— Не знаю… — раздумчиво протянул я. — А кто этот человек?

— Ты, наверное, не помнишь. Заведующий отделом один, Хрумин.

Я воскликнул:

— Как же не помню? У меня его интервью сохранилось!

— Какое?

— Вовсю вас нахваливает!

— Ага, — усмехнулся доктор. — Интересно. Вроде как с поличным попался?

Я посмотрел на доктора:

— Оставлять этого так нельзя!

Через две недели опубликовали мою статью в «Комсомольской правде». Я коротко описал предысторию дела, затем слово в слово процитировал восторженное интервью Хрумина по поводу метода Калинникова и следом поместил его письмо. В конце написал: «Комментарии, по-моему, излишни».

Министерство здравоохранения моментально отреагировало. Перед Калинниковым извинились и заверили, что обязательно будут приняты меры.

Тем временем, войдя в более-менее сносную форму я решил наконец предстать перед планкой. Пора было проверить, на что я могу рассчитывать.

При ребятах я стеснялся, поэтому в зал явился поздно вечером, когда все занятия были уже закончены. Что меня ожидает? Полный крах или надежда? Я сознательно оттягивал этот день. Планка должна была показать, на что можно рассчитывать в ближайшем будущем. Я долго поправлял стойки, долго стелил маты и долго раздумывал, с какой высоты начать. Это был важный момент, я нервничал — если не преодолеть первого рубежа сразу, значит, уже в самом начале самому себе подставить подножку. После мучительных колебаний я решил пойти на один метр пятьдесят сантиметров.

Установив Высоту, я прошел к исходной точке разбега, повернулся к планке. Сколько раз в жизни мне уже приходилось вот так смотреть на нее. А сейчас я снова трепетал, будто на самых первых своих соревнованиях. Я попробовал унять дрожь, не получилось. Я плюнул на волнение и побежал, надеясь заглушить его движением. И вдруг, не добегая до рейки, про себя отчаянно закричал: «Нет… Нет!»

И грубо сбил планку грудью. Сбил сто пятьдесят сантиметров! Сбил высоту, которую без всякой подготовки преодолевал тринадцатилетним мальчишкой!

Я упрямо сказал себе:

«Не может этого быть! Не может!..»

Я понесся еще раз — произошло то же самое.

В третий… четвертый… пятый… двадцатый… — рейка безжалостно шлепалась на маты, и вместе с ней, бессильный, ничтожный, сваливался и я…

На меня нашло какое-то остервенение. Отрешенно, как автомат, я пробегал несколько шагов, сбивал планку, ставил ее на место и возвращался обратно. Вновь несколько шагов, сбивал, опять на прежнее место, И снова она падала, и снова я разбегался. Я сам не знал, когда это кончится… В какой-то очередной бесчисленный раз, вконец измотанный, я опять рухнул на маты вместе с рейкой. Некоторое время я тяжело переводил дыхание. Потом заплакал. Беззвучно, морщась от горькой обиды, точно ребенок.

Итак, я решил ударить по Зайцеву и его компании. Ударить крепко…

Было понятно: праведный гнев в адрес этого человека ни к чему не приведет. Броня у него крепкая — два десятка разных почетных званий. Действовать предстояло хладнокровно и расчетливо.

В ответ на мое письмо по поводу «нового» изобретения Зайцева в том же журнале «Травматология и ортопедия» двое его сторонников тотчас поместили опровержение, в котором без каких-либо серьезных доказательств, как и следовало ожидать, обвиняли меня в безнравственности. Как я могу публично ставить под сомнение порядочность такого видного травматолога, как Зайцев?

Я не отступил и, обратившись к патентоведам, попросил их разобраться в создавшейся ситуации. Они произвели тщательные сопоставления и выдали мне заключение.

В нем они черным по белому писали, что оба аппарата — мой и Зайцева — практически тождественны.

Поскольку трудно поверить, чтобы такой специалист, как Зайцев, не был знаком с аппаратурой используемой в той же области, где он трудится, и что материалы республиканского сборника, в котором было опубликовано мое выступление, наверняка были ему известны, невольно напрашивается мысль о плагиате.

Вывод патентоведов был такой:

«…Признание новым предложение, направленное на рассмотрение через пять лет после того, как подобное же было опубликовано в печати, приносит государству не только моральный, но и материальный ущерб. Тем более что в этом случае идет речь о том, что принято называть „Стопроцентной ссылкой на источник“».

Оригинал заключения патентоведов я отправил в Минздрав СССР, копию оставил у себя. В ответ Зайцев незамедлительно нанес мне два «укола».

Первый — отыскал одного работающего со мной сотрудника и, пообещав ему какой-то пост в Минздраве, попросил написать письмо, клевещущее на мой метод и самого меня. Зайцеву нужна была критика, так сказать, идущая изнутри. Тот сотрудник письмо написал. Этот «казус» мне неожиданно помог ликвидировать Буслаев, который напечатал статью в центральной газете.

Второй свой выпад он произвел в… Кинематографе. На материале нашего филиала и частично моей биографии одна из киностудий страны задумала создать художественный фильм. Как об этом узнал Зайцев, неизвестно: картина не была запущена в производство, сценарий на консультацию еще не посылался в печати о предстоящей работе не упоминалось. На бланке министерства он тотчас отправил на студию «предостережение»:

«…В связи с подготовкой Вами фильма о докторе Калинникове из г. Сурганы просил бы вас ознакомить Минздрав СССР со сценарием, так как деятельность этого врача неправильно освещается в периодической печати и значительно переоценивается.

Неблаговидное поведение этого врача в обществе требует очень объективного освещения в фильме работы Калинникова. Во всяком случае, фамилия действующих лиц не должны быть истинными.

С уважением к Вам…»

И подписался всеми своими титулами.

Киностудия ответила Зайцеву достойно: мол, спасибо за предостережение. Однако мы несколько удивлены подобным отношением к своему коллеге. Тем более со стороны врача, который давал клятву Гиппократа. Относительно туманного «неблаговидного поведения» доктора Калинникова мы тоже в некотором смущении. Нам хорошо известно, что даже двойка за поведение у ученика начальной школы еще никак не говорит о его способностях. С уважением к Вам… Художественный руководитель объединения тоже подписался высокими титулами: народный артист СССР, лауреат Ленинской премии.

Зайцев не мог позволить, чтобы о моем методе узнали сразу миллионы зрителей. Он буквально атаковал киностудию. Но опять же не сам, а через подставных лиц. Сначала они ругали сценарий (он несколько раз переделывался), затем стали препятствовать запуску фильма в производство. Благодаря принципиальности директора студии, настойчивости авторов, объединения и киносъемочной группы картина все-таки была создана. Но, увы, главного героя — хирурга-травматолога — играл уже не мужчина, а женщина. Зайцев буквально вырвал эту уступку от киностудии.

По этому поводу я особо не переживал. Женщина так женщина — что делать? Главное, у меня на руках оказалось такое письмо Зайцева, в котором оп впервые выражал открытое и истинное отношение к моему методу.

О своих мытарствах я рассказал в Центральном Комитете КПСС. Меня внимательно выслушал один из секретарей.

— Езжайте домой, спокойно работайте. Разберемся. — И твердо прибавил: — Безнаказанным мы это дело не оставим. Я вам обещаю.

Ко мне прислали журналиста из центральной газеты Светланова. Я ознакомил его со всеми необходимыми материалами, которые ему потребовались.

В начале ноября он опубликовал статью. Огромную, на целый разворот. В ней описывалось все: что я претерпел, через что прошел, с чем и с кем столкнулся.

И все-таки Зайцев выкарабкался. Он имитировал тяжелую болезнь, что дало повод сторонникам «пожалеть» его. Неделю Зайцева приводили в чувство, два месяца он болел. За это время (на что он и рассчитывал) страсти улеглись, его оставили в покое. Его вывели только из ученого совета, да и то под предлогом состояния здоровья. Все остальные звания за ним остались.