Яша устало прислонился плечом к лиственнице, поднял воротник полушубка. Похлопав меховыми рукавицами, подумал, что время, пожалуй, шагать на ночлег. Сегодня он забрался в такую непроходимую глухомань, откуда до пасеки не меньше трех часов пути.

А в теплой избушке Лукича уже, наверно, кипит самовар, и в миске тают большие куски мерзлого меда, вырубленного из бочки топором. Старик жарит сейчас картошку и, поворачивая ее длинным гибким ножом, прислушивается, не раздастся ли за дверью скрип лыж.

Яша представил себе, как он, еле волоча ноги, в облаке пара ввалится в избушку. Пасечник повернет к нему морщинистое лицо с висящими вниз седыми усами и, улыбаясь, скажет: «А я думал, что ты заночевал в тайге». Он украдкой взглянет на котомку, в которой лежит неразвязанная снасть для ловли соболя, и молча, торопливо захлопочет у стола…

Вчера вечером Яша не выдержал. Запустив пальцы в свалявшиеся под шапкой волосы, он почти простонал:

— Не за что, дедушка, меня кормить… Целую неделю хожу, а все без толку!

Лукич пристально посмотрел на него и сурово ответил:

— Удача людей настойчивых любит. Эко дело — семь дней. Месяц проходи, а своего добейся! Соболь случайному прохожему в руки не дается.

— А вдруг он ушел из этих мест? — неуверенно предположил Яша.

— Не может быть, — покачал головой старик. — Соболь кочевать не любит. Уж если он сюда переселился, тут его и надо искать.

Слова эти ободрили Яшу. Он и в самом деле готов был разыскивать зверька хоть месяц, лишь бы не вернуться домой с пустыми руками.

Еще один день, восьмой, прошел впустую… Что ж, будет когда-нибудь и на его улице праздник… Главное, как говорит Лукич, надо верить в свои силы.

Яша поправил на плече ружье, сжал в кулаки закоченевшие пальцы и, став на лыжи, тронулся в сторону пасеки.

Чтобы сократить путь, он свернул от русла безыменной речушки и углубился в дремучий хвойный лес. Здесь могучие, в несколько обхватов, кедры, пихты и ели закрывали небо. На каждом шагу громоздились многоярусные завалы бурелома. Ветер сюда почти не проникал, и в полутемной чаще стояла глубокая морозная тишина.

Яша скатился на лыжах с пригорка и оказался у толстой, старой лиственницы. Когда-то стоявшую здесь стройную высокую елку сломало бурей, и дерево, падая, вершиной своей уперлось в лиственницу. С тех пор прошло много лет, мелкие ветки на елке давно сгнили, но ствол ее все еще был крепок и напоминал лестницу, полого приставленную к дереву-великану.

Охотник стал обходить это возникшее на его пути препятствие и внезапно остановился. На снегу, покрывавшем ствол елки, отчетливо выделялись следы соболя. Их было много — и полузасыпанных снегом, и совершенно свежих. Тут пролегала торная соболиная тропа!

Все еще не веря своим глазам, Яша пошел вдоль тропы. За деревом тропа вильнула в сторону, в густой подлесок. Дальше следы разделялись, но все они вели в одном направлении — в глубину леса. Там где-нибудь находилось дупло, в которое наведывался зверек.

Пронырливый зверек находил где-нибудь в дуплистом дереве пчелиный рой, а так как мед — самое любимое лакомство соболя, то он начинал посещать дупло до тех пор, пока не съедал все соты.

Яша слышал от старых промысловиков о соболиных тропах, об этой мечте каждого охотника. Рассказывал ему о них и отец. Найти такую тропу считалось редкой удачей. И соболятник, нашедший тропу, но не сумевший взять на ней добычу, надолго становился посмешищем всей деревни.

Не прошло и получаса, как Яша уже стоял перед кряжистой сухой елью, возле которой кончалась тропа. Отблески вечерней зари до половины освещали корявый, покрытый мохом ствол дерева, в котором высоко над землей виднелось продолбленное дятлом отверстие. Через него, по всей вероятности, зверек и пробирался к меду.

Яша опустился на колени и стал внимательно изучать мусор, лежавший на чистом снегу у подножия дерева. И скоро между кусочками коры и чешуйками шишек он обнаружил маленький обломок вощины. Больше охотнику ничего не требовалось: было ясно, что пчелы жили именно в этой ели.

Поспешно возвратясь назад, Яша осторожно обошел вокруг толстой лиственницы. И когда он опять дошел до своих следов, то еле сдержал себя, чтобы от радости не рассмеяться. Свежего выходного следа нигде не оказалось: соболь сидел в своем временном пристанище — в дупле.

Теперь Яша знал, что надо делать. Не зря, еще будучи мальчуганом, он с таким вниманием прислушивался к рассказам отца и других опытных промысловиков, старательно запоминал все их советы.

Прежде всего следовало заткнуть рукавицей отверстие, чтобы соболь никуда не убежал, а потом срубить дерево. После этого надо было раскинуть обмет, вытащить из отверстия рукавицу и стучать по дереву обухом топора до тех пор, пока перепуганный зверек не выскочит из дупла. Выскочив, он запутается в сетях, и тут останется лишь водворить его в клетку.

Но когда Яша собрался приступить к делу, перед ним выросло два непреодолимых препятствия. Взобраться на дерево нечего было и думать: дупло находилось очень высоко, а у старой лиственницы, как назло, до самой вершины не оказалось ни сучка. К тому же вековая лиственница имела около трех обхватов в окружности. Конечно, ее нельзя было срубить топором.

У охотника оставался лишь один путь: ждать, когда соболь выйдет из дупла.

Быстро сняв с плеч котомку, Яша вытряхнул на снег сети и растянул их вокруг лиственницы. Потом осторожно, стараясь не звякнуть, прицепил к обмету несколько маленьких бубенчиков.

Когда все было сделано, Яша привел в порядок складную проволочную клетку и, отойдя в сторону, бесшумно запрыгал на месте. Соболь был обложен! От одной этой мысли хотелось петь, плясать, кувыркаться.

Но тут Яша вспомнил, что он уже почти взрослый, настоящий охотник. А все взрослые промысловики держат себя степенно, с достоинством. Пляска же и кувырканье — выходки мальчишеские. Да и радоваться-то еще рано.

Соболятник спрятался за толстым трухлявым пнем и, примяв вокруг себя снег, затих.

Тем временем в тайге совсем стемнело. Погасла скупая зимняя заря, померкло небо. Луна, затерянная в морозном тумане, стала похожа на тусклый обломок льдины.

Дремучий лес окутала тишина. Редко-редко слышался где-то в темноте еле уловимый шорох — это с веток падали комья снега. А может быть, голодный зверь бродил среди мертвого бурелома, выслеживая добычу…

Порой тишину раскалывал громкий, будто выстрел, треск лопнувшего от мороза дерева. Тогда эхо много раз перекатывалось по тайге, постепенно замирая у далеких сопок.

Яша чувствовал, как холод начинает проникать в рукава полушубка, в валенки, как, остывая, становится коробом влажная от пота рубашка. Длинные уши меховой шапки покрылись пушистым инеем, и всякий раз, когда Яша поворачивал голову, щеки его касались изморози и по телу пробегала зябкая дрожь.

Яша сжался в комок, плотнее прильнул к пню и, разминая застывшие ноги, подумал, что добыть соболя на тропе не так уж легко, как он предполагал раньше. Прошел всего какой-нибудь час, а мороз уже пробирал до костей. А ведь ночь еще только начиналась, и сколько времени придется тут просидеть, трудно было сказать. Зверек, напуганный шумом шагов, может и совсем не выйти в эту ночь из дупла…

Мысли невольно перенеслись в уютную избушку пасечника. Лукич, не дождавшись охотника, пьет, наверно, сейчас горячий чай. Потом он, покряхтывая, заберется на теплую печку и, прислушиваясь к потрескиванью мороза в лесу, спокойно уснет.

В глубине души Яша в эту минуту завидовал пасечнику. Но тут вспомнились слова, которые мальчику не раз приходилось слышать от своего отца: «Отдых только тогда приятен, когда его заслужишь». Лишь сейчас Яша понял, как много смысла вложено в эти простые слова.

Подумав о еде, Яша вытащил из кармана ломоть хлеба. Но хлеб за день так промерз, что стал похож на камень, и откусить хотя бы маленький кусочек было невозможно. Вздохнув, охотник засунул ломоть в карман и плотнее обернул вокруг шеи пуховый шарф.