Федя раскинул руки, голуби узнали его, затрепетали над головой, садились ему на плечи, он брал их, воркующих, встревоженных, и прятал под куртку, за пазуху. Все туда все-таки не помещались - двоих он держал в руках. И вот так, с голубями, вошел в отделение милиции. Первое, которое попалось.

Он спрашивал про школу-интернат больных детей. Строгие мужчины в милицейской форме слушали его с вниманием и пониманием, объясняли, как туда добраться, а сами поглядывали на голубей, которых вез больным детям этот добрый парнишка.

Потом Федор ехал в коляске милицейского мотоцикла, входил в скрипнувшую калитку, пробирался, сдерживая дыхание, влажной осенней аллеей.

В глубине огромного сада стояло несколько зданий, но свет горел только в одном, одноэтажном, из розового кирпича, теплого в последних отсветах утухающего неба. За окнами было шумно, слышались взрывы смеха, и Федор на минутку почувствовал себя лишним. Но он все-таки крикнул. Первый раз неуверенно и не очень громко. Его не услышали.

- Лена! - крикнул он вновь. - Лена! Лена! Лена!

На подоконнике мелькнула тень, хлопнула форточка, старушечья голова появилась на улице.

- Кого тебе?

- Лену! - сказал Федор.

Бабка убрала из форточки голову, и Федя услышал, как она сказала кому-то:

- Парнишка-то с голубями!

Лена мчалась в коляске, наспех одетая тетей Дусей, по коридору, потом по дорожке, усыпанной листьями, и сердце выпрыгивало у нее из груди.

В темноте было плохо видно, и она едва не наскочила на Федора, выдохнув:

- Ты?

Федор протянул ей турмана, она спрятала его под плащ, к груди, и голубь загулькал, как ребенок.

Лену переполнило волнение, тревога и еще какое-то необъятное ощущение. Оно словно поднимало. Оно расправляло плечи, вздымало грудь, разливало по легким освежающий ключевой воздух.

Федор смотрел на нее молча, горячо, и Лена повторила бессмысленно:

- Ты? - И отъехала назад. - Зачем?

Лена чувствовала одно, а говорила совсем другое.

- Зачем ты нашел меня? - говорила она, спеша. - Это ни к чему, понимаешь. Рано или поздно все кончится. Надо самим. Самим легче!

- Голубятни больше нет, - прервал ее Федор. - И твоего дома.

Лена вздрогнула.

Вспомнила поселочек, свой дом, казавшийся ей чужим, гулькание голубей и острый запах трухи.

Нет. Она знала, что не будет. Знала, что не будет и их - Федора и ее. Она все на свете знала и понимала, умная девочка Лена, а вот Федор стоял перед ней, и все тут, стоял, держал голубей, и мелкая дрожь била его.

- Не надо, Федя, - сказала она, не слушая свое сердце. Повторила: - Лучше самим и теперь.

- Знаю, - твердо сказал Федор. - Но ведь нельзя. Понимаешь, я согласен, так, наверное, и бывает, когда люди становятся взрослыми. Но мы же не взрослые. Мы не должны, пока мы не взрослые…

Он умолк на полуслове, не договорил, но Лена поняла.

«Пока мы не взрослые, рассудок не должен нас побеждать. Не должен!»

- Не должен! - повторила она вслух, и Федор понял, кивнул, подтверждая.

Лена услышала за спиной шаги и голос тети Дуси:

- Деточка, голубушка, а как остынешь?

Она встала между ними, поглядывая то на Федора, то на Лену, и Федор протянул тете Дусе голубя. Потом достал еще. И еще.

- Их надо в клетку, - бормотал он. - Я приду. Сделаю голубятню.

Тетя Дуся ойкала, совала голубей под халат, за пазуху, они бурчали недовольно, но слушались - куда было деваться. Нянечка ушла, шаркая ногами.

Они вновь остались одни.

- Я приду, - спокойно повторил Федор. - Сделаю голубятню. И мы… Пока мы не взрослые.

Он наклонился к Лене, уверенно взял ее лицо в свои ладони.

Лена закрыла глаза.

В ближнем окне громко хлопнула форточка.

«Кто-то сказал: новорожденный похож на чистый лист бумаги. Он никакой. Не плохой, не хороший, просто никакой. Но вот вопрос: откуда берутся подлецы, из кого вырастают благородные люди? Человек сам делает себя, вот в чем дело. Человек сам формирует свою личность, потому что он - человек. И даже самых низших форм подлости и низости человек тоже может достигнуть - именно потому, что он человек. Не думайте, что все самое темное на свете создано людьми глупыми и слабыми. Напротив. Сила есть и у страшного. Сила есть у злобы и подлости. Точно так же, как есть сила у доброго и прекрасного.

Весь вопрос в том, какой силы в человеке больше».

Писатель Альберт Анатольевич Лиханов написал эти суровые слова, отвечая в «Пионерской правде» на письма ребят о случаях, казалось бы, не столь уж опасных: в одной школе подставили ножку девочке в очках, в другой побили новичка. Но статья была озаглавлена без обиняков: «Подлость». «И только не говорите, что это слишком. У всех вещей в жизни должны быть и есть свои имена»,- сказал Альберт Лиханов.

На статью в «Пионерской правде» откликнулось множество ребят. Письма все шли и шли. Ребята отвечали писателю так же честно и откровенно, как он говорил с ними. Ведь они знают Альберта Лиханова по книгам, знают, что он никогда не обходит даже самые сложные вопросы, не опасается показать юному читателю даже самые трудные стороны жизни. Чтобы писать такие правдивые книги, надо самому обладать большой и деятельной силой добра, которая светила бы при любых наисложнейших обстоятельствах и помогала читателю самостоятельно разобраться во всем, о чем рассказывает книга, помогала понять, за что и против чего надо бороться - самому, в своей собственной жизни, с самых ранних лет.

Альберт Лиханов чаще всего пишет книги про мальчишек. Про обыкновенных мальчишек, живущих в обыкновенных семьях, бегающих в обыкновенные школы. Но пишет он так, что обыкновенная будничная жизнь делается для читателя необыкновенно интересной. Получается это у Альберта Лиханова потому, что он-то, знает, как трудно быть обыкновенным мальчишкой. И в военные годы трудно, и сейчас - вообще всегда. Мальчишка все видит и понимает, как взрослый, но не наделен еще житейским опытом, взрослой мудростью и осмотрительностью. Он чаще делает ошибки и больнее за них расплачивается. В мальчишеские годы нужно жить смело, всеми чувствами и пуще всего бояться быть преждевременно осмотрительным, бояться как бы чего не вышло. А если тебе живется уж очень легко и беззаботно - это скорее всего потому, что ты проходишь мимо чужой беды, мимо несправедливости и обмана. А это для человека очень опасно. Он может из маленьких несмышленышей попасть сразу и ранние старички, то есть вовсе остаться без детства и отрочества, без тех начальных, сильных, то радостных безмерно, то порой горьких переживаний, которые помнятся потом всю жизнь и служит человеку нравственным ориентиром.

Мальчишки из книг Альберта Лиханова тем и полюбились читателям, что они не пасуют перед трудностями. Они считают своим долгом встать на защиту слабого и обиженного, дать бой обывательской жадности, трусости, черствости, обману. Иногда они сами могут проявить жестокость, причинить боль близкому человеку. Но для самих себя они оправданий не ищут. Они умеют дать бой и собственным недостаткам. Эти мальчишки тем и привлекают своих сверстников-читателей, что учатся формировать свою личность, стараются сами делать себя достойными людьми, сами прокладывают свой путь.

И вот что самое главное. Сверстник-читатель узнает то в одном, то в другом мальчишке из книг Альберта Лиханова что-то свое, свои мысли, свои чувства, свои тревоги. И мир, в котором живут герои Альберта Лиханова, такой взаправдашний, ни капельки не облегченный (что нередко еще встречается в детских книгах), поразительно похожий на тот сложный мир, который со всех сторон подступает к сверстнику-читателю и, по правде говоря, пугает его своей сложностью, своими противоречиями, когда бок о бок существуют добро и зло, смелость и приспособленчество, честность и обман. Как во всем этом разобраться? Каждый человек в детстве бьется в поисках ответа, инстинктивно отвергая удобные, готовые, стандартные решения. А книги Лиханова этих готовых, стандартных решений и не предлагают. Из них читатель трудом собственной души добывает сверкающую догадку: если сидеть сложа руки и пассивно наблюдать за всем происходящим, то просидишь всю жизнь беспонятным, бесполезным человеком, а вот начни действовать, принимай самостоятельные решения, бери на себя ответственность - и тебе откроется весь широкий, свободный, яростный мир.