Выдающийся русский библиограф И. Ф. Масанов в своем письме к Назарову говорил: «Как был бы я рад, если бы Вам действительно удалось издать Ваш ценный словарь, плод многолетнего кропотливого труда, появление которого порадовало бы всех тех, кто любит русскую литературу и ценит русскую библиографию».

Можно привести еще десятки отзывов выдающихся деятелей литературы и науки, давших восторженную оценку труду Назарова, который подверг рукопись значительной доработке, тщательно учел советы Максима Горького и многих других.

Ценность труда Назарова заключается в том, что он дает возможность узнать многие забытые имена, помогает глубже уяснить мысль о том, что величины русской литературы не вырастали вдруг и не являлись какими-то «холмами на гладкой равнине словесности».

«Воспоминания», опубликованные во Владимире в сильно сокращенном виде, — последняя работа Назарова. В них читатели не найдут развернутых характеристик писателей, журналистов, общественных деятелей. Но Назаров, сообщая о встречах и письмах, умел скупыми штрихами воссоздать облик человека, вывести из незаслуженного полузабвения образы замечательных русских людей. Назаров, не мудрствуя лукаво, писал о том, что сохранилось в его памяти.

Константин Федин писал Назарову: «Удивляюсь Вам, человеку такой незыблемой верности делу, которое было избрано однажды в жизни и привлекло навечно». Эти слова отлично характеризуют деятельность, литературно-общественный подвиг поэта-рабочего, библиографа-самоучки, влюбленного в книгу.

Кто бывал в деревнях под Владимиром, тот надолго запомнил дома, украшенные деревянной резьбой, с резными наличниками, напоминающими тонкое кружево. А разве можно забыть возвышающихся над коньками изб деревянных петухов, поворачивающих свои гребни-флюгера в сторону ветра? Но наибольшее впечатление производят изящные изразцовые печи в домах.

«Нигде в России искусство не внедрилось столь глубоко в народную жизнь, как здесь, и культурная высота этого края заключается именно в народном усвоении Суздальской Русью всех форм гражданственности и, прежде всего, городской жизни», — писал в свое время академик Н. П. Кондаков.

Есть много сказок о том, как неунывающий герой путешествовал, не слезая с теплой печи. Если говорить о владимирских печах, то сказочники были весьма близки к истине. Печи расписывались местными мастерами так, что изразцы напоминали листы книги, рассматривая которые, можно мысленно побывать в самых дальних краях.

Одна из таких печей-книг находится во Владимирском областном краеведческом музее. Она привезена из Суздаля. Это диковинное произведение народного искусства посетители рассматривают часами. Невозможно отвести взгляд от причудливых голубоватых узоров и картинок, нанесенных на белоснежные изразцы. Почти каждый изразец имеет свою форму и свою картинку. Два ряда мелких, полувоздушных колонн поддерживают ярусы печи. Ее верх венчают своеобразные изразцовые шкатулки.

О чем рассказывают рисунки изразцовой книги?

По преданию, печь была сооружена в XVIII веке. Любуясь изящным цветочным орнаментом, думаешь о земной красоте, вспоминаешь пойменные заливные луга Клязьмы и Нерли. Своеобразный поэтический образ природы лежит в основе художественного оформления всей каменной книги.

Владимирские умельцы с давних пор любили изображать зверей и птиц. На некоторых изразцах мы видим сценки из старинных притч, которые напоминают теперешние юмористические картинки.

Одна юная посетительница музея долго смотрела на печь, а потом сказала:

— Да неужели ее топили, ведь вся печь словно из белой пены…

Печи были удобны и практичны, они не только украшали искусными изразцами горницу, но и обогревали ее, и получалось вопреки поговорке: «Светит, да не греет…»

1956–1959 годы.

Поэтами рождаются.

Издателями делаются.

Михаил Сабашников — представляется мне — родился для того, чтобы умножить и возвеличить книжный мир. Его бессребреность и щедрость носили столь всем очевидный характер, что казались совершенно невероятными. Из уст в уста передавалась писательская фраза: «У него попросишь тысячу, а он дает пять». Впрочем, разве не такими были самые крупные из наших издателей-тружеников? Когда я думаю о нем, то на мысленном окоеме возникают такие фигуры, как Николай Новиков, Александр Смирдин, Флорентий Павленков, Иван Сытин — дружина духовных богатырей, чьим победоносным оружием была Книга. Своим книготворчеством, работая на разные слои общества, они прочно встали в ряд с другими выдающимися творцами культуры. Недаром в истории имя Новикова соседствует с именем Карамзина; смирдинская книжная лавка вошла в биографию Пушкина; павленковская серия «Жизнь замечательных людей» предшествовала одноименной серии Горького, снискавшей всесветную известность.

…Старые книжные каталоги всегда необычайно интересны, — будь то, скажем, «Антикварная книжная торговля Н. В. Соловьева», или нескончаемый том-список книг, собранных Алексеем Петровичем Бахрушиным и поступивших в библиотеку Исторического музея, или, к примеру, старая масановская чеховиана… Но небольшое пожелтевшее издание, которое я теперь держу в руках, нельзя не листать благоговейно. На титуле напечатано: «М. и С. Сабашниковы». Подзаголовок гласит: «Каталог 1917–1924». И еще одна типографская строка на обложке: «Издательство существует с 1890 г.». На обороте адрес издательства — Москва, Никитский бульвар, 8,— дом, соседствующий с теперешним Домом журналистов. Черточка, объединившая годы, вместила многое, в том числе события эпохальной значимости, изменившие облик страны, отозвавшиеся громовыми раскатами на Западе и Востоке. Не только быт, а весь уклад жизни выглядел разворошенным.

А в эту же самую пору на Никитском бульваре в Москве, на издательском столе, появлялись непрерывным потоком — одна за другой — только что отпечатанные книги. Днем и ночью совершался подвиг бескорыстия! Чего здесь только не было! Древнеаттические комедии «Лисистрата» и «Всадники» Аристофана, современный «Курс палеонтологии» А. Борисяка, два тома былин и исторических песен (с вводными статьями и примечаниями Михаила Несторовича Сперанского), «Несколько слов о ремесле скульптора» Анны Голубкиной, драмы Еврипида, переведенные Иннокентием Анненским (извлеченные из стола последнего после смерти), «Античный мир» Ф. Ф. Зелинского, «Эстетика как наука о выражении и как общая лингвистика» Б. Кроче, «Песня о Гайавате» Лонгфелло, в переводе И. Бунина, «История западных славян (прибалтийских, чехов, поляков)» М. К. Любавского, очередное издание «Флоры Средней России» П. Ф. Маевского, «Великое оледенение Европы. Век мамонта и пещерного человека» М. А. Мензбира, «Поэты пушкинской поры» со вступительной статьей Юрия Верховского, «Хлеба России» Р. Регеля, роман «Русь» П. Романова, «Носящий барсову шкуру» Шота Руставели (так называлась поэма в переводе К. Бальмонта), факсимиле первого издания «Слова о полку Игореве», «Величие и падение Рима» Г. Ферреро, «Электрическая теория тел», древнескандинавский эпос «Эдда», «Экскурсия в Подмосковные. Устраиваются Обществом изучения русской усадьбы», «Очерк по геологии Донецкого бассейна, Крыма и Кавказа» Н. Н. Яковлева… Список этот — обозначение вех на издательском пути.

Какие соображения вызывает чтение каталога Сабашниковых? Из огромного числа книг, в которых нуждались читатели первых десятилетий века, к изданию или переизданию отбирались в первую очередь имеющие научную ценность или непреходящий художественный характер. Причем читателю не просто преподносился, например, «латинской музы голос», но в наилучшем переводе, со вступительной статьей, написанной редкостным знатоком, с подробными комментариями. Стихи пушкинской плеяды, собранные под одной обложкой, — поэтическое слово в движении. Не просто «ранний Пушкин», а полулегендарная «Лицейская тетрадь», где лицейский письменный фольклор помогает почувствовать воздух, которым дышал поэт, склоняясь над строфами «Бовы» и «К Наталье». Все сабашниковские издания были традиционно отмечены высокой филологической культурой. А рядом с зарубежной и русской словесностью — поэтическое переложение Руставели, сделанное Константином Бальмонтом; благодаря ему Руставели стал доступен русскому читателю. Нельзя не вспомнить строфу из Константина Случевского: «Ну, память! Ты в права вступай и из немых воспоминаний былого лета выдвигай черты живых произрастаний!» Вечно живые произрастания выбирались и преподносились издательством читателю с большим вкусом и тактом.