— Чтобы ты не соскочил с крючка.

— Так я же, по-твоему, педофил! Как бы я соскочил с крючка, если единственная моя цель — выебать тебя, а?!

— Я… Я не знаю! Но что ты хочешь от маленькой глупой девочки? Я же не ты.

— Маша, ты ведь сама не веришь в то, что говоришь. Ты весь разговор плачешь! Пожалуйста, скажи мне правду. Пока не поздно, скажи мне правду. Пожалуйста, — сказал я и протянул Маше руку.

— Нет. Поздно. Я надеюсь, что когда-нибудь ты поймёшь. И не иди за мной. Если пойдёшь, я закричу, — сказала Маша, пытаясь сдержать слёзы. — Прощай.

Она развернулась и ушла, прикрывая лицо руками. Я остался стоять как вкопанный.

— До встречи, — сказал я тишине и упал на колени. — Пожалуйста, не уходи. Не покидай меня. Ведь ты не можешь оставить меня… Мы вместе навеки… У нас есть вечная бесконечность… Всего этого не может быть. Не может этого быть! Не может этого блядь быть!

— Так, тебе надо успокоиться. Успокоиться, понимаешь?

— Успокоиться? Ты издеваешься? Нет, этого не может быть.

Ладно, надо встать. Так, одна нога, другая. Мощный удар в сердце и долгое падение лицом на бетонную плитку.

— Да, так мне и надо. Так и надо! — закричал я, поднося руки к носу, из которого уже побежала алая струйка. — Да, вот так! Мордой в пол!

— Как и подобает ничтожеству…

Я перевернулся на спину, хлюпая носом свою кровь. Только тёмное сентябрьское небо и я. Только я и Ничто. Беззвёздное небо обволакивает меня, и как мама накрывает меня своим одеялом.

— Спасибо, мамочка, — тихо сказал я, — дай только удобнее устроюсь.

Приложив максимум усилий, я заполз на скамейку.

— А, что? Лечь на живот? Да, ты права, — сказал я и подчинился совету.

Вот и всё. Теперь я могу забыться. Теперь у меня есть защита. Если что, то я до конца боролся за свою жизнь. Так и напишите на могильной плите. Боже, пускай всё это будет сном.

Темнота и оцепенение. Как будто я снова окунулся в ледяную воду. Мерзкое шуршание листьев. Всё, вы отсохли, вы сдохли, так не мешайте! Какие-то глухие и медленные шаги. Кто-то уже пришёл на мои поминки?

— Молодой человек, Вы живы? — спросил голос, тряся меня за плечо.

— А? Что такое? — спросил я, открывая глаза. — Где я? Кто Вы?

— Ох, слава Богу, Вы живы! — воскликнула пожилая дама в изношенном, сапдеповском пальто и толстыми очками.

— А? Жив? А с чего мне умирать? А с другой стороны, жив ли я? Ведь для смерти вовсе не обязательно, чтобы перестало биться сердце.

— Как тебя так угораздило? Вроде приличный с виду молодой человек, а тут такое. Вроде и не пахнет от тебя алкоголем. А лежишь тут на скамейке, нос разбит. Избили?

— Да, наверное, — сказал задумчиво я и посмотрел вниз под скамейку. Там оказалось маленькое красное пятно. Странно, видимо кто-то разлил вино. Но почему прямо передо мной? А может оно уже было здесь, когда я пришёл? Так, стоп. А когда я пришёл? И что я здесь делал?

— А кто избил? Бандиты какие-то? — спросила бабулька, выводя меня из раздумий.

— Чо? Какие ещё нахрен бандиты? Понятия не имею, — послал я пожилую даму и встав со скамейки, пошёл в сторону.

— И даже спасибо не сказать. Тьфу, молодёжь пошла!

— А за что спасибо? Ты же ничего не сделала, — сказал и пошёл подальше от неё.

Вот пристала. Я ей что, за то, что она меня разбудила должен спасибо сказать? Обойдётся. Странно. Давно я себя так не чувствовал. Так озлобленно. Так… Одиноко. Но почему? Ни черта не помню. Я встретился с Настей, на следующий день с Машей. И всё. Офигеть. Такое бывает? У меня амнезия, или что? И почему так болит голова и нос? Сколько вопросов. Ладно, надо прийти домой и разобраться во всем. Так, ну хоть свой адрес я помню, да и ключи на месте. А вот и он, дом.

— Ваня? — услышал я обеспокоенный голос, едва зайдя в квартиру. — Ты где был?

— А, Миша, это ты, — устало сказал я.

— Чёрт, что случилось? Что с тобой произошло?

— Понятия не имею. А что?

— Да тебя твоя мама потеряла. Вчера не могла дозвониться. Сегодня написала мне, а я сам не знаю где ты ночевал и где был.

— А она так сильно волнуется? — равнодушно спросил я.

— Чего? Конечно волнуется! Да ты и себя видел?

— Эм, нет.

— Тогда глянь в зеркало, — посоветовал мне друг, а я так и сделал.

Уставшее выражение лица. Опущенные уголки губ. Чуть прикрытые веки. Мешки под глазами. И красное пятно под носом. Совсем как то пятно у скамейки.

— А что у меня с носом? Кто-то пролил на меня красное вино? — спросил я.

— Эм, я не эксперт, но, по-моему, это кровь. На вас с Машей напали?

— Напали? Не знаю. Может быть. Не помню. Так, погоди, на нас действительно могли напасть. Вот и связь. Красное пятно под скамейкой — это кровь из моего носа. Да, на нас напали! Чёрт, Маша! Нужно срочно узнать, что с ней!

— Твою мать, — сокрушённо сказал Миша, — получается тебя вырубили и уложили на скамейку, а Машу…

— Нет-нет-нет! Она в порядке! Она убежала. Она у меня девочка быстрая, — говорил я, набирая её номер на телефоне. — Чёрт, сбрасывает. Её… Её похитили и теперь её телефон у них. Мрази! Сволочи!

— Надо в полицию идти. И срочно! — сказал друг, пока я раз за разом набирал Машу, а на другом конце раз за разом сбрасывали.

— Да, пошли. Хотя подожди, она что-то написала. Может ей позволили отправить сообщение о выкупе, — сказал я разблокировав телефон и начав читать сообщение.

— Ну? Что там? Сколько просят? — спросил Миша. — Читай, пожалуйста. Ты чего завис? Вань, ты чего плачешь? Всё настолько плохо?

— Да… Плохо, — сказал я и без сил упал на колени, склонив голову и уронив телефон на пол.

— Боже… Она… Умерла?

— Нет. Не она, — сказал я, рухнув на пол. Миша же поднял мой телефон.

— «Ваня, я всё тебе вчера сказала. Не звони мне. И не пиши. Впрочем, я все равно кину тебя в чс. Я всё сказала. Между нами всё кончено. Ты мне больше не нужен. Я использовала тебя и выкинула как тряпичную куклу. Ведь на большее ты и не способен. Ничтожество. И ты там это, не выпиливайся, хорошо? У меня родители конечно со связями, но все эти разбирательства в суде и прочая чушь мне не нужны. Ну знаешь, нам с Даней будет не до этого. Всё, пока грязь из-под ногтей», — прочитал Миша и рухнул на диван не в силах что-либо сказать.

— Забавно, ко мне вернулась память, — сказал я, хлюпая соплями и слезами. — Да, вернулась память. Как она втоптала меня в грязь. Как тот человек, который клялся мне в вечной любви назвал меня педофилом и извращенцем. Как тот человек, в любви которому клялся я, сказал, что весь год отношений был холодным расчётом. А я… А я дурак поверил, что встретил ту единственную. Поверил, что вот оно, моё счастье, что я больше не буду разочаровываться в отношениях.

— Да как?! — воскликнул Миша, вскочив с дивана. — Ну как? У вас ведь всё было так замечательно. Такая сильная и крепкая любовь. Огонёчек счастья в глазах у обоих. Как она могла так поступить? Ну как?!

— Я не знаю. Видимо она тварь. А я купился. Ну а она использовала меня, — сказал я, вставая с пола. Мой взор упал на рабочий стол, на котором стояла рамка с нашей фотографией. Мы у Лахты. Чудесное время. Мы улыбаемся. Ещё друзья. Неужели и эта улыбка фальшивая? Неужели она тогда думала о том, как превратить дружбу в отношения, чтобы хвастаться перед подругами?

— Вань, я сегодня в универ не иду. Я понимаю, что тебе возможно хочется побыть одному, но я не могу тебя бросить. Если хочешь уединиться, то я просто буду на кухне. Хорошо? — спросил меня Миша, положив руку на плечо.

— НЕНАВИЖУ!!! — заорал я, швырнув рамку в стену.

Комната тут же наполнилась десятками мелких осколков стекла. Да, прямо как моё сердце. Я подскочил к разбитой рамке и стал рвать фотографию.

— Ненавижу! Ненавижу! — продолжал кричать и рвать фотографию на сотни клочков. — Почему? Почему ты так поступила? За что? За что?