в лесу, в скале сестра твоя,
украдена у короля —
вррр – злая нить!»
Король, как это услыхал,
не медля к лесу поскакал;
и крики его по округе неслись:
«Где ты, Дорничка, отзовись!
Где ты, любимая?»
VI
От леса к замку, радостью пьян,
гой, едет, едет с пани пан;
на вороном буйном едут коне,
весело подковки звенят в тишине,
к замку короля.
И снова свадьба в замке была,
панна невеста как цвет цвела;
и были танцы, ликованье,
балы, народные гулянья
больше трех недель.
А что ж та мачеха злючая?
А что та дочка змеючая? —
Гой, воют четыре волка в лесу,
ноги в норы свои несут
от двух женских тел.
И нет очей в глазницах пустых,
ни ног, ни рук не осталось у них:
что с панной они сотворили,
так их за то и казнили
в лесу дремучем.
А что та прялка золотая?
Какую песенку играет?
Как третий раз она сыграла,
так насовсем уж замолчала,
исчезла без следа.
Сочельник
I
Тьма, как в могиле, мороз в окна веет,
тепло у печки в светлице;
светло от камина, старушка дремлет,
лен мягкий прядут девицы.
«Моя прялочка, крутись-вертись,
Рождество, скорее нам явись,
близок, близок Щедрый день![3]»
Мило девице прясть красной
грустными зимними вечерами,
знает, что труд ее не напрасный,
верит – счастье не за горами.
И придет добрый мо́лодец к панне усердной,
скажет: «Иди за меня, краса моя,
будешь ты мне женою верной,
тебе верным мужем буду я.
Я тебе мужем, ты мне женою,
дай руку, краса-девица!»
И девушка, что пряжу пряла зимою,
рубашки к свадьбе шьет, веселится.
«Моя прялочка, крутись-вертись,
Рождество, скорее нам явись,
близок, близок Щедрый день!»
II
Гой ты, вечер Щедрый,
праздник чудес!
Что кому ты, добрый,
на память принес?
Пироги хозяину,
коровам корм в кормушку;
петуху чесноку,
гороху его дружке.
Фруктовому дереву
от ужина кости,
блики злата на стену
постившемуся гостю.
Ой, я, девица млада,
сердце кто-то манит,
что же будет и когда,
узнать меня тянет.
Ах, под лесом, под леском,
прямо над водою
стоят вербы старые
с головой седою.
Одна верба горбится,
низехонько склоняется
туда, где сине озеро
подо льдом скрывается.
Тут-то девице в полночи
при луне при полной
суженый явится друг
да во глади водной.
Ой, мне полночь не укор,
ни ведьмы лихие,
пойду я, возьму топор,
льды пробью глухие.
И загля́ну в озеро
глубоко́-глубо́ко,
посмотрю я милому
прямо оком в око.
III
Мария, Гана – милые имена,
панны, как розы весенней цвет:
какая из двух милее была,
никто не сумеет дать ответ.
Если одна к пареньку обернется,
в огонь тот идти за нее готов;
если другая чуть-чуть улыбнется,
парень тут же лишается слов.
Настала полночь. В небе, как свечки,
звезды мерцают прекрасные,
словно вокруг пастуха овечки,
а тот пастух – месяц ясный.
Настала полночь, всех ночей матерь,
полночь после Щедрого вечера,
следы ведут по снежной скатерти
от деревушки до озера.
Одна склонила к само́й воде личико,
другая стоит рядом с ней:
«Гана, Ганночка, златое сердечко,
что видишь, скажи скорей?»
«Ах, вижу я домик, но как в тумане,
это же Вацлава домик, ах —
вот прояснилось – двери пред нами,
вижу фигуру мужскую в дверях.
На нем сюртук темно-зеленый,
шляпа набок – ведь знаю ее же!
на ней цветочек, мною дареный —
Это сам Вацлав! Милый мой Боже!»
На ноги вскочила, сердечко бьется,
другая у проруби на коленях:
«Ради Бога, Мария, золотце,
скажи теперь о своих виденьях!»
«Ах, вижу, вижу, дымка трепещет,
и сквозь густой туман
красные огоньки далекие блещут,
кажется, это наш храм.
Меж фигурками белыми что-то чернеет,
лучше уж видно окрест:
это подружки, а между ними —
Боже мой! гроб – черный крест!»
IV
Ветерок ласкает
молодые всходы,
поле расцветает
милостью природы;
от костела поутру музыка льется,
а под музыку в цветах
свадьба – глядь – несется.
Молодой жених, влюбленный,
в окруженьи сватов,
сюртук на нем темно-зеленый,
шляпа его набок,
таким видела его, о судьбе гадая.
Входит Гана к мужу в дом,
жена молодая.
* * *
Угасло лето. По полям
зиму ветер носит.
Погребальный звон. Из храма
гроб, скорбя, выносят,
подружки в белом, свечи пылают,
плач и стон, молитвы
к небесам взлетели, люди умоляют:
Miserere mei![4]
Кого венки зеленые,
кого в гробу укрыли?
Умерла, ах, умерла
нетронутая лилия!
Отцвела, как залита́ росой,
увяла, как подкошена косой,
бедная Мария!
V
Настала зима, в окна хладом дохнуло,
тепло у печки в светлице,
светло от камина, старушка уснула,
лен снова прядут девицы.
«Моя прялочка, крутись-вертись,
Рождество, скорей опять явись,
недалеко Щедрый день!
Ах ты, вечер Щедрый
чудотворной ночи!
Как о тебе вспомню,
сердце бьется очень!
Сидели мы точно так,
вместе все собрались:
год прошел, и вот уже
двух недосчитались!
Одна, голову склонив,
распашонки шьет,
другая уж три месяца
в земле сырой гниет,
бедная Мария!
Сидели мы точно так,
как сидим сейчас,
что же ждет нас через год,
каждую из нас?
Моя прялочка, крутись-вертись,
счастье, каждой нынче улыбнись,
жизнь людская, словно сон!»
Все ж лучше в пустой надежде мечтать
перед зияющей темнотой,
чем будущее свое узнать
и ужаснуться пред истиной той.
Голубок
Около кладбища
дорога столбовая.
Шла туда, плакала
вдова молодая.
Горевала, плакала
о муже своем милом,
ведь туда навсегда
его проводила.
