— Красивое место, вообще-то. Было бы… — задумчиво проговорила я. — Если бы не эта гнильца внутри.

— Как червяк в глазу.

— Точно.

— Интересно, для чего оно служило на самом деле?

— Ну, если пытаться расшифровывать иносказания, то чем угодно, что связано со знаниями, от школы до обсерватории. Но я могу только предполагать.

На самом деле я могла сказать, что угодно, и это стало бы правдой. Но я предоставляла ему право увидеть самому.

— Ведь строили не люди?

— Кто знает… Мы можем сделать прошлое каким угодно.

— Мы?

— Ты и я. То, что ты видишь, тоже становится частью правды. И можно нарисовать картину ушедших великих цивилизаций, найти дворцы, храмы, записи. А можно сделать из всего этого помойку и кладбище. Что ты выберешь?

— То, что интересно, — клыкасто усмехнулся Каин. — Уж явно не кладбище. Считаешь, туда стоит заглянуть в поисках знаний?

— Определенно.

— А менталист?

— Ну ты же герой или нет? Главное правило воплощенных реальностей — соблюдай видимость соответствия. А там пляши, как Стихии на душу положат. Тактически ты абсолютно свободен.

— Ну что ж… — я видела, как постепенно из глаз кходит желтизна, светлеет кожа и начинает таять, оплывать тело, возвращаясь к обычному виду. Бастион спокойствия снова цел. И оставалось наблюдать, как он готовится и собирается.

— Каин! — окликнула я, когда он уже надевал перевязь с мечом.

— Что?

— Только не увлекайся геройством. Непобедимых не существует. Я буду ждать тебя возле Колонн.

Уходя, я надеялась, что он меня услышал.

17. Конец… или начало?

Теперь, по прошествии времени, эти воспоминания вызывают всего лишь грусть и горечь. А тогда… Тогда казалось, что лучше самому десять раз испытать блаженный покой и безразличие смерти, чем отправлять туда сестру. Да еще так поспешно, вырвав ее из рук мужа наутро после первой свадебной ночи… Не было ни торжества, ни пышной церемонии, как подобает при заключении союза между правящими родами. Волк не дрался со мной в ритуальном поединке за право увести невесту из родительского дома, младшие братья не подстраивали ему каверзных ловушек на пути к желанной цели. Была лишь краткая клятва прямо на заснеженном внутреннем дворе Дарреи Лар перед лицом Отца Отцов.

Они стояли, преклонив колени, прямо на снегу, свет костров Ночи Излома ронял рыжие отблески на их лица. Крепко сцепленные руки, блестящие взгляды, прямые спины, настороженные уши. Слова обетов внятно и четко разносятся по крепости и эхом отражаются от стен.

— Да не убоюсь я слепящего Света, пока ты со мной. Да оградит меня милосердная Тьма, пока ты со мной. Да не поглотит меня серый Сумрак, пока ты со мной. От сего мига и до конца явной жизни разделю я с тобой и смех, и слезы. В беде опора, в радости подмога, ступлю без страха и за Грань Миров, услыша Зов твой. Да будет на все воля Колеса.

Ледяная вода в ритуальных чашах обожгла горло обоим — но они и не ворохнулись. Даже Волк не переменился в лице, хотя наверняка показалось, что глотнул кипяток.

Потом была безнадежная попытка устроить хоть какое-то подобие семейного праздника только для самых близких, которое молодые супруги очень быстро покинули. В их распоряжении осталось всего несколько часов на то, чтобы побыть вдвоем. И поверьте, в эти краткие часы их счастье было таким огромным, что уснуть не могла вся цитадель — каждый хоть немного ощутил ту страстную одержимость и нежность, которой они затопили пространство вокруг себя.

А я сидел в кабинете над бумагами, не понимая, что читаю, и думал о том, насколько паршиво все может обернуться из-за этой страсти. Окрепшие узы с Илленн наверняка потянут его за ней, на Грань. А удержать безумца будет некому, ведь мне придется вести ее. До утра я не сомкнул глаз.

И в голову снова назойливо стучался Светлый с моим лицом и именем, отличавшимя на одну букву.

А утром, едва только забрезжил первый зимний свет, начался этот долгий, вязкий, мутный кошмар церемонии.

Посвящения не было так давно, что никто даже смутно не помнил, как поступают с тем, кто уходит на Ту сторону. Разве что Янос-эрхе. Но он, как всегда, молчал и не вмешивался.

Глубоко в недрах горы, в одной из пещер с незапамятных времен бил горячий ключ. В его водах никто никогда не купался, никто не осмеливался выпить из источника даже полглотка. Не потому, что вода была слишком насыщена солями или чересчур обжигала, а потому, что она была наполнена первородным Светом, способным сжечь слабую плоть. Только самые старые даэйры, ровесники этих гор, которых сейчас уже и в живых-то не осталось, могли позволить себе окунуться в сверкающие воды. Именно здесь, вдалеке от любых глаз, решено было начать обряд.

Она стояла на камнях возле источника, простоволосая. нагая и озаренная трепещущим светом факелов и еле сдерживала испуганную дрожь. Но смотрела прямо в глаза отцу. А мы ввосьмером стеной отделяли их обоих от Темных, которым было позволено присутствовать вопреки запрету и только в том случае, если они будут хранить молчание. А разве можно было поступить иначе?

Хотел бы я посмотреть на того умника, который посмел бы остановить взбесившегося Волка и Альнейрис вместе с ним; даже Воладару это оказалось не под силу.

Я должен оставаться бесстрастен. Должен. И точка.

Сияющие молочной белизной горячие капли пролились на завитки рыжей гривы из отцовых ладоней. Илленн вздрогнула, но осталась стоять неподвижно. И не отвела взгляда.

— Во имя Света ты очищена от прежней судьбы и призвана к служению волей Колеса. Ты омыта от прежнего имени и переступишь порог Испытания чиста душой, как младенец, что еще не сделал первого вдоха. Отныне старое — умерло. Новое — родится, когда ты вернешься к нам. Слушайте все, ибо я возглашаю: княжна Илленн эль Шиар-ад'Дин ан'Трилори мертва. К нам вернется иная женщина, Опора Равновесия, Владычица Света. Да будет по слову моему.

Вот и все.

Пути назад не осталось.

Загустел от боли и страха воздух. Чужое невыплеснутое отчаяние накрыло меня удушливой волной. Заставило на миг зажмуриться и крепко сжать челюсти. Там, за спинами моих соратников, все сильнее сжимался тугой комок болезненной ярости Волка, и единственной преградой на ее пути была всего лишь девчонка-ифенхи. Он мог только смотреть, как уходит его женщина и сдерживать внутри себя боль разрываемых уз.

Надвигалась буря. Оставалось только ждать, когда она разразится.

— Да обретешь ты благословение памяти на своем пути сквозь сон, — негромко произнес отец, скрывая собственную боль. — Да будет твое сердце верным, разум ясным, а воля крепкой. Найди путь домой.

Он в последний раз обнял дочь за плечи и, склонившись, поцеловал в темя. А потом отступил. С этого момента касаться ее, разговаривать с ней, смотреть ей в глаза имел право только я — ходящий за Гранью мира живых.

И вот тут-то все пошло наперекосяк.

Ну кто, кто, скажите на милость, запретил бы им смотреть друг на друга? Круг распался. Она стояла, дрожмя дрожа от внезапного холода. Она почти была там, вовне, она не принадлежала уже нашему миру, но взгляд ее зеленых глаз намертво прикипел к лицу супруга и не мог оторваться. Он жадно пожирал ее глазами, его почти трясло, а лицо превратилось в застывшую полузвериную маску. Ну уймись же ты, отведи взгляд! Кокон Духа стараниями Изары уже начал оплетать ее тело, а я, помогая сестре одеваться, вплету в него Смерть. И ты останешься там. Внутри. Уйдешь следом за ней.

Ты же ее тропинка домой, идиот!

Никогда не устану благодарить Мобиуса за ту оплеуху. Воистину, только он мог подойти и без стеснения съездить по морде своему Эль-Тару. Тот опомнился, слава Стихиям. Уж лучше пусть рычит на магистра, чем превратится в одного из моих ведомых.

Кокон замкнулся. Маленькая женщина в траурных одеждах цвета светлой пыли — цвета Ничто, — осталась одна. Умершая среди живых. Она вцепилась мне в руку и, вскинув глаза, невольно шарахнулась. Вместо меня ей привиделся Жнец.