То был монастырь Фахая.

— А, — сказала Зеленая, — теперь я все понимаю!

Красивая зеленая бабочка полетела от берега, догоняя чуть видневшуюся над рекой белую точку…

Уже было поздно, когда Зеленая вернулась домой. Сучжэнь сразу по ее лицу узнала, что ей удалось отыскать Ханьвэня, но что сведения будут неутешительны.

На тревожные и торопливые расспросы своей госпожи Зеленая рассказала, что Ханьвэня держит в плену Фахай. Конечно, его можно было бы освободить, если бы монах не овладел совсем умом и волей ее мужа.

— Эта старая тварь, — говорила Зеленая, — все время втолковывает твоему мужу, что ты — отвратительная ведьма, злой оборотень, которая только ищет случая, чтобы погубить его. И — странное дело! — Ханьвэнь не только не сердится на бритоголового за эти слова, но, кажется, даже верит им!

— Подлая гадина! — воскликнула Сучжэнь, топнув своей крошечной «золотой лилией»³⁶ о каменный пол. Глаза ее засверкали, на щеках выступил румянец — и Зеленая узнала в ней прежнюю гордую, энергичную, могучую Белую Змею.

— Мы должны, — продолжала Сучжэнь, — сейчас же идти в это гнездо летучих мышей — монастырь на Золотой Горе, и во что бы то ни стало освободить дорогого моего Ханьвэня. Нужно действовать как можно скорее, потому что старый негодяй с каждым днем подрывает доверие мужа к нам. Но — не забудь, что Фахай могучий волшебник; нам нужно быть очень осторожными!

И обе женщины тотчас поспешили на Цзинь-шань.

У ворот монастыря их встретил привратник, который не пропустил их за ограду, говоря, что женщинам вход внутрь воспрещен. Но они настаивали, уверяя, что им нужно видеть самого великого настоятеля.

Тогда привратник впустил их в первый двор, а сам пошел к Фахаю и доложил ему, что какие-то две женщины хотят непременно его видеть.

Удивленный Фахай вышел на двор.

К нему подошли две дамы, и одна из них, молодая и очень красивая, обратилась к нему:

— Отец мой! Не видели ли вы в последнее время моего мужа?

Фахай сразу узнал, кто говорит с ним. Его поразила и возмутила та дерзость, с какой эти преступные исчадия вечного сумрака осмелились явиться сюда, в святое место.

— Мерзкие твари! — грозно крикнул он. — Вон отсюда! Как вы осмелились показывать свои гнусные лица здесь, в священном присутствии великого Будды! Ханьвэнь здесь, и у меня он в безопасности: никогда он не будет жить с вами!

Сучжэнь сделала движение к монаху.

— Как, ты еще здесь! — в бешенстве закричал Фахай, — и бросил вверх бывший у него в руках длинный посох.

Достигнув высшей точки, посох внезапно превратился в ужасного дракона. Падая вниз, прямо на женщин, дракон раскрыл свою страшную пасть и готов был поглотить Сучжэнь.

Но красавица не шевелилась и внимательно следила за движениями дракона. В тот момент, когда он был уже над головой у нее, Сучжэнь с силой дунула ему навстречу: и внезапно дракон превратился в бога литературы — страшного Куй-сина³⁷.

Раздался громовой голос бога, заставивший побледнеть и задрожать от страха даже самого могущественного Фахая:

— Ты, бессемянное дерево! Не смей делать вреда Белой Змее: ей суждено сделаться матерью величайшего ученого во всей Поднебесной!

Туман, давно уже клубившийся над рекой, поднимался все выше и выше и волновался, как море в непогоду. Один вал медленно перекатился даже через Цзинь-шань…

Когда Фахай пришел в себя, — он стоял один посреди обширного двора. Сучжэнь и Зеленая исчезли бесследно.

Первая неудача не остановила Сучжэнь; она решила какой угодно ценой освободить мужа из монастырской тюрьмы, из-под влияния проклятого Фахая.

Тысячи планов строили они с Зеленой, но ни один из них не давал шансов на успех. Наконец, Сучжэнь сказала:

— Слушай, Сяо-цинь (это было детское ласкательное имя Зеленой), я чувствую, что это наша последняя, решительная игра. Если она нам не удастся — я погибла. Мы не можем перехитрить Фахая — значит, нужно действовать силой. Мы уничтожим, мы разрушим это подлое гнездо вместе со всеми червями-монахами. Иди — зови сюда могучего Духа Черной Рыбы. Война — так война!

Зеленая вышла во внутренний дворик их дома и произнесла несколько таинственных слов.

Тотчас зашумел ветер, дождь полил ручьями и дух могучего водяного бога, владыки всех рек, явился к Сучжэнь. Сырость и запах плесени наполнили весь дом.

— Мудрая Белая Змея, — заговорил черный гигант, шевеля громадными усами, — что ты хочешь от меня?³⁸

— Могучий Нянь-юй, — сказала Сучжэнь, — мне нужна твоя помощь для великого дела; но я не знаю, хватит ли у тебя силы…

— А, ты сомневаешься в моем могуществе! — закричал дух. — Хочешь — я сравняю горы с болотами и Да-цзян потечет на север?

— О, нет, — сказала Сучжэнь, внутренне смеясь над глупостью могучего духа. — Но я боюсь, не испугаешься ли ты…

— Я, я испугаюсь?! — совсем рассвирепел Нянь-юй. — Пусть хоть все боги встанут против меня, я и то не побоюсь! Говори, что нужно делать?

— Благодарю тебя, могучий дух, — сказала Сучжэнь, но я не потребую от тебя ничего особенного. Мне нужно только освободить моего мужа из рук Фахая. Так как монах ни за что не хочет освободить Ханьвэня, то придется разрушить это гнездо ос — остров Цзинь-шань.

— Так ты думала, что я не в состоянии сделать такого пустяка?! — улыбнулся Нянь-юй. — Этой же ночью жди своего мужа!

И дух исчез.

Нырнув в свое жилище — бездонный омут под Серебряным островом, — Нянь-юй тотчас созвал подвластных себе духов верхних, глубоких и подземных вод и приказал им уничтожить к утру Золотую Гору.

Тотчас разразилась ужасная буря. Казалось, молнии разрывали все небеса, от верхнего до нижнего; целые горы с вершин Кунь-луня, раздробленные ужасным трезубцем Лэй-чжэн-цзы — бога грома, со страшным грохотом рушились на небеса, проваливались через поврежденные молнией места все ниже и ниже и вот-вот могли обрушиться на трепетавшую от ужаса, залитую потоками дождя землю…

Со всех сторон вода целыми каскадами устремилась в Да-цзян, а страшный восточный ветер гнал воду вверх, мешая ей изливаться в море. Вода в реке поднялась до небывалой высоты; огромные волны одна за другой с грохотом и ревом ударялись в скалу Цзинь-шань и в массивное основание монастырских башен. Весь монастырь, построенный на сводах, дрожал; во многих местах появились зловещие трещины, и некоторые башни уже осели.

А волны поднимались все выше и выше, и буря усиливалась. Казалось, для обитателей острова настал последний час; спасения ждать было неоткуда. Все монахи сбились в кучу на центральном дворе монастыря, перепуганные, забывшие свои молитвы. Еще несколько мгновений — и все живое было бы сметено прочь. Основание монастыря трещало и стонало под могучими ударами воды…

Но в этот момент в дверях храма показался Фахай в праздничных ризах. Быстро сняв свою священную мантию и держа ее в воздетых руках, он горящим взглядом смотрел в мутное небо; и, казалось, взор его пронизывал тучи и видел там того, к кому обращался Фахай.

— О, ты, наш покровитель, — звенел голос монаха, — всевидящий, вечно бдительный Вэй-тоу³⁹, неустанный защитник верных твоих слуг! Ты видишь — мы гибнем; спаси жизнь верных твоих рабов и учеников для славы твоей и великого Будды!

И Вэй-тоу внял молитве монаха. Он быстро спустился с неба и протянул правую руку, в которой сверкал всесильный скипетр, по направлению к смятенным небесам — и гром умчался далеко на запад, чуть громыхая, переваливая через Кунь-лунь; гроза прекратилась, тучи рассеялись. Вэй-тоу простер руку на восток — и буря мигом утихла. Опустил святой страж руку вниз, к бушевавшему Да-цзяну — и волны тотчас успокоились.

Утреннее солнце ярко засверкало на мокрой траве, отражаясь в бесчисленных лужах, все освещая, согревая, всему придавая жизнь и краски. Да, всему — кроме Чжэнь-цзяна.

Там, где был великолепный город, с роскошными домами, храмами и садами, где жизнь кипела ключом, где еще накануне тысячи людей жили, страдали и любили, — там теперь от берега реки и до самых северных холмов расстилалась мертвая, пустынная полоса земли, усеянная обломками разрушенных зданий…