Под вечер АХАВ уже имел для них две интегрированные голомодели: объекта как такового в нынешнем состоянии и наиболее правдоподобную его реконструкцию.

— Если это не транспорт, моя фамилия не Бринцев, — заявил инженер, потирая бровь.

Три будто склеенные друг с другом раковины, средняя внушительнее остальных, а две другие фланкировали ее симметричными, но противоположно направленными спиралями. Восемь солидных, знакомо выглядевших амортизационных лап. Спиральные ряды иллюминаторов, туннели, столь живо напоминающие сопла… Ничто не создавало проблем с интерпретацией.

— Он мог быть построен даже нами, — удивлялся Мирский.

— Но не семьдесят тысяч лет назад, — по делу заметил Карлссон.

— Ну да.

Получасом позже отрапортовали боты, разосланные в надежде, что удастся найти еще что-то. И нашли, однако их открытия не были настолько яркими. Куски, обломки, осколки, трудные для идентификации и требующие слишком много времени для получения образцов. Более всего привлекало внимание эхо неких больших металлических структур, полученное из точки в несколько десятков квадратных километров к югу от трилинейной дороги, которой они шли вчера. Но источник находился слишком глубоко и с тем же успехом мог оказаться и артефактом, и естественным месторождением руды.

— Не имеет значения, все равно тут у нас больше, чем мы могли бы мечтать, — Бринцев выглядел счастливым. — Сколько времени осталось?

— Тринадцать с гаком часов.

— Я бы советовал…

— Нет, — решительно отрезал капитан. — Возвращаемся на «Корифей». Но кружной дорогой. Кронкайт, курс экваториальный нормальный. И держи нас на постоянном уровне в пятнадцать тысяч метров.

Навигатор заметил ее первым — большую фигуру, которая словно шла вперед, сражаясь с топким грунтом и ураганным ветром. Двуногая, шестирукая, с карикатурно большой бесформенной головой и вытаращенными глазами, которые она удивительно человеческим жестом прикрывала одной из верхних конечностей. Только вместо ладони рука заканчивалась плоским расширением с присоской, как у кальмара.

Через некоторое время до них дошло, что это не живое существо, а монструозный, почти двухкилометровый памятник, изображенный с почти фотографическим реализмом.

— Кронкайт, снижайся и сделай круг на маленькой скорости.

Ну и гигантским же он был! Вблизи стало понятно, что монумент возник не вчера: растрескавшийся, со сколами.

— АХАВ, дай мне спектральный анализ, — попросил Мирский.

— Бетон, — раздался ответ.

— Бетон?

— С примесью, главным образом, углерода и тантала, в пропорциях, соответственно, один к ста тридцати, плюс-минус шесть процентов, и один к семидесяти, плюс-минус десять процентов к минеральной спайке.

— А возраст? Можешь его отсюда прикинуть?

— Семьдесят шесть тысяч стандартных лет, плюс-минус один запятая сорок семь процентов.

— Великие небеса! — вырвалось у кого-то.

Все раскрыли рты, кроме капитана, который не казался удивленным. Карлссон посмотрел на него из-под прищуренных век.

— Ты знал…

— Что здесь что-то есть? АХАВ пытался сказать мне еще вчера, но я только час как взялся за просмотр записей с «Корифея». Западное полушарие… Никто из нас туда не смотрел, потому что, когда мы приземлились, там стояла ночь. А дальше — понятно.

— Слева, слева! — возбужденно крикнул Рамани.

— Что слева?

— Не узнаешь?

Раковины. Угол падения солнечных лучей, песчаный цвет, дистанция и высота — микроскопическая в сравнении с масштабом шестирукой статуи — все это привело к тому, что сперва они не обратили на них внимания. Они лежали на боку, уложенные в узор, являвшийся точным отражением их спиральной архитектуры. Сотни и тысячи, разбегаясь концентрическим ковром улиткоподобных окаменелостей от массивных ног огромной статуи — до самого горизонта.

— Садимся? — почти умоляя, спросил инженер.

Капитан отрицательно качнул головою.

— Андрей, подумай!

— Я подумал, — спокойно ответил Мирский. — И пришел к выводу, что здесь нам искать нечего. Их тут уже нет.

Согласно бритве Оккама простейшее объяснение — обычно самое лучшее. А для этой планеты простейшим казалось то, что цивилизация никогда не являлась здесь родным явлением — была импортированным извне. Причем эпизодом наверняка очень кратковременным, судя по количеству и расположению сохранившихся следов.

Интерпретация Мирского необязательно могла оказаться единственно возможной, но все же была принята всеми, как наиболее подходящая к фактам. Но еще — а может, и прежде всего — потому, что возвращала их в мир, который можно измерить инструментами и понять чувствами.

— Теперь ты понимаешь, откуда кислород? — улыбнулся Карлссону физик. — Они пытались терраморфировать мертвую планету.

— То глубинное эхо…

— Хм… — подтвердил ван Хофф. — Я уверен, что боты нашли генератор. Все еще работающий, но бесконтрольно.

— А я вот прикидываю, что пошло не так, — громко произнес капитан. — Может, они просто перебрали? Хотели слишком много и быстро?

— Однако в размахе им не откажешь, — заявил Бринцев. — И в технологическом умении. Я бы все отдал, чтобы поглядеть на одну из их машин. Почти восемьдесят тысяч лет и еще на ходу!

— В размахе и гигантомании — тоже, — добавил геолог.

— Ты о памятнике?

— А о чем же?

— Знаешь, нам бы это тоже могли поставить в упрек. Такие пирамиды, например.

— Десять минут до активизации щели, — проинформировал их приятным голосом корабль. — Координаты цели?

— Омикрон HL три ноль шесть один один, — капитан повел взглядом по лицам. — Да?

— Если по расчетам АХАВа это ближайшая система, из которой они могли прибыть… — Карлссон развел руками.

— А если их там уже нет? — забеспокоился инженер.

— Где-то они наверняка есть, — ответил с глубокой убежденностью Мирский. — «Корифей», подтверждение.

— Омикрон HL три ноль шесть один один, подтверждаю. Девять минут и двадцать секунд до активизации щели. Раскрываю рефрактор.

— Понял, — ответил капитан. — Ну, господа, пора в кроватки.

Они улетели, оставив за собой полосу ионизированного газа и, лишь потому, что это предписывал устав, — несколько геостационарных микроспутников. Через день после того, как «Корифей» покинул систему Рейеф-К700205, те отметили возникновение нескольких десятков весьма активных барристических точек в северном полушарии, а вскоре — и в южном. Точки соединились в два параллельных фронта, которые усиливались и бежали друг к другу, чтобы столкнуться над экватором. А когда глобальная буря стихла, почти через пару дней, на поверхности планеты уже ничего не было, как раньше. Исчезло плоскогорье и шестирукая скульптура вместе со всем своим окружением. На месте же базальтовых колонн выросла новая статуя, тоже гигантских размеров, которая изображала чуть сгорбленного человека, одетого в синее, с выдающимся носом.

Человек глядел вперед, на равнину, полную каменных парусов с оранжевыми лампионами у верхушек; те ритмично пульсировали: тик-тик-тик. Тик. Тик. Тик. Тик-тик-тик. Должно быть, человека это раздражало, поскольку он щурился.

— Командор Ларсен.

Он летел над солнечным океаном, свекольно-зеленым от истово трудящихся водорослей, чьей задачей было насытить атмосферу кислородом. Еще минуту назад он шел над континентом, покрытым ковром зачаточной растительности, летел прямо к маленькому желтому солнцу новооткрытого класса GVII. Солнцу нестабильному, а возможно, и с неустойчивым излучением. Солнцу, что делает невозможной колонизацию.

— Командор Ларсен, вы нужны нам в рубке управления.

Голос Валлаверди прыгал внутри черепа Ларсена как шарик для пинг-понга. Мигающие над койкой огоньки отпечатались в распахнувшихся глазах. В наносекунду он вспомнил, кто он и где находится. С большим сожалением распрощался с планетой со сложным и непоэтическим названием Йота/116/47, о которой он читал в последнем номере «Космологического альманаха»: там были отчеты об исследовании — планеты и ее солнца.