Дикая оргия огня приводила юношу в неописуемый восторг.

Сяо-цинь поняла, что она видит перед собой одного из слуг Духа Огня, вырвавшегося на свободу. И у нее тотчас мелькнула мысль — воспользоваться страшной силой юноши.

— Как тебе не стыдно, Хо-шень (т. е. дух огня), — сказала она, — тратить понапрасну свою силу?

Красный юноша, дух еще неопытный, не слышал осторожного приближения Сяо-цинь. Он смутился, как школьник, застигнутый учителем в самый разгар шалости.

Увидев перед собой молодую женщину, — хотя, очевидно, тоже духа, — он успокоился и рассказал, что убежал от своего строгого господина — Духа Огня, хотевшего наказать его, молодого слугу, за своеволие. И хотя он очень опасается погони, но ему сделалось так скучно среди темноты и ночного холода, что он не мог отказать себе в удовольствии позабавиться огнем.

Сяо-цинь скоро убедила юношу, что она даст ему забаву поинтереснее этой, — и они вместе продолжали путь до Хан-чжоу.

Как забилось сердце Зеленой, когда она заметила Башню Громовой Стрелы! Целых четырнадцать лет она не видела этих мрачных сводов, под которыми страдает ее прекрасная госпожа!

— Ну, Хо-шень, — сказала Сяо-цинь, показывая на башню, — вот тебе цель для твоих мячей: бей ее — можешь наиграться вволю!

Молодой дух огня не заставил себя просить вторично: он ударил клубом огня в башню с одной стороны, с другой, с третьей — и скоро вся башня превратилась в столб яростного пламени, который поднимался до самого неба.

Великая Гуань-инь-пу-сы, богиня милосердия, все видела с высоты своего южного престола. Еще несколько минут — и священная башня, свидетельница стольких событий и поколений, — исчезнет с лица земли…

Благая богиня не могла допустить такого варварства. Схватив одну из стоявших у ее трона неоценимых нефритовых ваз, она с быстротой мысли помчалась на Золотой Остров.

— Фахай, — воскликнула богиня, — Зеленая Змея подожгла Башню Громовой Стрелы! Спасай поскорее!

Монах схватил свой кубок и вместе с богиней в один миг перенесся в Хан-чжоу.

Сяо-цинь заранее торжествовала победу. Под влиянием страшного жара, кирпичи верхних этажей башни уже стали рассыпаться; еще немного времени — и башня превратится в груду песка и обломков, из-под которых уже нетрудно будет извлечь Белую…

Увидев внезапно перед собой Фахая и Гуань-инь-пу-сы, которая смотрела на нее с гневом и укоризной, Сяо-цинь помертвела от ужаса. Страх так сковал ее члены, что она не могла шевельнуться и широко раскрытыми глазами смотрела на богиню; Зеленая никак не могла предполагать раньше, что она вызовет гнев и противодействие Милосердной.

— Задержи ее, — сказала богиня Фахаю, — пока я буду тушить огонь!

С этими словами Гуань-инь бросилась к озеру, зачерпнула своей драгоценной вазой воды и, поднявшись над башней, стала лить на нее воду…

И свершилось чудо: маленькая ваза казалась бездонной, вода лилась из нее, не иссякая, до тех пор, пока огонь мало-помалу не стал уменьшаться и наконец совсем потух; только кое-где пар белыми струйками поднимался над громадой почерневшей башни.

Тем временем Фахай, исполняя приказание богини, подошел к Сяо-цинь и сделал движение рукой вокруг ее головы. И Сяо-цинь исчезла. Только в кубке монаха ползала, медленно извиваясь, небольшая зеленая змея…

— В наказание за ее вину, — сказала подошедшая богиня, — пусть она будет заключена в моей вазе четырнадцать лет!

Такое мягкое наказание было очень не по душе мстительному и злобному монаху, — но он не смел противоречить великой богине; осторожно переложив змею из своего кубка в вазу богини, он закрыл драгоценный сосуд сверху волшебной бумагой, сделанной из волокон аира и сердцевины лин-чжи-цао. На ней монах священной кистью написал такое могущественное заклинание, что никакой дух не мог спасти Зеленую из ее плена ранее указанного богиней срока.

Ханьвэнь потерял всякий интерес к жизни. Каждая вещь в доме напоминала ему о его тяжкой утрате; пустое кресло за столом, старая одежда на гвозде, недоконченное рукоделие — мгновенно вызывали перед ним образ его кроткой, прекрасной жены, который смотрел на него с улыбкой бесконечной любви и всепрощения…

Томимый тоской, Ханьвэнь ежедневно бродил по улицам города или по берегу озера; он внимательно осматривал землю под всеми кустами, где они когда-то отдыхали, стараясь найти отпечаток ее божественно-крохотных ножек…

Прекрасно поставленное дело Ханьвэня шло все хуже день ото дня. Приказчик, заменивший Сучжэнь в лавке, не был заинтересован в успехе торговли; теперь в Ханьвэньской аптеке можно было купить только те же обыкновенные снадобья, как и в других аптеках: Ханьвэнь не мог уже доставать тех целебных трав, которыми раньше славилась его аптека. На все сетования и советы старых знакомых он только махал рукой.

Скоро аптека была продана за десятую часть ее стоимости.

Прошло три года со дня страшного погребения Сучжэнь.

Однажды вечером в комнату Ханьвэня вошла его сестра и очень удивилась, не найдя брата, потому что в это время он всегда был дома. Подойдя к столу, она с ужасом увидела на куске бумаги его волосы, черные, как вороново крыло, свернутые тугим узлом⁵¹. Подняв волосы, она увидела на бумаге ряды спешно набросанных иероглифов и узнала почерк брата.

«Я покинул свой дом навсегда, — писал Ханьвэнь. — Жизнь, так меня манившая и казавшаяся издали такой прекрасной, — что она мне дала в действительности? Ряд унижений и несчастий; играя со мной, как злобный демон, она показала было мне на миг, как может быть счастлив человек, а затем заставила меня выпить море горя. Верно говорил мудрый Фахай, что полного удовлетворения человек достигнет только тогда, когда смирит в себе все чувственные желания, потому что смерть происходит от жизни, жизнь от рождения, рождение — от желания. Весь видимый мир, все, что рождается от желания, — все это только мечта, узорчатая, временами ослепительная и прекрасная, временами ужасающая и страшная ткань фантазии… Я не хочу более быть привязанным к призрачным вещам, я хочу спокойного безмятежного пути, свободного от злого духа миража. Я покидаю этот дом навсегда и иду на Золотой Остров. Сбросив эту одежду, буду там ждать, когда и дух мой сбросит свою презренную оболочку, привязывающую его к жизни — этому кошмару греха и желания».

Спящий Дракон быстро рос и делался сильным и умным ребенком. Поступив с шести лет в школу, он поражал учителя своими вопросами, на которые сам учитель часто не мог дать ответа; и, чтобы избегнуть неловкого положения, старый учитель говорил:

— Учись прилежно и читай книги! Из книг ты все узнаешь; в них ты найдешь ответы на все вопросы, какие ты только можешь задать.

Тогда мальчик с жаром принялся за ученье. Быстро усвоил он Троесловие, затем Тысячеслов, потом Четверокнижие и Пятикнижие⁵². Все время он шел первым в классе, и учитель ставил его в пример другим.

Ему стали завидовать.

Через несколько лет он был гораздо выше своих сверстников в умственном развитии и познаниях; его сочинения не только читались в классе, но даже отправлялись раза два провинциальному экзаменатору как образцовые.

Товарищи возненавидели Сюя. Они пробовали даже несколько раз его поколотить. Но юноша оказался и физически настолько сильным, что забияки больше его не трогали.

Но зато с каким злорадством передавались из уст в уста разные грязные и непристойные истории о Сюе! Говорили, что он по вечерам ходит по городу в женском платье, что он любит только змей и всяких гадов; что его мать была ведьмой, которая была наказана тем, что ее живьем закопали под Башней Громовой Стрелы; что его настоящий отец был буддийским жрецом и т. д.

Эти рассказы до того обижали Спящего Дракона, что он наконец не вытерпел: взял свои книги и ушел из школы навсегда.