Обняв отца за шею, Элизабет успокоилась. Гийом осыпал личико девочки легкими поцелуями.

– У нас для тебя плохая новость, милая, – сказал он ей на ушко. – Наши чемоданы потерялись.

– Папа, я знаю.

– Без куклы тебе будет очень грустно, но скоро у тебя появится новая. Мы купим ее в Америке.

– Или я сошью тебе куклу сама, прямо сейчас, – добавила Катрин. – Дедушка Туан смастерил твою из дерева и лоскутков материи. Думаю, у меня выйдет не хуже.

– Спасибо, мамочка! Я так тебя люблю!

– И мы тебя любим, дорогая! – хором ответили родители.

Все трое засмеялись. Зазвучала тихая музыка, словно эхо их веселья, – кто-то играл на скрипке. При первых нотах в отсеке стало тихо, потом гул голосов усилился. В него вплетались тоненькие голоса детей, плач младенцев.

Впечатление было такое, что людей в помещении несчетное множество. Они перемещались по проходам, забирались на верхние полки, сталкивались. Глухое гудение двигателей в глубине трюма не могло перекрыть несмолкаемый гомон сотен человек, многие из которых были встревожены или страдали от морской болезни.

– Интересно, где дрессировщик с медведем? – сказала Катрин.

– Точно не в этой части твиндека[6], – отвечал Гийом. – На судне более тысячи пассажиров, Кати, не считая экипажа. Только в третьем классе их больше пяти сотен.

– Надо же! В таком случае мы никогда со всеми не перезнакомимся.

– Мама, а когда ты сделаешь мне новую куклу? – спросила Элизабет.

– Действительно, почему бы не заняться этим прямо сейчас? Я могу делать это сидя, – отозвалась молодая женщина. – Только предупреждаю: она будет маленькая, очень маленькая.

Девочка кивком выразила свое согласие. Родители обменялись радостными взглядами. Похоже, настроение у девочки улучшилось и она была готова стойко переносить все связанные с путешествием невзгоды.

Гийом обнимал жену за плечи. Они любовались бескрайним океаном, раскинувшимся перед ними до линии горизонта. И если на лице плотника все еще оставались фиолетовые синяки – следы давешних побоев, мрачный взгляд его светился гордостью. Невзирая на потерю багажа и нападение бандитов, Гийом был счастлив оттого, что он на корабле, и это делало его сильным.

– У нас получилось, Катрин, милая! – ласково проговорил он. – И, благодарение Богу, Элизабет этой ночью спала как ангел!

– Да, вопреки всем нашим опасениям, – согласилась жена. – Новая кукла пришлась очень кстати!

Они тихонько засмеялись, наблюдая за тем, как дочка играет с Полем, маленьким сыном Колетт. Соседка с вязанием устроилась на складном стуле. Дети играли надувным мячиком, перебрасывая его друг другу. Из предосторожности Гийом привязал его за нитку к перекладине палубного ограждения.

– Чтобы не упал в море, – пояснил он. – Если это случится, новый мы вам вряд ли найдем.

Погода стояла ясная, небо было голубым. Катрин наслаждалась, подставив солнцу свою белую, как у всех блондинок, кожу и вдыхая морской воздух.

– Если б только мы могли ночевать на палубе, поездка бы превратилась в удовольствие! – мечтательно произнесла она. – Я проснулась утром, сразу почувствовала этот ужасный запах рвоты, и меня тоже моментально затошнило. Так что, пока можно, побудем тут, на воздухе. Море спокойное, тепло – грех этим не воспользоваться!

Подошел мужчина, оперся на перила рядом с ними. Он был довольно молод, на голове – твидовая кепка.

– Надо радоваться, пока можно, – авторитетно заявил он, раскуривая трубку. – Завтра «Шампань» войдет в более холодные воды. Там часто бывают шквальные ветры.

– Шквальные ветры? – повторила Катрин удивленным тоном. – Что это означает?

– Это когда ветер резко усиливается, налетает порывами, с сильным дождем, – пояснил незнакомец. – Но, уверяю вас, мадам, судну с таким тоннажем ничего не грозит. Я слышал, о чем вы говорили. Зловоние там, в третьем классе… Хотя прогресс все-таки есть. Лет двадцать-тридцать назад корабли, перевозившие эмигрантов, называли «плавучие гробы»[7].

Мужчина приподнял фуражку, прощаясь, и продолжил прогулку. Элизабет перестала играть. Поль ждал, когда же она бросит ему мячик, но девочка все никак не выпускала его из рук. Внезапно она бросила мяч на палубу и подбежала к родителям, ища прибежища в материнских юбках.

– Моя принцесса, что случилось? – удивился Гийом. – Иди и поиграй еще со своим маленьким другом. Смотри, он тебя ждет.

– Не хочу больше играть! Папа, пойдем лучше погуляем.

– Хорошо, давай пройдемся, ты и я! – согласился отец.

Поль подобрал мячик и стал его подбрасывать под озадаченным взглядом матери.

– Не расстраивайся, моя радость! Девчонки… Им бы только капризничать, – довольно громко проговорила она.

Отпустив это замечание, Колетт вернулась к вязанию. Катрин, оставшись в одиночестве, сочла нужным вступиться за своего ребенка.

– Не сердитесь на нее, мадам. Элизабет очень тяжело переживает наш отъезд. И это объяснимо: мы увезли ее из дома, от тех, кого она знала с рождения, – дедушек, бабушек, дядьев. Нам даже кошку пришлось оставить соседям.

Женщина пожала могучими плечами, спрашивая себя, почему Катрин – красавица, изъясняющаяся как дама из высшего общества, – путешествует в третьем классе.

– Упаси бог, чтобы я на такое обижалась! Дети ссорятся и мирятся по пять раз на дню. Не знаешь, что им через минуту придет в голову. И я вам уже говорила, зовите меня Коко.

Катрин, улыбаясь, кивнула, про себя решив, что уменьшительное имя использовать не станет, так как считала это излишней фамильярностью. Она повернулась и стала смотреть на подвижную массу воды, взрезаемую форштевнем парохода.

Волны, высокие и мощные, казалось, галопом уносились к горизонту. К нему же на большой скорости стремилась и «Шампань».

«Нью-Йорк, Америка. – размышляла Катрин. – Мне не терпится туда попасть, хотя я знаю, что легко нам не будет…»

Она не испытывала страха перед грядущими трудностями. Языковой барьер (притом что она немного знала английский), проблема с жильем, которое не будет таким уютным, как их домик с садом в Монтиньяке.

«Я целыми днями буду одна, и когда родится малыш, придется заботиться о нем и о нашей маленькой принцессе в одиночку, не рассчитывая на помощь невестки!»

Она вспомнила ласковую Ивонну, жену Пьера, старшего брата Гийома. Ее поддержка была бесценной при появлении на свет Элизабет и в первые месяцы после родов.

– Не повезло вам, милочка, – заговорила Колетт, не спускавшая с молодой соседки глаз. – Чемоданы пропали, а с ними и приданое для младенца. Оно же было готово?

– Да, мы с невесткой занимались этим все лето, – отвечала Катрин, поворачиваясь к ней лицом. – А теперь придется начать с нуля.

– Я и говорю – незадача! Хотя все поправимо, пока есть здоровье и на черный день кое-что отложено. На новом месте все купите.

– Муж очень расстроен. Он лишился всех своих инструментов.

Чемоданы так и не нашли, несмотря на усилия экипажа. Гийом старательно делал вид, что смирился с потерей, но Катрин видела: он разочарован и удручен.

На море и огромный корабль опустилась ночь. В спальном отсеке, где разместилась чета Дюкенов с дочкой, царил относительный покой. Дети спали (их старались уложить пораньше) после скудной трапезы, какой обеспечивала пассажиров Трансатлантическая компания. Питались пассажиры третьего класса в просторном зале, являясь туда группами, по очереди.

Прошел слух, что в твиндеке находится порядка девяти сотен пассажиров, а никак не пятьсот, как уверял капитан, по морской традиции единовластный хозяин на борту судна.

Катрин никак не могла уснуть. Корабль издавал тысячу непрекращающихся звуков, от которых трудно было отвлечься. Урчание паровых машин под полом внушало смутное беспокойство. Многочисленные соседи по отсеку вздыхали, шептали, похрапывали во сне, кашляли. С верхних палуб доносились, едва слышные, звуки быстрых шагов, оклики и, уж совсем издалека, музыка. Молодая женщина представила себе пассажиров первого класса, после изысканного ужина танцевавших в огромном, богато обставленном зале. Зависти она не испытывала, только раздражение.