Германия, 1945 «Не той, что из сказок, не той, что с пеленок…» Не той, что из сказок, не той, что с пеленок, Не той, что была по учебникам пройдена, А той, что плыла в глазах воспаленных, А той, что рыдала, — запомнил я Родину. И вижу ее, накануне победы, Не каменной, бронзовой, славой увенчанной, А очи проплакавшей, идя сквозь беды, Все снесшей, все вынесшей русскою женщиной. 1945 Сыновьям В разлуке были. Смерть видали. Привыкли к скрипу костылей. Свой дом своей рукой сжигали. В последний путь несли друзей. Того, кем путь наш честно прожит, Согнуть труднее, чем сломать. Чем, в самом деле, жизнь нас может, Нас, все видавших, испугать? И если нет других путей, Мы сами вновь пойдем в сраженья, Но наших судеб повторенья Не будет в судьбах сыновей! 1946 «Жди меня, и я вернусь…» Жди меня, и я вернусь. Только очень жди, Жди, когда наводят грусть Желтые дожди, Жди, когда снега метут, Жди, когда жара, Жди, когда других не ждут, Позабыв вчера. Жди, когда из дальних мест Писем не придет, Жди, когда уж надоест Всем, кто вместе ждет. Жди меня, и я вернусь, Не желай добра Всем, кто знает наизусть, Что забыть пора. Пусть поверят сын и мать В то, что нет меня, Пусть друзья устанут ждать, Сядут у огня, Выпьют горькое вино На помин души… Жди. И с ними заодно Выпить не спеши. Жди меня, и я вернусь Всем смертям назло. Кто не ждал меня, тот пусть Скажет: — Повезло. — Не понять не ждавшим им, Как среди огня Ожиданием своим Ты спасла меня. Как я выжил, будем знать Только мы с тобой, — Просто ты умела ждать, Как никто другой. 1941 «Майор привез мальчишку на лафете…» Майор привез мальчишку на лафете. Погибла мать. Сын не простился с ней. За десять лет на том и этом свете Ему зачтутся эти десять дней. Его везли из крепости, из Бреста. Был исцарапан пулями лафет. Отцу казалось, что надежней места Отныне в мире для ребенка нет. Отец был ранен, и разбита пушка. Привязанный к щиту, чтоб не упал, Прижав к груди заснувшую игрушку, Седой мальчишка на лафете спал. Мы шли ему навстречу из России. Проснувшись, он махал войскам рукой… Ты говоришь, что есть еще другие, Что я там был и мне пора домой… Ты это горе знаешь понаслышке, А нам оно оборвало сердца. Кто раз увидел этого мальчишку, Домой прийти не сможет до конца. Я должен видеть теми же глазами, Которыми я плакал там, в пыли, Как тот мальчишка возвратится с нами И поцелует горсть своей земли. За все, чем мы с тобою дорожили, Призвал нас к бою воинский закон. Теперь мой дом не там, где прежде жили, А там, где отнят у мальчишки он. 1941 «Я не помню, сутки или десять…» Я не помню, сутки или десять Мы не спим, теряя счет ночам. Вы в похожей на Мадрид Одессе Пожелайте счастья москвичам. Днем, по капле нацедив во фляжки, Сотый раз переходя в штыки, Разодрав кровавые тельняшки, Молча умирают моряки. Ночью бьют орудья корпусные… Снова мимо. Значит, в добрый час. Значит, вы и в эту ночь в России — Что вам стоит — вспомнили о нас. Может, врут приметы, кто их знает! Но в Одессе люди говорят: Тех, кого в России вспоминают, Пуля трижды бережет подряд. Третий раз нам всем еще не вышел, Мы под крышей примостились спать. Не тревожьтесь — ниже или выше, Здесь ведь все равно не угадать. Мы сегодня выпили, как дома, Коньяку московский мой запас; Здесь ребята с вами незнакомы, Но с охотой выпили за вас. Выпили за свадьбы золотые, Может, еще будут чудеса… Выпили за ваши голубые, Дай мне бог увидеть их, глаза. Помню, что они у вас другие, Но ведь у солдат во все века, Что глаза у женщин — голубые, Принято считать издалека. Мы вас просим, я и остальные, — Лучше, чем напрасная слеза, — Выпейте вы тоже за стальные Наши, смерть видавшие, глаза. Может быть, они у нас другие, Но ведь у невест во все века, Что глаза у всех солдат — стальные, Принято считать издалека. Мы не все вернемся, так и знайте, Но ребята просят — в черный час Заодно со мной их вспоминайте, Даром, что ли, пьют они за вас! |
