Он обнимает меня, прижимает к себе. Разглядывает мое лицо. Подмигивает невесело. Шепчет в ответ:

- Просто я старый Дон-Кихот! Шабашников не победил, помнишь? Муравьев не защитил! Много чего не сделал!

Он хмурится, смотрит в окно. Я заглядываю дедушке в глаза, мне его погладить хочется, сказать какие-нибудь слова. Но что слова значат? Нужно сделать то, что он не успел. «С шабашниками буду бороться, - решаю я, - муравьев спасу. Мало жалеть, надо делать, вот что».

Мы приезжаем в деревню, где маме надо работать. Идем вместе с ней в контору. Там уже люди собрались. Мама велит нам на завалинке посидеть. Подождать, пока она выступит.

Мы послушно садимся. Окна в доме распахнуты. Слышно, как мама говорит:

- Товарищи! Будущее море не должно стать источником болезней. Поэтому территорию, которую зальет вода, надо специально подготовить. Зарыть землей помойки. Предварительно обработать их известью. Все, что может вызвать инфекцию, - сжечь. Это не просто предосторожность. Это нужно для всех вас. Для вашего здоровья…

Я думаю про будущее море. Оно будет огромное. По нему пойдут пароходы. Наверное, морские. И волны, наверное, будут, как на море. Огромные. Настоящие!

Вот море будет настоящим, а мама говорит про помойки. Неужели это важно для моря?

Мама закончила выступление, пошла по дворам. Что-то горячо говорит. Жестикулирует. Рисует карандашом на листочке бумаги. Пишет.

Потом возвращается к нам.

- Половина деревни уже уехала, - говорит она, - давайте погуляем.

Я думал - это интересно, посмотреть на бывшую деревню. А оказывается, печально. Еще как печально.

Вдоль улицы стоят голые печки. Заборчики, которым нечего теперь разделять. Колодезные журавли осиротело понурили головы.

И вдруг на дорогу выскочила желтая кошка. Села посредине и замяукала жалобно. Эх, кошку забыли! Мама взяла кошку на руки, и та сразу успокоилась, замурлыкала.

Я представил, как будут стоять на дне моря старые печки, которые раньше людей согревали, и мне сделалось неуютно.

И тут послышались голоса.

Мы пошли по улице, миновали старые амбары и увидели избушку на курьих ножках. Окна и те покосились от старости.

Возле избушки стояли мужчины и о чем-то громко спорили. Мы подошли поближе. Поздоровались. Спорщики затихли ненадолго. Потом закричали опять. Оказалось, они и не спорят совсем. А, перебивая друг друга, что-то доказывают маленькой старухе.

Старуха была повязана темным платочком почти по самые глаза. Смотрела испуганно на кричавших. Губы у нее дрожали. Время от времени старушка глубоко вздыхала и упрямо повторяла:

- Никак не могу!

- Пожалуйста! - кричали люди.

- Очень просим!

- Там же лучше!

- Никак не могу! - отвечала старушка.

- Новый дом! - кричали мужчины.

- Бесплатно!

- Все удобства!

- Никак не могу! - отвечала старушка.

- Да что с ней разговаривать! - крикнул один.

- Грузи в машину, и дело с концом! - гаркнул второй.

- Прощайся, Яковлевна! - велел третий.

- Никак не могу! - сказала упрямо старушка и шмыгнула носом.

Мужчины двинулись было к избушке, решительно загибая рукава, но один оглянулся на нас и сказал:

- Постойте-ка, да это никак генерал Рыбаков!

Человек подошел к дедушке, снял кепку, оголив лысую голову, и сказал:

- А я вас еле узнал, товарищ Рыбаков. Зимой вас видел, когда из снега откапывались. Я тоже в штабе был.

Дед молча кивнул. Лысый мужчина неловко переминался. Может, неудобно было, что на старушку кричали.

- Товарищ генерал! - воскликнул он вдруг обрадованно. - Может, вы нам поможете? Вот старушка у нас есть. Хороший дом ей на новом месте колхоз построил. Бесплатно! Живи, радуйся! А она никак со своей хибарой проститься не желает!

- Чем же я помогу? - удивился дедушка.

- Как же! - обрадовался мужчина. - Вы все-таки генерал! Авось послушает!

- Коли авось, давай попробуем, - ответил дед, подошел к старушке, поклонился.

- Неужто генерал? - удивилась старушка, разглядывая деда.

Потом вдруг засуетилась. Убежала в избушку. Вышла, прижимая к себе фотокарточку в деревянной рамке.

- Может, видел где, а? - с надеждой спросила она дедушку, повернув к нему рамку. - Коля, мой сынок. Пропал без вести.

Дедушка взял фотографию, долго смотрел на нее.

- Нет, - сказал, помолчав. - Не видел.

- Может, еще живой? - спросила нерешительно старушка, теребя темный фартук.

Дедушка задумался. Разглядывая снимок, покачивал головой. Потом спросил:

- Ждешь, мать?

- Вот пристали, окаянные, и все! - ответила старушка. - «Давай уезжай». Как же я уеду-то? Вдруг Коля придет? А тут ничего и нету. Одна вода.

Дед помолчал. Сказал негромко:

- Это ты зря, мать. Придет твой Коля, найдет и на новом месте. Не сомневайся.

Старуха надвинула платок на самые глаза, всхлипнула, постояла. Вошла в избу. Вернулась быстро с белым узелком - заметно было, что на дне лежит фотография в рамке.

Повернулась к избе. Перекрестилась сама. Перекрестила избу.

- Что, Яковлевна? - спросил лысый мужчина, и голос у него дрогнул: - Палить?

- Пали, родимую, - ответила старуха и заплакала.

Не первый раз я видел, как старики плачут. Одинаково плачут. Лицо совсем и не плачет, а слезы текут.

Лысый мужчина сказал негромко:

- Ну! С богом!

Другие взяли ведра и пошли плескать на крыши амбаров, на старухину избушку. Потом небо побледнело. Высокие языки пламени взметнулись над деревней.

От пламени стало жарко, мы отошли подальше.

- Как в отступлении, - грустно сказал дедушка.

- Но это же наступление! - воскликнул отец.

- Зачем они жгут? - удивился я.

- Положено по инструкции, - ответила мама. - Что не нужно и засоряет местность, надо сжечь. Из санитарных соображений.

Мы уезжали молча.

Уже домой мы вернулись, а мне долго еще мерещилась фигурка старухи с белым узелком в руке. Я глядел ей вслед, и сердце мое сжималось от жалости…

Потом дедушку пригласил начальник стройки.

- Проект понравился, - сказал отец, - хотят, чтобы ты командовал взрывом.

Вот здорово! Не зря дедушка на складе считал часами. Высчитал: одним взрывом - целая площадь для монтажа турбин.

К взрыву готовились долго. Не один день. По утрам дед уезжал с отцом на стройку. Возвращался поздно, пропыленный, прожаренный солнцем, просоленный потом.

Наконец сказал мне:

- Завтра в полдень!

Я спросил:

- Кешку можно позвать?

- Нужно! - воскликнул дедушка и добавил с гордостью: - Это самый большой взрыв в моей жизни.

Я позвал Кешку, а пришел весь отряд. Да что там! Если бы я и не звал, все равно все бы явились: весь поселок окружил площадку. Вон Анна Робертовна, одна, без младенцев, сегодня выходной. Иннокентий Евлампиевич приветливо нам сигналил…

Дед ходил по диабазовым скалам торжественный, в белой рубашке с галстуком, аккуратно причесанный, за ним шагала толпа взрывников и начальник стройки. Наш класс сбился возле меня - я всем показывал, как нужно вести себя при взрыве: уши зажать, а рот открыть. Дедушка рассказывал мне - чтобы не оглохнуть от канонады, артиллеристы открывают рот. Газовый Баллон сопел возле плеча, мне стало смешно - я вспомнил, как выиграл у него «американку», как он выбирал меня председателем. «Неужели все это было, - подумал я, - было и прошло?..»

И тут произошло замечательное событие. Не взрыв, нет! Сначала я увидел радостное лицо старшей вожатой Гали. Она пробиралась сквозь толпу к нам и махала рукой. За ней двигался какой-то парень в солдатской форме. Он тоже махал рукой и тоже улыбался. И это был Борис Егоров!

- Смотрите, кто приехал! - закричал я.

Началась суматоха, ребята кинулись к Борису, хотели его качать, стали поднимать, но вожатый наш оказался тяжелый, его уронили, пошла свалка, куча мала. Взрослые на нас зашикали, будто сейчас цирковое представление начнется. Борис поднялся, покраснев.