Женщина молча окинула площадь взглядом: гвардейцев, Кланмастеров, толпу. Кто-то попятился, кто-то дрогнул, кто-то остался невозмутим и равнодушен.

— Нет, — высокомерно ответила она. — Этот мир недостоин моего прощального слова.

— Что ж, — вздохнул Мелкаэн. — Тогда я скажу последнее, что мне предписано. Волей Владыки Тьмы и по согласию всего Совета Мастеров тебе отказано в праве на изъятие крови и, соответственно, дурман. Умирать ты будешь в полном сознании.

Вот тут повисла полная, звенящая тишина. По давней неписаной традиции, пришедшей еще из голодных военных времен, у всех, кто отправлялся на казнь, ифенху забирали кровь, перед этим впрыскивая приговоренным в жилы сок особой травы, который одновременно затуманивал сознание и не давал крови сворачиваться. Человек умирал быстро и безболезненно. Но отказ… Отказ означал полное презрение — «этого мы пить не станем даже с голоду». Ей просто отрубят голову, как курице на хозяйском дворе.

Мне внезапно стало дурно, в глазах потемнело и сердце сжалось от страха, когда она посмотрела прямо на нас и резко, во всеуслышанье прокаркала:

— Тебе с ней не быть, самоуверенный твердолобый Волк! Так или иначе, ты ее лишишься, едва только обретешь, безмозглый кусок меха!

Незримые щиты прогнулись под ударом проклятия, но выдержали. Ваэрден впервые за все время пошевелился и, прижав меня к себе, махнул рукой. Мелкаэн внизу внял приказу и занес меч над головой некромантки. Я предпочла уткнуться лицом Даэннэ в грудь, дрожа от усталости и пережитого мгновения ужаса. Мне хватило того достопамятного утра, когда пришлось самой вот так же принародно оборвать чужую жизнь. В тишине раздалось противное влажное чавканье, потом глухой удар.

Разэнтьер учтиво распахнул перед нами балконную дверь. Я чуяла, как под одеждой Волка бьет мелкая дрожь и незаметно сжала его руку.

— Щиты выдержали, — успокоил он меня. Или сам себя? — В любом случае мы сильнее слов свихнувшейся от ревности некромантки.

Я промолчала. С каждым днем происходящее вокруг нравилось мне все меньше. Оставалось верить, что все сложится, как нужно. Верить и надеятьься.

Спускаясь вместе с ним по лестнице, я очень хотела этого. И поверила, и успокоилась. В самом деле, заряд, пущенный злыми словами, ведь не пробил защиту, рассеялся в воздухе. Бояться нечего, тем более, что скоро мы станем признанно помолвленной парой. Ну а слухи были, есть и всегда будут — куда от них денешься?

— Сыграно, — коротко бросил Фицгерн своему Императору в ментал. — Никто не заметил подмены. Ее экипаж уже покидает предместья.

— Прекрасно. Она мне нужна живой и в безопасности, а все внезапные совпадения только пошли на пользу легенде. Передай ей мою благодарность.

— Будет сделано.

***

— Слухи пойдут… Пересуды.

— Они уже идут. Особенно после того, что ты учудила. И вообще… Так давно, что это уже не важно.

— А кому еще полагалось бы это сделать? Даэннэ, не надо… и у стен есть глаза и уши.

— Здесь нет. Ни одного заклинания. Я проверил.

— Даэннэ…

— И ни одного уха или глаза тоже.

— Еще даже не объявлено!

— Сегодня будет. Договоры готовы, осталось подписать.

— Тебе палец в рот не клади.

— Да, я всю руку откушу!

— Интриган!

— Да.

— Авантюрист!

— Да.

— Проходимец!

— Да, милая…

— Гад клыкастый!

— Да-а…

— Волчара!

— Бессовестный?

— Нет… Наглый!

Когтистые лапы сомкнулись на моей талии. Я прижалась спиной к широкой груди, запрокинула голову, уперлась затылком ему в плечо. Заглянула в светящиеся в полумраке дворцовых покоев глаза. Сопротивляться ему было бесполезно, а от одной этой улыбки хотелось стечь в лужу. Он знал это и улыбался еще шире. «Моя, — думал он. — Наконец-то навечно моя». Я отвечала ему теми же мыслями.

И кошачьим удовольствием от удачного спектакля, который «учудила», строго говоря, я не одна, а вместе с Разэнтьером.

Двор весь последний месяц был свято уверен, что государь уединился в своем поместье с очередной дамой, а я развлекаюсь во владениях герцогини Вильской, которая «внезапно заболела». Мы и возвращались в столицу порознь, чтобы сохранить сию видимость. Переполох случился, когда я подговорила Первого на вопиющее нарушение протокола.

Когти вороного ашигха звонко застучали по брусчатке дворцовой площади, зверь взбрыкнул и захрапел, показывая зубы. Властная рука наездника удержала его. Эль-Тару спешился, бросив поводья подскочившему ифенху и зашагал через площадь, прямой и властный. Справа и чуть сбоку четким шагом шла Альнейрис, короткий золотистый Клановый плащ трепыхался на ветру. На ступенях главной парадной лестницы полукольцом выстроились десятеро Кланмастеров в отделанных золотом парадных мундирах. А между ними…

А между ними стояла я. Задира-ветер выдернул пару прядок из моей прически и теперь теребил их, как котенок. Мою довольную улыбку видела дворцовая стража на площади и несколько пар любопытных глаз из окон. Они видели, как я — аж дух захватывало от собственной наглости! — спустилась Владыке навстречу и склонилась перед ним в глубоком поклоне, как имеет право только и единственно супруга.

В первый момент он изумился, выдав себя только движением глаз, а после взял меня за плечи, выпрямил и коснулся губами губ. Прилюдно.

Дворец, как обычно, взорвался от сплетен, а мы остались довольны. Еще бы, за время моего отсутствия они успели понаплести столько интриг, основанных на слухах о якобы имеющейся любовнице, а я им все испортила!

— Сейчас войдет Разэнтьер, и…

— Не войдет. У него приказ.

— Интрига-ан…

— А как же. На интригах Империя держится.

Мы стояли возле высокого витражного окна, освещенные с одной стороны угасающим светом хмурого дня, с другой — пламенем свечей. Целовались жадно, потом с трудом расцепили руки.

— Пора готовиться к выходу.

— Будь сегодня хозяйкой вечера.

— Как прикажешь, мой Эль-Тару.

Готовиться — значит, спешно привести в порядок прическу, рявкнуть на нерасторопную личную камеристку, велеть еще раз выгладить платье, да чтоб без косорукости, подобрать нужные драгоценности (ох уж эта корона, от которой голову ни повернуть, ни наклонить толком нельзя!) А тут еще слабость после отравления дает себя знать. Хорошо, что на приеме обещались быть многие высокородные ифенху и даже сам Старейшина Тореайдр. Я хотя бы познакомлюсь с этим легендарным существом, как говорят, ровесником отца.

Хвала Стихиям, успели.

И когда я стояла в тени, на вершине парадной лестницы, ведущей в главный зал, и прижималась под проступившим крылом к теплому боку Волка, сердце мое готово было выпрыгнуть из груди после нескольких сумасшедших часов.

— Посмотри на них, — негромко сказал он.

Я смотрела. Цветное мельтешение нарядов и перьев, среди которого, как строгие темные корабли по брызжущей бликами водной глади, скользили ифенху, походило на фальшивый карнавал. Люди с масками вместо лиц улыбались друг другу, кокетничали, заигрывали, почтительно обходили бессмертных, щеголявших по случаю торжества крыльями. И ни в ком не было ни крупицы искренности. Зал полнился шорохом перьев, шепотками и корыстными мыслями, похожими на жужжание надоедливых пчел.

— Почти каждый спит и видит твою голову насаженной на пику. Они нисколько не понимают нас.

— Не переживай, скоро в их ночных мечтах окажется и твоя голова. В таком же виде. С твоей любовью к авантюрам мне следует приставить к тебе с десяток телохранителей, — он усмехнулся, показав немаленькие клыки и волчий оскал.

— Люблю тебя за чувство юмора…

И мы медленно и торжественно шагнули в свет кристальных люстр. Парадное золото, парча и бархат, дорогие благовония, изысканное вино и… лицемерие, как душная пленка прогорклого масла. Им всем плевать, ради чего на самом деле затеян этот вечер.

По случаю мне полагалось бы надеть белое с золотом — как дочери Света. Но я поступила иначе, выбрав густо-черный с нутряным золотистым отливом шелк, чуть тронутый вышивкой. Вопреки всеобщей вычурной пышности покрой был строгим, корсет и кринолин отсутствовали напрочь. На плечах моих легкой дымкой лежала вуаль Силы, стекавшей до пола и стелившейся по мрамору призрачной белой поземкой. Мы странной парой шли сквозь строй придворных, принимали льстивые улыбки и поклоны, но не замечали людских лиц. Я предвкушала очередной спектакль.