Лейф задумчиво смотрит на него.

— Чтобы найти Торвальда, или чтобы отыскать новую землю?

— Чтобы отыскать заветное место Торвальда. Это одно и то же.

Лейф качает головой.

— Верный брат, рождённый идти следом. Что же, ты прав. Я не дам тебе свой корабль, а одолжу его тебе, также, как и мои дома на зимовку. Что ты предпримешь, когда доберёшься до места Торвальда?

— Он выбрал место, чтобы основать поселение. Я продолжу его дело.

— А как же дикари?

— Им не удастся застигнуть меня врасплох.

— Ты не сможешь спокойно жить там, пока не уничтожишь их.

— Значит, я уничтожу их. Ты сказал, несколько небольших полян? Значит, ничего сложного.

— Остерегайся, Торстейн, у норн острый слух.

Я тоже подумала об этом и перекрестилась.

— Поселение? — продолжал Лейф. — Ты знаешь, это долгое предприятие.

— И это говоришь мне ты, человек, который построил дома Лейфа!

— Это просто торговая фактория. Я и не думал, что кто-нибудь станет жить там, — сказал Лейф, нахмурившись.

Торстейн вспыхнул.

— Торвальд хотел жить там. Ты не желаешь, чтобы домами владел кто-то ещё, помимо тебя.

— Нет. — Хорошо, что Лейф был единственным уравновешенным человеком в семье. — Нет, — терпеливо сказал он. — Всё, чем я владею, делю со своей семьёй. Но я не хочу потерять обоих братьев.

— Что ты имел в виду, когда сказал, что я рождён идти следом?

— Ничего дурного, — сказал Лейф. — Торстейн, не ссорься со мной. Я одолжу тебе свой корабль и дома. Тебе этого мало? Если тебе не нужны дома, я сам воспользуюсь ими. Я имею на это полное право. Твоя удача у тебя в руках; я просто говорю, что тебе стоит хорошенько всё обдумать.

Внезапно Торстейн повернулся ко мне.

— Гудрид, ферма твоего отца достаточно долго обеспечивала нас обоих. Теперь моя очередь. Ты отправишься со мной в новую страну?

— О, да, — сразу же ответила я, потому что всегда знала, что мне суждено именно это. — Конечно же, я согласна.

Двадцать четвёртое июля

Пока я не встретила Карлсефни, каждый раз, когда я выходила в море, меня преследовал злой рок. Я не знаю, почему я должна была быть наказана суровее, чем кто-либо, за то, что осмеливалась вверить себя ветру и волнам. Видимо, ещё до того, как я появилась на свет, мне было суждено оставаться сухопутным существом. Самой жестокой особенностью моего проклятия было то, что смертельная опасность грозила не мне, а тем, кого я любила. Вот почему я так неохотно отправилась в первое путешествие вместе с Карлсефни. Не потому, что я не хотела быть рядом с ним, совсем наоборот. Я опасалась, что если мы вверим свои жизни морской стихии, где окажемся во власти наиболее могущественных сил, то я потеряю его. Я никогда не сомневалась, что Карлсефни — самое лучшее в моей жизни. Я была в ужасе, что окажусь для него роковой. Но Карлсефни заявил, что его удача одолеет мой злой рок, и снимет с меня проклятие враждебного моря. Я опасалась, что его уверенность лишь раздразнит мстительного духа, но Карлсефни оказался прав. Никогда больше море не причиняло мне страданий, и я никого не любила больше, чем Карлсефни. Так вышло без какого-либо участия с моей стороны. Как ты знаешь, у меня есть кое-какие навыки общения с потусторонним миром, но и они ограничены сушей. У меня нет власти над морем или всем, что с ним связано.

Но я забежала вперёд в своём рассказе. Той зимой Торстейн полностью перебрал корабль Лейфа. После трёхлетнего плавания нужно было сделать многое. А это значит, он стал проводить много времени в Братталиде. К счастью, в ту зиму встал прочный лёд, и скоро мы накатали санный путь от Стокканеса до лодочного сарая Эрика, такой же широкий, как настоящая римская дорога. Забыла упомянуть, что к тому временем Тьёдхильд возвела свою церковь. Она получилась небольшой, каждая стена длиной в четыре шага, стены из торфа были почти такой же толщины, как и пространство внутри. Постройка была сориентирована так, чтобы алтарь смотрел на восток, потому что раб Херьёльфа сказал, что именно так ставят церкви в Европе — фасад должен смотрел на Иерусалим. Церковь оказалась единственным зданием в Братталиде, дверь которого выходила не на фьорд. Вместо этого, человек, выходящий из церкви, видел перед собой водопад: речной поток, протекающий через поселение, падал с небольшой скалы. Тьёдхильд сказала, что так и задумано, ведь чистая вода, необходимая для крещения, да и просто для повседневных нужд, должна быть возле каждой церкви. Если во время церковной службы стояла хорошая погода, дверь оставляли открытой, чтобы дневной свет проникал внутрь, и тогда шум водопада аккомпанировал пению священника. Церковь построили за хлевом, чтобы Эрик не видел её из дома. Тьёдхильд изо всех сил старалась быть деликатной со всеми членами семьи, ей одной удалось продвинуться в этом направлении дальше всех, как и во всём, за что бралась. Она старалась, чтобы норвежский священник, которого привёз Лейф, не попадался на глаза Эрику, что было гораздо сложнее.

А теперь Тьёдхильд надеялась, что Торстейн привезёт тело Торвальда, чтобы захоронить его в освящённой земле, ради спасения души сына. Эрик сказал, что это вздор, и Торвальд должен покоиться в месте, которое выбрал сам. Эрик заявил:

— Разве может мужчина мечтать о большей славе, чем открыть новую страну, изобилующую вином и мёдом? Разве могила Торвальда не является более грандиозным памятником его деяниям, чем самый большой когда-либо насыпанный курган? Зачем зарывать какие-то сокровища в могилу человека, который лежит в собственной стране, и вокруг него столько богатств, что стоит лишь протянуть руку и взять их?

— Я не имею в виду мирские богатства, — сказала Тьёдхильд. — Он — мой сын и я хочу знать, что его душа будет спасена.

— Ты ничем не поможешь ему, потревожив тело. Скажи спасибо, что у Торвальда нет причин покинуть могилу, и лежать спокойно там, где он покоится. Тебе мало беспокойных призраков, блуждающих по миру, и ты хочешь поднять из могилы ещё одного?

— Это призраки безбожной земли. Если бы ты послушал меня, в Гренландии их бы не прибавилось.

Она настойчиво пыталась поговорить с ним о новой вере, но всё как обычно заканчивалось богохульством со стороны Эрика. Он частенько поминал Христа в клятвах, как в старые времена клялся именами старых богов. Теперь мужчины клянутся Христом всё время, и трудно вспомнить, какое впечатление он произвёл на меня, когда впервые помянул Христа, чтобы заставить замолчать свою жену. Ему удалась эта уловка, и Тьёдхильд испугалась, что он навлечёт на себя проклятие, если продолжит в том же духе. В итоге, она почти ничего не предпринимала, но, тем не менее, у неё была своя церковь. Более того, она отказалась делить с Эриком ложе, потому что он язычник. Не знаю, что разозлило его больше, её отказ, или то, что она огласила своё решение вслух, так что даже рабы знали, что он больше не может заниматься любовью с собственной женой. Он отвечал ей тем же, изменяя при каждом удобном случае, что было довольно легко, потому что ни одна из рабынь не могла ему отказать.

Полагаю, они оба скорбели о Торвальде по-своему. Все семьи похожи. Ты думаешь, люди будут вести себя примерно одинаково, совершать поступки, которые можно ожидать от них в обычных ситуациях. Но я не встречала ни одной усадьбы, где всё было бы как у других. Все жили по-своему, и, в конце концов, я пришла к выводу, что какого-то единого уклада жизни не существует. Никогда не встречала семью, где всё было нормально. А ты?

Да, должно быть, ты долго ждал чего-то, чего никогда не испытывал. Теперь мои сыновья — могучие мужи, они сильнее, чем может представить себе такой церковник, как ты. Мы не отдавали их на воспитание в другую семью, они росли дома вместе с нами. Как ты уже знаешь, я была счастлива в семье приёмных родителей, но жизнь в монастыре, должно быть, совсем другая. Конечно, до десяти лет ты жил в обычном доме, вместе с женщинами. Вообще-то, мне трудно представить каково это. А когда ты был подростком, ты интересовался женщинами?