<ничего личного, Рич, правда>
Когда стихла музыка, он побрел в душ. Затем переоделся и спустился вниз. В зале стояла Луиза.
— Я долго стучала, — сказала она.
— Что ты тут делаешь? — спросил он.
— Пришла за сандалиями, — ответила она и на миг показала их из полотняного мешка. — Вспомнила, что оставила под софой.
— Ага, — сказал Рич и молча провел ее к дверям. Она долго вглядывалась в его лицо. Он знал, как выглядит, поскольку смотрел в зеркало. Что-то в ее глазах отобрало у него остатки сил.
— Рич. Все хорошо? — спросила она.
— Да.
— Но… Ты должен…
— Хорошо, Луиза.
Она его растрогала. Тогда поцеловала его в лоб. Задрожала.
Медальон на ее шее металлически заблестел.
— Что оно такое?
— Рыба.
— Ага.
— Пока, Рич. Всего наилучшенького.
— Пока, ребенок.
Она вышла, и он сразу о ней забыл.
Это было как тихий, дискретный оргазм в глубине его души.
Свет пришел к нему, и Рич все понял.
Свет — он был вначале, был и говорил с ним. Тихо и спокойно.
Говорил, но он не слышал, потому что сперва не слушал. А когда Рич уже знал, что хочет его услышать, Свет заглушил его большой противник и серьезное пополнение: Начальник величайшей из тюрем, Голос из Ночной Кухни, SLEM. Дух в советской машине, безжалостный и холодный. Владелец энтропии, сама энтропия, как она есть.
Но Свет там был, терпеливый и сильный. Он не дал себя заглушить, ему были не нужны стада эпитетов.
После Рич напишет:
Я был уверен, что нечто живое пытается установить со мной контакт. Был уверен, что оно приходит сверху, быть может с неба. Со звезд, главным образом.
Оно появилось — как яркий огонь с сияющими цветами и уравновешенным рисунком — и освободило от всякого рабства, внутреннего и внешнего.
Оно полностью завладело мной, подняло над ограничениями пространственно-временной матрицы; оно властвовало надо мной, поскольку я в тот момент знал, что мир вокруг картонный, ненастоящий. Посредством его силы я неожиданно увидел Вселенную, как она есть; посредством его силы восприятия я увидел, что на самом деле существовало, и посредством его силы вне-мысленного решения, освободил себя. Он начал битву как защитник всех человеческих духов, пребывающих в рабстве, против всякого зла, против Черной Железной Тюрьмы. [13]
Утренний Дом, наполненный тенями и покоем.
Рич сидел в своем кресле. На столике стоял пустой стакан от коктейля. Шарики пыли танцевали на солнечных стилетах из-за жалюзи.
Рыба ждала в холодильнике.
Свет как покой. Покой как свет.
Он уже не был один.
И он знал, что не забудет.
Большими ладонями стискивал подлокотники кресла и ждал Кейт.
(В тексте использованы: письмо Филиппа К. Дика в ФБР; фрагменты публицистических текстов Cm. Лема: «Сильвическое размышление CVIII», «Упадок искусства», «Любые времена», «Под катком», «В котле»; фрагменты «Экзегезы» Филиппа К. Дика.)
Роберт М. Вегнер
ВСЕ ДЕТИ БАРБИ
(пер. Сергея Легезы)
Шэн Денавер потянулся, в очередной раз пытаясь расправить кости. Так было всегда: первые трое суток в невесомости организм выделывал коленца — головокружение, тошнота и тотальная усталость сопутствовали ему беспрерывно. Утром он пытался побриться, потом — выпить кофе и съесть завтрак. Все попытки закончились фиаско. Бритва испортилась, кофе, который он потягивал через соломинку, напоминал старую смазку, а паста, выдавленная из тюбика на гренку (вкуса старых носков) отдавала прогорклым жиром.
Шэн чувствовал себя так, словно ему стукнул не пятый, а седьмой десяток.
Первый день на станции, а он уже успел пожалеть о своем решении. Нужно было оставаться на Земле. Он лишь надеялся, что все придет в норму, стоит только протянуть следующие сорок восемь часов.
Глянул в зеркало, сделав вид уверенного в себе и опытного профессионала. И это ему даже удалось.
Шэн снова поправил комбинезон и выплыл из кабины.
Ковальски ожидал его в баре, находившемся в последнем, внешнем кольце Щита. Когда эту игрушку проектировали, кто-то спросил, что они станут делать, если понадобится одновременно симулировать гравитацию разной силы. Тогда инженеры придумали три концентрических кольца, из которых наименьшее имело диаметр в тридцать метров, а наибольшее — около сотни. Вся конструкция, как и любое решение, соединяющее в себе простоту и безотказность, работала прекрасно, хотя компьютерам, контролирующим прокачку тысяч литров воды ради сохранения центра тяжести всей станции, приходилось напрягаться изо всех сил день и ночь. Ведь люди — непоседливые существа. Из центральной части станции торчал длинный и узкий комплекс нулевой гравитации. Издалека «Альфа Один» выглядела как гигантский, пробитый копьем щит. Собственно отсюда и взялось неофициальное название — и теперь его использовали даже в официальных документах.
В самом большом кольце нынче царило 0,7 g. Тело Шэна восприняло такую силу тяжести со смесью радости и недоверия. Сам же он возблагодарил всех богов за возможность выпить дринк без соломинки.
Кроме Ковальски в баре был только кельнер.
Боб встал, в немом тосте поднимая стаканчик. Одним махом опорожнил его.
— Приветствуем в команде, — приподнял брови на кивок Шэна. — Выглядишь, словно целую ночь перетаскивал контейнеры.
— Потому что так и было. Ямада сказал, что это ритуал, через который должны пройти все новички.
— А, точно. Припоминаю. В следующий раз используй манипуляторы.
— О. А так можно?
Они улыбнулись друг другу.
Ковальски показал на бутылку.
— Водки?
— Сегодня самое большее — пиво.
Похоже, кельнер с невозмутимым лицом азиата, обладал невероятно острым слухом. Прежде чем Шэн успел пристроиться за столиком, перед ним уже стояла кружка. Он осторожно сделал первый глоток. Хорошо.
— Маловато здесь людей.
— Ну ты даешь. Десять утра. Все на работе.
— А ты?
— У меня перерыв. Улетаю на «Альфу Два». Их доктор заболел.
— Вот блин.
— Жизнь — сложная штука.
С Бобом Ковальски он познакомился на учебе. Хотя они так и не стали хорошими приятелями, когда шесть лет назад их жизненные дороги неожиданно пересеклись на станции «Луна Шесть», стало ясно, как много их друг с другом объединяет. У обоих за плечами неудачные браки, оба почти не видели своих детей, оба любили хорошие напитки.
И оба были известными специалистами в своих областях. Только и того, что Шэн работал психологом, а Боб — хирургом.
Некоторое время они молча потягивали дринки.
— Я рад, что тебя наконец-то сюда прибило. Я даже подготовил кое-что, чтобы это отметить, но теперь придется подождать, пока вернусь.
— Когда?
— А ты торопишься?
— Не особенно. Пройдет еще дня два-три, пока я смогу снова нормально работать.
Ковальски чуть скривился:
— Тебе стоило побыть тут последние три года. До того, как запустили Щит и ввели в эксплуатацию медицинский и релаксационный блоки. Станция — совместный проект правительства и того японского молоха. Любимая игрушка политиков. Все нужно было запустить вовремя. Сидело тут четыреста человек, по восемь на каюту, пахали по шестнадцать часов в сутки, чтобы успеть в сроки. Жратва из автоматов, постоянный полумрак, экономия на всем: воздухе, воде, энергии. Авария за аварией. У нас был наивысший показатель травматизма за всю историю работ в космосе, — он махнул рукой. — Говорю же, сущий ад. За это время у нас сменилось пять психологов. Четверо упаковали манатки сразу после испытательного срока.
— А пятый?
— Вышел из шлюза в космос. Без скафандра.
