А через год им на головы свалился я, ведомый чутьем и собственным видением плетений Судьбы. Долго ходил кругами, изображал блаженного идиота, старался устроить им выгодные заказы и прочую посильную помощь, травил при встречах байки, но с каждым шагом все ближе подбирался к этим двоим, предсказанным мне в сыновья и Хранители. Рей не единожды открыто заявлял, куда мне следует идти с моей настырностью и предложениями назвать его сыном, но на все выпады и рыки я отвечал широкой улыбкой. Уговорить обоих перебраться на север мне удалось лишь тогда, когда Колонны властно позвали их, и спящая Сила начала подавать признаки жизни и время от времени выплескиваться наружу.

А потом началась война с Алден.

Нет смысла сейчас рассказывать о том, почему эти рептилии с человеческими лицами покинули свою луну и двинулись отвоевывать Кхаалет. У себя на Акрее они вознесли науку до небывалых высот и творят такое, о чем мы, полагаясь большей частью на магию, можем лишь мечтать. Но большинство их поистине гениальных изобретений работает лишь там, на Акрее. Покидая его, они вынуждены браться за мечи, кнуты копья и самый простой огнестрел, который еще можно отвести в сторону; только это нас и спасло тогда.

И Рей, впервые призвавший на поле боя Жнецов — духов, служащих Опоре Смерти. Он тогда всего год или два как начал изредка оборачиваться даэйром, и все еще оставался накрепко ко мне привязан. Я обязан был лично провести его через первое погружение на Грань, а потом за руку вытянуть обратно… В горячке сражения, давно превратившегося в свалку, мне было попросту некогда.

Ведомый алчным голодом собственного меча и азартом хищника, я не стоял на холме под знаменем, как полагалось бы полководцу — я в клочки разносил алденский строй, стараясь добраться до офицеров и самого Лорэт Алден Каттуса — тогдашнего военного лидера Акрея. Стоял невообразимый гвалт, воины глохли от грохота, лязга, криков, визгов. С неба залпами то и дело сыпались отвердевшие броневые перья — Ирлерр под предводительством Яноса Джанрейва с клекотом кидались на врага, и перья их крыльев служили им не хуже метательных ножей. Пела сталь, лилась кровь. Казалось, мир сошел с ума.

…А когда нас накрыло Смертью, стало поздно что-то менять. Мой названный сын сам принял решение.

Я видел, как юный даэйр, семнадцатилетний мальчишка, бежит, оскальзываясь в крови и грязи, среди мертвых тел, слышал, как разрывает его горло сдавленный звериный вой. Видел, как тугая спираль еще дикой, неприрученной Силы раскручивается прямо из его тела и накрывает землю серым маревом, как подымается стая Жнецов — клочья тумана, обращенные в подобия человеческих фигур. Незримые для прочих, они выплясывают среди живых и умирающих, хватают души Алден, чуть ли не силком выдирая их из тел, и утаскивают на Грань… И поет дареное древним личем копье в его руках, летят с плеч головы, и совершается Канон Смерти.

Узы с Реем доносили волнами то страх, то ярость, то восторг от обретенного могущества, то холодное равнодушие. Он замер в центре вихря маленькой беспомощной фигуркой и мог разве что хватать ртом воздух. Под конец ноги его не удержали, и он рухнул на колени, воя от раздирающей его в клочья боли и теряя сознание. Он не слышал сейчас даже моих мыслей…

— Рейнан! Стой! Прекрати немедленно!

Бесполезно — мой крик потонул в грохоте боя. А путь к сыну неожиданно преградил Лорэт Алден собственной персоной — громадный, выше любого человека головы на две, в вычурной, но от того отнюдь не слабой броне. Покрытое узорной лиловатой чешуей худое тело на длинных «птичьих» ногах, хлесткий хвост, короткие перепончатые крылья, увенчанная роскошной короной костяного гребня голова с лицом, красивым до омерзения. Его алебарда встретила мой фламберг, и мы закружились среди трупов, взрывая когтями перемешанную с кровью грязь, которая еще утром звалась землей.

Меня охватила злобная ярость. Какая уж тут красота поединка! Единственным моим желанием было разорвать треклятого супостата на кусочки и, желательно, побыстрее. Хотелось отбросить оружие к известной матери и вцепиться ему в глотку зубами и когтями. Перед глазами мелькала только круговерть стали, высекающей искры, ноздри забивал резкий змеиный запах. Я ненавидел его до судорог, до потери дара речи. Мне казалось, что все прочие замерли — так медленно текло время, так спокойны были равнодушные зеленые глаза с узкими вертикальными зрачками. Да сдохнешь ты, наконец, или нет?! От прыжка к жилистому горлу меня останавливала только неприятно зеленоватая кровь алден, премерзкая на вкус и запах.

Он был легок и невероятно прыгуч. Но я не давал ему продыху, успевая наносить удар за ударом. Дрался на выгорающем запасе Силы, хлеставшей из меня наружу, как из пробитой плотины. Тянул себе мышцы и жилы неимоверным напряжением, но успевал, успевал загонять его в угол! Гнев выметнулся за моей спиной ядавито-огненным шлейфом, белым маревом. Потом я жестоко поплачусь за это и слягу не меньше, чем на неделю. Плевать! Свет раскаленной волной ярости выжигал меня изнутри. Чтоб ты сгорел, чешуйчатая тварь!

Древко алебарды, наконец, сломалось под ударом черной стали Ловца Душ. Лорэт Алден присел по-птичьи, шатаясь от слабости — и впервые в его глазах промелькнуло что-то, похожее на чувство. Удивление? Досада? Просьба о пощаде?

Меч с заливистым воем обрушился на гребнистую голову Лорэт Алден, расколов ее. Легкая, почти незаметная дымка души обвилась по всей длине клинка, чтобы впитаться в металл, но мне было все равно. Отшвырнув от себя труп, я смотрел, как пируют Жнецы. И никто уже не мешал им, потому что бой окончен. Лишившись своего повелителя, выжившие алден мгновенно сложили оружие и все как один опустились в позу повиновения, поджав длинные лапы и коснувшись руками земли. Они не сопротивлялись, когда измотанные люди и птицы добивали их, и молча уходили, если их гнали прочь. Более они не посмеют задержаться и скоро уйдут обратно на Акрей через свои «червоточины».

Жнецы же пожирали то, что оставалось.

Мне и это было все равно. Еле держась на ногах, я нес к шатрам лекарей холодное бездыханное тело сына. Крылья за спиной разлетелись зыбкими клочьями белого дыма, оставив мне лишь опустошение и слабость. Теперь предстояло самому идти за ним на Грань.

Подошел Дим, весь в крови с ног до головы. Получив искру и став кхаэлем, он сделался еще огромнее, чем был. Молча взвалил на плечо тело Рея, другой лапой сгреб меня поперек туловища и поволок за собой обоих, ворча в усы. И наплевать ему было, что я во много раз его старше.

— Несчастье мое, недоразумения божьи, дети малые. Взять бы да выпороть хорошенько, что одного, что второго, да жалко! Неровен час окочуритесь оба, едрить вас веником… Когда научитесь думать своими мозгами, куда надо лазить, куда нет? Я что, всю жизнь до костра погребального вас на себе таскать должен? Докатился, на старости лет нянькой у бессмертных хожу!

То, что он сам с недавнего времени такой же долгожитель, как я или Рейнан, его волновало мало.

— Дим… — устало прохрипел я сорванным горлом. — Меч потом забери…

Кузнец ни слова не сказал в ответ, но через Узы отчетливо донеслось, кем он меня считает, и куда мне следует идти вместе с распоряжениями. Знатно он меня тогда послал, надо заметить. Далеко.

Нет, я не заснул и не свалился в обморок ни по дороге до лагеря, ни потом. Я взялся отогревать и звать назад Рея. Он все глубже падал на Ту сторону, и душа его постепенно выгорала в мертвом холоде, растрачивая свой огонь. Устроив его на теплой лежанке возле походной печки, я лег рядом и, стараясь согреть своим Светом, отправился за ним в долгий полет.

Огонь в печурке плясал и бился, словно хотел выпрыгнуть из ее нутра, за войлочными стенами шатра ходил кругами взволнованный Димхольд. Ему очень хотелось хоть чем-то помочь, но на страже у входа безмолвной статуей восседал так и не снявший доспехов Янос. Посему моей Опоре Земли оставалось только выплескивать распиравшие его чувства единственным возможным образом: вполголоса браниться, да так, что позавидовали бы любые портовые грузчики.