— Каин?

Я вздрогнул, отвлекаясь от воспоминаний.

— Я тебя понял. Ты хочешь сказать, что в наш мир рвется демон, и магов нужно убить, чтобы восстановить это место и помешать ему, так?

— Это ему не помешает, всего лишь отсрочит прорыв, но сделать — да, придется. Колонны воспримут смерть «порченых» магов, как ритуальную жертву. И это даст время разобраться в самой причине этого бардака.

Намирэ смотрела на меня странно пристальным взглядом, жестким и колким, и можно было поверить, что в этой хрупкой усталой женщине таится сила.

— Что не так? — насторожился я.

— Хочу быть честной с тобой до конца.

— То есть?

По спине пробежал холодок неприятного предчувствия.

— В финале Ариэль склоняла бы тебя принести последнюю жертву, совершив ритуальное самоубийство.

Я непонимающе моргнул раз, другой, уставившись в темноту на черный потрескавшийся столб, отмеченный грубо нарисованным треугольником — символом равновесия.

— Колонны призывают нового Стража через несколько часов после смерти предшественника, из тех, кто родился в тот же день. Решает слепой жребий, и возможно, заложенные в систему критерии отбора. Девятый — ты. Кругу об этом известно, и у каждого из них на тебя свои планы.

Какое-то время я сидел, бездумно пялясь в темноту и пытаясь осознать услышанное. Провинциальный барон, по нелепой случайности вставший вампиром и нанятый в качестве убийцы — еще ладно. Бывает. Но Страж?! Я?! Да еще в роли жертвенного барашка!

В голове крутилось единственное дурацкое возражение: «Я же ни разу не маг!» Но причин не верить у меня не было.

— Я отказался? — собственный голос прозвучал глухо. Я решительно не понимал, почему должен жить и умирать по чьей-то указке, ради чужих целей. Спасение мира? Пф!

Хотя, герои историй, конечно, спасают. А я же гребаный герой. Главный, мать твою.

— Изначально существовал равноценный выбор, — кивнула Намирэ. — И даже до сих пор существует. Но ты выбрал жизнь. По каким причинам — не мне знать. Это только твоя дилемма.

Она поднялась бесшумной тенью, мягко опустив узкую ладонь мне на плечо и давая понять, что разговор наш окончен. Я в последний раз заглянул в темные глаза — в блестящей глубине светилась ободряющая улыбка.

— Все получится. Сейчас я сказала все, что допустимо правилами игры, и мне пора уйти. Но запомни — я всегда рядом с тобой. И это твой мир.

Она исчезла, словно ее образ сдул порыв ветра. Но еще несколько мгновений я чувствовал теплый след прикосновения. Мой мир… А он мне нужен?

Тогда я не знал ответа. Нужно было время подумать. Много думать. Но в тот момент тело требовало пищи, и я отправился на охоту, решив отложить размышления до утра.

С утра зарядил дождь, мелкий и противный. Пока я выбирался из леса на главный тракт, было еще терпимо — густое переплетение ветвей спасало от сырости. Но стоило выехать на опушку, как влага начала пропитывать волосы и одежду, просачиваясь за шиворот. Хорошо еще, я додумался прихватить свой же плащ. Он, правда, успел провонять перегаром, но от дождя спасал хоть как-то. Сойду, может, за подвыпившего путника.

Пока Серги медленно переставлял копыта, я вновь перебирал в памяти ночной разговор, отпечатавшийся до последней фразы. Снова видел бледное в лунном свете лицо и темные, чуть раскосые глаза той, которая вызвалась быть моим проводником в этой странной новой жизни, кем-то расписанной и разложенной по полочкам. В этой… игре. Что ж, если мы играем, то неплохо было бы знать правила и противника.

Что я имею?

Очевидно, некий план событий. А если я не захочу ему следовать? История стремится идти по предначертанному пути, значит, так или иначе, но она заставит меня сделать то, что нужно ей… Знать бы еще, что именно. В этой партии я слепой игрок. Нет, даже не игрок, фигура на доске. А гроссмейстер — моя леди. И мне так или иначе придется ей доверять.

Я сказал «моя»? Занятно…

Но я ведь хочу жить. Свободно, своей волей. И цель — дойти до финала, до края доски. При том, что я даже не знаю, сколько мне отпущено времени… А какая, в сущности, разница? Оно все мое и не закончится раньше, чем наступит финал. Или все-таки может? Нет, не стоит обманываться мнимой неуязвимостью и впадать в безрассудство. Мало ли, как решит поглумиться Судьба.

Итак, есть восемь человек, которых я должен убить. Кто-то из них известен на весь Носгот, кто-то нет. Каждый по словам Намирэ имеет на меня виды. И первый из них — Эдвин, Мортаниус. Прячется в авернусском Соборе, не исключено, что и заправляет им. Но к своему благодетелю я явлюсь последним — он еще может оказаться полезен. С остальными же…

Что я знаю об остальных?

Напраптор, Страж Разума, обитал не так далеко от Курхагена, в горах южной оконечности нашей долины. Если ехать через западный перевал, его «крепость» даже видна — громадный каменный череп, выточенный, по слухам, из цельного куска породы, скалится на всех мимоезжих с вершины утеса. Смельчаки, рискнувшие сунуться туда, возвращались, в лучшем случае, седыми заиками, если вообще возвращались. Как и чем жил старый маг, оставалось загадкой, но слухи ходили один другого нелепее. Будто бы он зашил себе рот и перестал есть, пить и разговаривать. Будто бы по коридорам его обители бегают безумцы и уроды, а гулкое эхо постоянно разносит дикий истерический хохот. Прежде чем проверять, так это или нет, стоило поискать достоверные сведения. Эдвина спросить, что ли? Он наверняка заинтересован отвечать на вопросы… Стоп. Он поднял меня, чтобы я его убил, что ли? Оригинал, однако.

Еще одна личность, гремевшая своей славой на весь Носгот — Оракул. Мой личный враг, которого я не знаю. За ответами на вопросы, предсказаниями и наставлениями к нему стекались со всех земель. Говорили, что он не ошибается, и так или иначе сбываются все его предсказания. Даже Эрика нет-нет да грезила возможностью поехать к уединенной пещере далеко в северных горах. Я смеялся над ней, упрекал в легковерности. Да и путь туда долог и опасен, по диким землям через перевалы и кряжи и воин-то не каждый пройдет.

Но я-то теперь могу долететь.

А вот об остальных придется собирать слухи, сплетни, упоминания. Или спрашивать Намирэ.

Стоило помянуть ее имя, как луч внимания тут же скользнул по мне мимолетным вопросом. Ясно, лучше лишний раз не дергать.

«Ну почему же? Спрашивай, я всегда отвечу. Но ответ на вопрос не равен прямому указанию к действию, учитывай это».

То есть, «думай сам, что с этим ответом делать». Я кивнул, соглашаясь. Что ж, будем считать, что я ничего не знаю о предопределенности, и действовать по обстоятельствам, надеясь на правильность решений. Но если между этим миром и вторжением и впрямь стою только я, то будущее ожидает совсем не радужное. Слетать в гости к Мёбиусу, что ли? То-то он обрадуется.

И все-таки, как узнать, что предопределено, а что нет? Как найти ту грань, где кончается Партия и начинается Жизнь?

Тут внимание мое привлек запах живой человеческой крови. Именно человеческой — она казалась насыщеннее, ярче звериной и птичьей. Прикрыв глаза, я мог легко представить себе сеть красных пятен, опутавшую лес — от мелких крапинок пичуг и грызунов до оленей и волков. Они мельтешили и беспорядочно перемешивались, иногда гасли, знаменуя конец чьей-то жизни. Люди — пять человек — выделялись среди них яркими кострами. От них веяло настороженностью, злостью и усталостью.

Я остановил коня, тут же потянувшегося мордой к аппетитному кусту. Меня пока не видят и не слышат, зато я могу без опаски наблюдать за ними. На кончике пальца зашевелился матово-черный комок, расправил крылышки и запищал, посверкивая алыми бусинами глаз. Я дал ему взлететь и сосредоточился, перенося частицу себя в крохотного зверька, чтобы видеть его глазами. Да это, в общем-то, и так была часть меня, послушная малейшему желанию. Мышь проворно захлопала крыльями и понеслась к людям.

Моему взору открылся небольшой лагерь в перелеске в стороне от дороги. Пара серых палаток, костер, стреноженные лошади под деревьями. Люди расселись на бревнах у костра и почти с вожделением глядели на котелок с мясной похлебкой. Единственная женщина — бритая наголо хмурая особа с татуированным, надо полагать, черепом, надвинутый капюшон плаща не давал рассмотреть знаки — орудовала деревянной ложкой так, словно не еду помешивала, а меч во врага втыкала. Ее товарищи источали точно такое же дружелюбие. У всех пятерых на рукавах с правой стороны красовались нашивки — два черно-золотых треугольника, повернутых друг к другу срезанными вершинами.