1942 «Твой голос поймал я в Смоленске…» Твой голос поймал я в Смоленске, Но мне, как всегда, не везло — Из тысячи слов твоих женских Услышал я только: алло! Рвалась телефонная нитка На слове три раза подряд, Оглохшая телефонистка Устало сказала: «Бомбят». А дальше летели недели, И так получилось само — Когда мы под Оршей сидели, Тебе сочинил я письмо. В нем много написано было, Теперь и не вспомнишь всего. Ты б, верно, меня полюбила, Когда б получила его. В ночи под глухим Могилевом — Уж так получилось само, Иначе не мог я — ну, словом, Пришлось разорвать мне письмо. Всего, что пережито было В ту ночь, ты и знать не могла. А верно б, меня полюбила, Когда бы там рядом была. Но рядом тебя не случилось, И порвано было письмо, И все, что могло быть, — забылось, Уж так получилось само. Нарочно писать ведь не будешь, Раз горький затеялся спор; Меня до сих пор ты не любишь, А я не пишу до сих пор. 1942 «Был у меня хороший друг…» Был у меня хороший друг — Куда уж лучше быть, — Да все, бывало, недосуг Нам с ним поговорить. То уезжает он, то я. Что сделаешь — война… Где настоящие друзья — Там дружба не видна. Такой не станет слезы лить, Что не видал давно, При всех не будет громко пить Он за меня вино. И на пирушке за столом Не расцелует вдруг… Откуда ж знать тебе о нем, Что он мой лучший друг? Что с ним видали мы беду И расквитались с ней, Что с ним бывали мы в аду. А рай — не для друзей. Но встретится в Москве со мной — Весь разговор наш с ним: — Еще живой? — Пока живой. — Когда же посидим? Опять не можешь, сукин сын, Совсем забыл друзей! Шучу, шучу, ведь я один, А ты, наверно, — к ней. К ней? Может, завтра среди дня Зайду к вам. Или нет, Вам хорошо и без меня, Передавай привет. А впрочем, и привет не шли, С тобою на войне Мы спелись от нее вдали, Где ж знать ей обо мне? — Да, ты не знаешь про него Почти что ничего, Ни слов его, ни дел его, Ни верности его. Но он, он знает о тебе Всех больше и верней, Чем стать могла в моей судьбе И чем не стала в ней. Всех мук и ревностей моих Лишь он свидетель был, И, правду говоря, за них Тебя он не любил. ………………. Был у меня хороший друг — Куда уж лучше быть, — Да все, бывало, недосуг Нам с ним поговорить. Теперь мне дан досуг навек О нем жалеть, скорбя, Он был хороший человек, Хоть не любил тебя. Давай же помянем о нем Теперь с тобой вдвоем И горькие слова запьем, Как он любил, вином. Тем самым, что он мне принес, Когда недавно был. Ну и не надо слез. Он слез При жизни не любил. 1942 Каретный переулок За окном пепелища, дома черноребрые, Снова холод, война и зима… Написать тебе что-нибудь доброе-доброе? Чтобы ты удивилась сама. До сих пор я тебя добротою не баловал, Не умел ни жалеть, ни прощать, Слишком горькие шутки в разлуке откалывал, Злом на зло привыкал отвечать. Но сегодня тебя вдруг не злой, не упрямою, Словно при смерти вижу, родной, Словно это письмо вдруг последнее самое, Словно кончил все счеты с тобой. Начинаются русские песни запевочкой. Ни с того ни с сего о другом: Я сегодня хочу увидать тебя девочкой В переулке с московским двором. Увидать не любимой еще, не целованной, Не знакомою, не женой, Не казнимой еще и еще не балованной Переменчивой женской судьбой. Мы соседями были. Но знака секретного Ты мальчишке подать не могла: Позже на пять минут выходил я с Каретного, Чем с Садовой навстречу ты шла. Каждый день пять минут; то дурными, то добрыми Были мимо летевшие дни. Пять минут не могла подождать меня вовремя, В десять лет обернулись они. Нам по-взрослому любится и ненавидится, Но, быть может, все эти года Я бы отдал за то, чтоб с тобою увидеться В переулке Каретном тогда. Я б тебя оберег от тоски одиночества, От измены и ласки чужой… Впрочем, все это глупости. Просто мне хочется С непривычки быть добрым с тобой. Даже в горькие дни на судьбу я не сетую. Как заведено, будем мы жить… Но семнадцатилетним я все же советую Раньше на пять минут выходить. |
