщик просто надавил пальцем на кнопку и не отпускал до тех пор, пока высокая и порядком рассохшаяся дверь не распахнулась. Ему открыл такой же высокий ссохшийся старик в грязной белой майке.

- Вы к кому? - прошамкал он, ввинчивая в ухо трубку слухового аппарата.

- К Мёллеру, - буркнул Лимек, плечом оттирая старика в сторону и протискиваясь в квартиру.

В узком коридоре царил полумрак. Единственная угольная лампочка, свисавшая с потолка на длинном шнуре, светила вполнакала болезненным синим светом, вырывая из темноты вздувшиеся обои и грязный дощатый пол. На полу, перегораживая проход, стоял деревянный ящик, закрытый на висячий замок. За ящиком громоздились баррикады из всяческого хлама. На левой стене висел велосипед без шин, а на правой что-то бормотала черная тарелка репродуктора с надорванным краем. Пахло кислятиной, махоркой и дрожжами.

Вдоль стен тянулась череда одинаковых, хлипких на вид дверей. За одной плакал, захлебываясь, ребенок. За другой скандалили. За третьей надрывно орало радио, извергая веселый чарльстон, которым безуспешно пытались заглушить скрип кровати и вздохи.

Четвертая дверь вела в кухню - мрачную залу с черным от копоти потолком, дюжиной газовых плит, титанов, примусов, керогазов и развешанных на проволочных крюках кастрюль, чайников и сковородок. На одной из плит кипела огромная, совершенно людоедских размеров кастрюля, где вываривалось грязное белье.

Комната Мёллера находилась в конце коридора, рядом с раздельным санузлом. На двери в сортир висела записка: "Гасите свет!", а дверь в ванную была распахнута настежь: там стирали, из кафельной утробы валил серый пар, а могучего телосложения тетка терзала мокрые вещи о рифленую металлическую доску.

До Лимека никому не было никакого дела. Постучав для приличия в дверь номер пять (ответа не последовало), он огляделся по сторонам, выудил пару отмычек, выбрал одну, отжал механизм длинной спицей против часовой стрелки, поддел пару шпеньков внутри замка - и тот послушно щелкнул, пропуская Лимека внутрь.

Мёллер жил в крохотной комнатушке с окном во двор. Заставленная мебелью, она казалась еще меньше, чем была: все свободное пространство занимали самодельные книжные полки, забитые техническими справочниками, а на четыре квадратных метрах отведенной ему жилплощади Мёллер впихнул продавленный диван, мягкое кресло с засаленными подлокотниками, кушетку, складной стол-книгу и два табурета. На одном табурете лежали горкой книги, а второй валялся, опрокинутый, точно в центре комнаты.

Над ним, зацепив веревку за крюк для люстры и просунув голову в скользящую петлю, висел мастер-наладчик Август Мёллер.

Первым делом Лимек запер за собой дверь. Мелькнула мысль заблокировать ее креслом, но, если потом вызывать полицию (а именно это он и собирался сделать), будет трудно объяснить, зачем он двигал мебель - и Лимек передумал. Главное, чтобы полицию не вызвал Коверкотовый... В любом случае минут пятнадцать у меня есть, прикинул сыщик.

Мёллер повесился сам, без посторонней помощи, заключил Лимек, бегло осмотрев труп. Петля под левым ухом, лицо багровое, на штанах коричневого спецовочного комбинезона расплылось вонючее пятно. Ногти на руках посинели, пальцы рук не сгибаются, тело комнатной температуры. Первая стадия трупного окоченения. На тыльной стороне левой ладони - трупное пятно, так называемая экхимоза, результат посмертного кровоизлияния, характерного для висельников. Лимек надавил на пятно пальцем и подержал три секунды; пятно исчезло, а через полминуты восстановило окраску. С момента смерти - часов семь, может быть, меньше, если принять во внимание, что печка-буржуйка давно погасла (даже угли остыли), и в комнате стоит зверский холод. Из окна сифонило , занавеска колыхалась.

Интересно, побывал здесь Коверкотовый или не смог одолеть хлипкую дверь с простеньким замком? Надо будет допросить глухого старика и тетку из ванной, сделал мысленную пометку Лимек, если успею, конечно, до приезда легавых. Он осторожно обошел труп и склонился над письменным столом.

То, что он искал, лежало сверху. Простая картонная папка, обтянутая коленкором. На обложке - бумажный ярлычок. На нем чертежной тушью выведено каллиграфическим почерком: "Проект "Авалон".

Лимек достал носовой платок и аккуратно, чтобы не наследить, развязал тесемки и раскрыл папку. Внутри лежала стопка девственно-белой бумаги и засушенный листок клевера.

Вопрос о пребывании Коверкотового в комнате снялся. Если он и не помог Мёллеру расстаться с жизни, то прибрал за ним все следы. Обыск можно не продолжать - если Коверкотовый поехал сюда сразу после похорон, времени у него было завались, часа четыре, если не больше...

Кто же он все-таки такой и на кого работает? Точно не полиция и не "Трискелион", не те методы. Дублер? Ксавье и Валлендорф решили подстраховаться? Вряд ли. Третья сила? Знать бы, кто еще охотится за аппаратом Петерсена или его чертежами...

Из-за окна донесся шум мотора и короткий взвизг тормозов. Лимек метнулся к занавеске. На дне двора-колодца, рядом с угольным складом остановился длинный черный "Паккард" и из него выбрался тучный и очень неповоротливый человек в мешковатом пальто и шляпе. Следом за ним из нутра "Паккарда", будто чертики из табакерки, посыпались автоматчики в кожаных регланах и блестящих касках.

Трискели!

Лимек очень медленно, сдерживая первоначальный порыв бежать сломя голову, отступил от окна. Вроде бы не наследил... Уходить надо было тихо - если трискели бросятся в погоню, оторваться уже не выйдет, поднимут весь город на уши, но Лимека найдут. На то они и трискели. Это вам не доблестная и насквозь продажная полиция. Это - личная лейб-гвардия канцлера Куртца. К ним в руки лучше не попадать.

Аккуратно, через платок, Лимек отпер замок, протер на всякий случай ручку, выскользнул в коридор, притворил за собой дверь и, разворачиваясь, сбил с ног могучую тетку, прущую перед собой из ванной таз с постиранным бельем.

Таз с громом рухнул на пол, а баба шлепнулась на задницу и заголосила, будто включив сигнализацию.

- Твою мать, - прошипел сквозь зубы Лимек и ломанулся по коридору.

Звериное чутье и жизненный опыт погнали Лимека мимо ванной и туалета, в тупиковое ответвление коридора, где должен был быть, обязан был быть! - и, главное, был, черный ход.

Плечом Лимек вышиб дверь и вылетел на лестницу, еще более темную и грязную, чем парадная. Ухватившись за перила (они опасно качнулись под рукой), Лимек рванул не вниз, а вверх, подчиняясь инстинкту загнанного зверя. Мёллер жил на третьем этаже пятиэтажки. Два этажа, четыре лестничных пролета в кромешной тьме. На последней площадке противно гоготала вокруг бутылки с портвейном кучка пьяненьких подростков. Лимек врезался в них, расшвыряв, как кегли; упавшая бутылка разлетелась вдребезги.

На чердак вела приставная лестница. По ней Лимек взлетел на одном дыхании, готовясь выламывать люк, но люк оказался открыт. Наверху было посветлее, сквозь слуховые окошки и щели в крыше пробивались косые лучи заходящего солнца, выхватывая из темноты паутину бельевых веревок, увешанных призрачными силуэтами чьих-то сорочек и кальсон. Обрывая все это к чертовой матери, Лимек, не сбавляя темпа, метнулся к ближайшему окошку и изо всех сил саданул коленом по чему-то твердому, угловатому, накрытому старым ковром. Из-под ковра раздалось возмущенное курлыканье и хлопанье крыльев. Голубятня! Этого мне только не хватало, подумал Лимек, ставя ушибленную ногу на клетку и выбивая локтем ставенки слухового окошка. Фанерные рейки рассыпались в труху, и на чердак хлынула струя студеного воздуха. Лимек выбрался на крышу.