— Митя! Что же теперь будет, Митенька? Звягин молчал. Он старался сохранить то выражение лица, которое подобает принимать в таких обстоятельствах, но я уловил в нем другое.

Я сказал ему:

— Все правильно, Сережа… Я тебе больше не конкурент… Это финиш…

Он вздрогнул, горячо заговорил:

— Как тебе не стыдно! При чем тут финиш? Ты еще будешь прыгать! Вот увидишь, будешь!

Я отрицательно покачал головой. Жена закричала:

— Какие прыжки? О чем вы? Жить! Ты только жить должен, Митя!

Вернулся дежурный врач. Он пришел с ведущим хирургом больницы. Они попросили удалиться жену и Звягина.

Новый хирург близоруко склонился к моей искореженной ноге, покривил губы.

Я напряженно спросил:

— Что? Отрежете?

Он поднял на меня глаза:

— Отрезать можно было и без меня. — И прибавил: — Наша фирма, товарищ Буслаев, балалаек не делает!

Через полчаса меня повезли на операцию.

Жена продолжала дрожать в истерике, ее никто не мог оторвать от тележки, на которой везли меня.

Перед операционной Людмила вцепилась в рукав дежурного хирурга, надрывно закричала:

— Я ничего не буду! Умоляю! Я должна быть там, прошу вас! Я боюсь, я умоляю!

Ее почему-то впустили…

Меня переложили с каталки на стол, в один миг пристегнули запястья брезентовыми ремнями. Я тот час испугался своего распластанного беспомощного положения.

Я повернул голову к жене:

— Если ты дашь согласие, чтобы мне отрезали ногу, я прокляну тебя. Слышишь?

Она прикрыла лицо руками, горько заплакала.

— Не смей! — повторил я. — Что бы ни было во время операции, не смей!

Мне воткнули в вену иглу, что-то пустили в кровь. В голове пошел туман. Тело начало наполняться сонной тяжестью… Еле ворочая языком, я снова выговорил:

— Не смей… Нога. Мне нога… Нет…

На меня обрушились покой, тишина… Все исчезло…

Я успел подумать:

«А небытие, оказывается, приятно…»

Очень скоро меня действительно вызвали в Москву на заседание ВАКа…

Не успел я поставить в номере гостиницы чемодан, как в дверь постучали.

— Да!

Вошел старый знакомый Гридин. Он по-прежнему был экспертом, только теперь в Минздраве СССР. Точно закадычный друг, Гридин радостно обнял меня и расцеловал.

Оглядев меня, он заявил:

— Рад! Рад видеть вас снова, да еще на «белом коне»! Честно говоря, не ожидал!

Я настороженно поинтересовался:

— То есть?

— Лауреатском! — провозгласил Гридин. А ведь после нашего знакомства всего лишь… Вы не помните, сколько лет прошло?

— Одиннадцать.

— Да, да, — подтвердил Гридин. — Верно. Как время-то летит!

За эти годы он располнел, поседел, в его осанке появилось что-то львиное.

Я показал ему на кресло. Гридин с удовольствием сел.

Я помялся, произнес:

— Извините… Я прямо с дороги. Мне бы руки немного сполоснуть…

Гридин великодушно согласился:

— Конечно, конечно! Я тут без вас поскучаю. — Он взял со столика какой-то журнал.

Я отправился умываться в ванную.

Закрыв дверь, я задумался — хотелось понять, что означает этот визит? Ведь так просто он прийти не мог…

Как только я вернулся в комнату, он отложил журнал в сторону, с радушной улыбкой объявил:

— Знаете, я ведь к вам с интересным предложением!

Я вежливо отозвался:

— Да, да… А именно?

Он коротко глянул на меня:

— Вероятно, как и раньше, вам все сразу надо говорить в лоб? Верно?

Я кивнул. Гридин отвернулся к окну, помолчал, наконец проговорил:

— Имеются сведения, что вопрос о вашем лауреатстве может решиться положительно. Но при одном условии…

Я ничего не спрашивал, молча распаковывал свой чемодан и ждал, что он еще скажет.

Гридин тихо повторил:

— При условии… И, выдержав паузу, быстро произнес: — Что вы возьмете себе в компанию еще двух-трех наших людей. Не больше.

Я подумал: «Как был клопом, так и остался».

И вслух уточнил:

— То есть обязательно должна быть группа? Так?

Гридин облегченно кивнул:

— Абсолютно точно! Группа ученых, которая тоже работала в этом направлении. Поскольку сделали они меньше, вы остаетесь руководителем группы.

Стараясь не выдать волнения, я сначала повесил на вешалку в шкафу свои рубашки, потом поинтересовался:

— А что за люди?

Гридин метнул на меня пытливый взгляд, поколебался, но ответил:

— К примеру, я… Вам подходит?

Я неопределенно пожал плечами:

— А еще?

Мой гость осторожно выдавил из себя еще одну фамилию:

— Шамшурин…

Шамшурин был тот самый «поклонник» моего метода, который получил авторское свидетельство, украв у меня самый неудачный вариант моего аппарата.

Видя, что я продолжаю молчать, Гридин закончил:

— Ну и небезызвестный вам Зайцев. — Поспешно он добавил: — Зайцев, правда, больше для солидности.

Я спросил:

— То есть как балласт?

Гридин откинулся в кресле и расхохотался. Сочно, раскатисто. Наконец выговорил:

— Это уж как вам будет угодно.

Я произнес:

— Но ведь тогда я… Я-то на что? Какой-то провинциальный врач и тоже в лауреаты? Нет, не могу. Я вас только скомпрометирую, потом совесть меня замучает.

Гридин поднялся из кресла, ласково положил мне на плечо руку.

— Не надо, — мягко попросил он меня. — Мы не дети, давайте не будем играть в кошки-мышки. Уясните: без нашей поддержки лауреатом вы не станете, даже больше — доктора наук из вас может тоже не получиться. Уверен, что вы об этом догадываетесь.

Я освободился от его руки, скованно ответил:

— Что ж… Посмотрим. — И прибавил: — Извини те, но мне сейчас нужно сделать много телефонных звонков.

Гридин понял, что я его прогоняю, решительно прошел к двери, у порога обернулся:

— Вы подумайте. Все хорошо взвесьте и подумай те. Я вас не тороплю, в запасе еще день, буду ждать вашего звонка. Всего доброго!

Наутро я явился к заместителю министра Фурееву, рассказал ему о предложении Гридина.

Фуреев трахнул кулаком по столу.

— Негодяй! — закричал он. — Подлецы! доберемся! Все равно до них доберемся!

Он нервно зашагал по кабинету. Я поинтересовался:

— А Зайцев? Неужели в он с ними?

— Нет! — замотал головой Фуреев. — Нет! Не такой человек! Зачем ему это? Профессор, член-корреспондент, руководитель крупного института, член коллегии… Зачем? Нет, Гридин его для солидности приплел!

Гридину я так и не позвонил. Он, видимо, ждал, очень терпеливо ждал моего звонка, наконец решил сам набрать мой номер. Аж в половине первого ночи.

— Не спите? — услышал я осторожный голос Гридина.

— Нет.

— А чего ж не позвонили?

Я молчал. Гридин тяжко вздохнул, прямо спросил:

— Ну что, Степан Ильич? Надумали?

Как можно спокойней я ответил:

— А что мне думать? Я себя в лауреаты не выдвигал, а вы и без меня ими стать можете.

Гридин жестко заверил:

— И станем! А ты… — он впервые назвал меня на «ты», — останешься у разбитого корыта!

Я сказал:

— Поймите меня правильно: я не имею цели продвинуться в лауреаты, доктора или там академики. Буду — хорошо. Нет — обойдусь. Главное для меня работа. Работа по запланированному направлению. Слава богу, в этом вы мне препятствовать уже не сможете.

Гридин выкрикнул:

— Ну и работай! Зарабатывай себе на некролог! Пожалуйста! — И зло повесил трубку.

Для меня окончательно стало ясно: кому-то я все время мешаю. Не Гридину, нет, он и в самом деле был второстепенным лицом. Кому-то выше. Для этих «верхов» в травматологии я маячил постоянным укором. «Что же вы, столичные профессора, с такими возможностями позволяете какому-то провинциалу так обскакать себя?» Им необходимо было свести меня на «нет», в крайнем случае, «притормозить». Чтобы я стал не «я», а «один из». Поэтому они и придумали идею лауреатской группы. Цель — «затереть» меня в общей массе видных ученых.