Закончив допрос, я проверил, в том числе и жену, и обо всем этом, с указанием фамилий наркомов и руководящих должностей, написал в ЦК. Все же это не обычный случай, быть такими доверчивыми. Правда, к военным все относились очень хорошо.

Через пару дней ко мне затрещали звонки наркомов. «Иван Александрович, это не так было, как ты пишешь».

Я сперва не сообразил, о чем речь, так как я наркомам не писал. Оказывается, мою записку по указанию тов. Сталина размножили всем провинившимся наркомам, и тов. Сталин потребовал дать объяснения в ЦК.

Я насторожился, думая, что, может быть, этот жулик и наврал что. Я спрашиваю: «А что не так было?» Отвечает: «Во-первых, я его не принимал и денег не давал, во-вторых, принимал мой зам., oн же и давал деньги, в-третьих, дали ему не три тысячи, а только две».

Я вижу, что поправки «существенные», и спрашиваю: «А ты-то его видел?» — «Да, видел, только две минуты и отсылал к заместителю».

Спрашиваю: «Заместитель по твоему указанию давал деньги?» Отвечает: «Я сказал помочь, а сколько он дает, я нe знал».

«Так, — спрашиваю, — в чем же не так было?» Смеется и говорит: «А здорово ты сделал» и добавляет: «А Малышев-то на руках внес!»

Одним словом все, кроме Максарева, были согласны, ну, а тот позвонил и говорит: «Не давал денег и сразу позвонил в милицию». Ну, возможно это и так, но у него, т. е. у жулика, при обыске обнаружили 2 тысячи рублей. Видимо, все-таки ему деньги дали.

Еще обижался Попов Г. М., и то, почему упомянул его, но я не мог же по выбору в ЦК докладывать.

Стали поступать ко мне данные, что в Москве развелось очень много девиц легкого поведения, которые не дают проходу мужчинам у основных московских гостиниц, особенно на центральных улицах.

Я выбрал время после 12 часов ночи и приказал работникам уголовного розыска задержать десяток таких девиц, с тем чтобы допросить и сделать соответствующие выводы, как с ними дальше поступать.

Позвонил зам. генпрокурора генералу-лейтенанту юстиции Вавилову* и договорились, что к 2 часам ночи подъедем на Петровку и допросим.

Когда стали вызывать этих девиц, то мы были удивлены тем, что некоторым из них было не более 16–17 лет, и они без стеснения разговаривают и приводят примеры о мальчишках, их друзьях 13–14 лет.

Рассказывают о легкой жизни, о болезнях и т. д. Все шло нормально. Вдруг вводят женщину лет 30, беременную на 7-м месяце. Меня Вавилов под столом толкнул ногой, мол, недоразумение. У нее в руке хозяйственная сумка с продуктами, маслом и т. д.

Стали допрашивать, она со скромным видом и возмущением говорит, что не знает, за что ее задержали, что она замужем за кандидатом наук МГУ, что живет в Кунцево и т. д.

Тут Вавилов уже почувствовал, что явная ошибка. Я вышел и спрашиваю у сотрудника, как она сюда попала. Тот докладывает, что он ее и раньше знал и сейчас задержана у гостиницы «Москва».

Вернувшись, мне Вавилов говорит: «Ну вот, я вроде все выяснил, нужно отвезти ее на машине в Кунцево».

Ну, я тогда уже, улыбаясь, спрашиваю у беременной, занималась ли она раньше таким делом? Отвечает, занималась. Тогда я задаю второй вопрос, а чего она на ночь глядя (ее задержали в 12 ночи) пришла к гостинице «Москва»? Она засмеялась и говорит: «Вы знаете, когда мимо иду, даже по другой стороне, так и тянет туда зайти, авось, что и выйдет. Вот так и сегодня получилось».

Ну, после такого разъяснения и Вавилов успокоился, что ошибки не произошло. Ну, машину я приказал дать ей, но спросил, как она объяснит столь позднее прибытие домой? Она показала на хозяйственную сумку, где были продукты, и сказала: «Это меня выручит».

Закончив допросы, мы пришли к выводу о том, чтобы закоренелых девиц удалить из Москвы в другие <города> сроком на год, а милиция на этих примерах должна проводить разъяснительную работу среди них и трудоустраивать в принудительном порядке.

Наконец-то Абакумова стали поджимать. Когда были в Кремле у тов. Сталина, заседало Политбюро ЦК. Возник вопрос о необходимости объединить всю разведку в одних руках, чтобы действовала не растопыренными пальцами, а организованно. Тов. Сталин спрашивал, целесообразно ли это сделать.

Я высказался решительно за объединение, чтобы не было параллелизма. Получается, что МГБ имеет внешнеполитическую разведку, Министерство обороны свою, МИД, да, вероятно, и Внешторг, тоже кое-что по заданию НКГБ собирает. Так было у Гитлера, все занимались, а Советский Союз слабо разведали и получили по мордам.

Будет правильно, если внешнеполитической разведкой будут руководить из одного центра. Абакумов выступил против, но ему щелкнули по носу, сказав: «Вы ведомственно подходите», и он замолчал.

Кобулов произнес обтекаемую речь, ни за, ни против. Ведь Абакумов — дружок, как он мог выступить против. К тому же теперь министр госбезопасности.

После совещания в Политбюро решено было разведки объединить. Практические предложения и проект постановления ЦК предложено представить комиссии товарищей Молотова, Абакумова, Серова, Кобулова.

У тов. Молотова собирались, оказалось, что основа уже была Вячеславом Михайловичем подготовлена. Мы только обсудили, поправили и подписали записку в ЦК. Координировать усилия разведки было возложено на В. М. Молотова, но на этом все и остановилось, не знаю почему[383].

На днях, в воскресенье вечером, часов в 9, позвонил Микоян и говорит: «Ты можешь приехать на ближнюю дачу?» Я сказал: «Могу» и быстро вызвал водителя Фомичева.[384]

Приехал туда, а там на крытой веранде сидели т. Сталин, Молотов, Ворошилов, Микоян. Они ужинали.

Посадили за стол. Стали угощать куропаткой и рябчиками. Я благодарил, сказал, что уже ужинал, а сам себе думаю: «Не на ужин же меня пригласили».

Т. Сталин выпил за мое здоровье. Я весь настороже, не знаю, зачем позвали. Затем Сталин прикрыл дверь и говорит: «У нас к вам такой вопрос. Вот если человек живет со мной и все время подслушивает, подглядывает, дверь оставляет не закрытой, во время войны телеграммы от командующих фронтов на моем столе читал, тапочки одевает вечером, чтобы не слышно ходить, что это за человек?»

Я отвечаю: «Конечно, надо с ним разобраться. Все это выяснить». Т. Сталин говорит: «Вот мы для этого вас и пригласили, чтобы поручить вам разобраться». Я спросил: «Где и кто этот человек?» Т. Сталин говорит: «Это начальник хозяйственного отдела Федосеев*».

Я сразу подумал: он сотрудник МГБ, а почему мне это поручают. Затем т. Сталин говорит: «Его надо допросить, а также допросить женщин, которые здесь работают, Фросю (хозяйка), они все это поведение Федосеева видели и расскажут вам».

Ну, я вижу, что мне больше делать нечего, спросил: «А сейчас он здесь?» Т. Сталин говорит: «Да». Тогда я говорю, что сейчас его возьму и повезу в МВД.

Т. Сталин нажал одну из двух кнопок. Вошел человек в гражданском костюме. Т. Сталин говорит: «Вот он». Я подошел, ощупал его, нет ли оружия, взял за руку и сказал «До свидания» присутствующим, а Федосееву сказал: «Идите со мной». В автомобиле я посадил его между шофером Фомичевым и мной, и мы поехали[385].

У себя в кабинете я его еще раз обыскал, сказал, что завтра побеседуем, и сдал надзирателю, уехал домой. Вера Ивановна, естественно, ждала, волнуясь. Вообще, я ей в жизни приношу больше волнений, чем радости. Но что сделаешь, я тут не виноват. Так сложилась служба.

На следующий день я стал Федосеева допрашивать. Он подтвердил. «Зачем?» — «Из любопытства, тогда, когда я их убирал со стола». — «Куда убирал?» — «Уносил и клал их в папку т. Сталина, которую он всегда брал с собой, когда ехал в Кремль». — «Зачем подглядывал и подслушивал?»