Маша… Она не выдержала и заплакала. Чувствую, что мои ноги пригвождены к полу. Не могу сдвинуться. Болит. Голова и живот. Острые, словно кинжал, боли пронизывают мои виски, наматывая серое вещество на себя. А в животе как будто оторвали селезёнку. Или что там можно отрывать, помимо кишков.

— Маш, я…, — сказал я и сделал шаг к ней.

— Подожди, я должна закончить, — вытерев слёзы и собравшись с силами сказала Маша, — тогда он начал запугивать меня. Говорил, что ты обычный педофил. Что как только я вырасту, ты бросишь меня и будешь гоняться за другими школьницами. Он говорил всякие мерзости, что тебя привлекает лишь моя плоская детская грудь, что ты дрочишь на девочек куда младше меня. Что ты грязный извращенец и педофил.

— И ты поверила?

— Ни во что. И никогда. Он это понял. Да и оказывается, что и тебя ему не удалось переубедить.

— Да. Я не сказал о том, что мы, ну, что ты уже не девственница, но я сказал ему, что если бы это и произошло, то я бы взял тебя в жёны. А ты бы точно согласилась выйти за меня.

— Да. Я бы вышла. И мы бы были сейчас счастливы. Но отец надавил на меня, и ткнув носом в уголовный кодекс, показал то, что тебя ждёт.

— Но свадьба…

— Я не знала. А он разумеется не сказал.

— Подожди, но твоя мама… — говорил я, жадно глотая воздух, чтобы выдавить из себя хоть слово.

— Да, я побежала к ней. Но она лишь подтвердила слова отца, — сказала Маша, глядя в угол комнаты.

— Но можно же было почитать об этом в интернете я не знаю…

— Вань, я была маленькой девочкой, которая безумно влюблена в тебя. Ты стал для меня вторым человеком в жизни, после мамы. А родители меня поставили перед выбором: или мы расстаёмся, или тебя садят.

— И ты напридумывала эту чушь…

— Да, тогда я не сказала тебе ни слова правды. А с заранее заготовленным текстом помогал папа. Я сказала, что ненавижу тебя, презираю тебя. Что ты ничтожество, которое бы без меня и продолжило бы быть разлагающимся ничтожеством. Боже, Ваня, если ты только можешь, прости меня. Прости меня…, — сказала еле живая Маша и рухнула на колени, закрыв лицо руками.

Почему? Почему я не умер тогда? Да за что мне всё это?! За что, ёбаный ты Бог?! Всё ложь. Весь мой мир построен на лжи. Нет, нет.

— Ааааргх! — крикнул я и засадил кулаком по стене. — Почему? Почему ты молчала? Почему отпустила меня, решив не говорить об этом?

— Потому что я понимала. Всё. Что ты… До сих пор любишь меня. Когда ты был рядом, мне было так хорошо, как было только с тобой. Но когда ты уходил… Мне было мучительно больно. Я зарывалась головой в подушку и рыдала. Потому что я видела любовь в твоих глазах.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я хочу сказать, что я провоцировала тебя на любовь, конечно. Если бы я увидела в тебе только презрение, жалость и ненависть ко мне, то я с радостью рассказала бы тебе всё. Мы бы за столом это обсудили, осознали бы свои ошибки и разошлись как в море корабли. Но ты любишь меня до сих пор. Как и я тебя. И рассказать правду — значит сделать тебе больно. Потому что тебе не всё равно. Я видела, как ты повернулся к двери когда ушёл и собирался позвонить. Видела через обычный дверной глазок всю бурю чувств у тебя в душе. И в сердце.

— Конечно мне блять не всё равно! Я… Да моя жизнь полетела в тартарары после тебя. Я только год назад нашёл себя, своё место в мире. Ведь ты была всем для меня. И…, — не смог договорить я и закрыл глаза ладонями. — Бляяяяяять! Ааагх! Сука! Вся… Вся моя жизнь.

— Ваня, прости меня. Мне так жаль, — сказала Маша, подобравшись на коленях ко мне и обняв мои ноги.

— Обман. Ложь.

Всё это. Мои нервные срывы. Моральная деградация. Попытка самоубийства. Рината… Боже, всё из-за того, что мы не подождали пару месяцев.

— Нет, пожалуйста, нет, — тихо сказал я и заплакал. Рината… Вся моя жизнь. Нет.

— Лучше бы ты не возвращался с этими ключами.

— Подожди, — сказал я, отстранившись от Маши. Так, нужно подойти к окну. Вид городской суматохи порой расслабляет. Сделать глубокий вдох. И выдох. И ещё раз. Закрыть глаза и повторить процедуру ещё пару раз. — Это было… Больно. Очень. Так больно мне не было уже три года.

— Прости… — жалобно говорила Маша.

Прости… Да, такое ощущение, что вся моя жизнь — череда извинений, сожалений и прощения. Мы всегда виноваты, всегда сожалеем о содеянном, и всегда прощаем виновника. Но одно дело простить, и совсем другое дело — жить. Всё, что произошло — моя жизнь. Следствие моих ошибок и успехов, поражений и побед. Какая же каша в голове, хотя кто вообще в данной ситуации сможет оформить мыслительный процесс в чёткую структуру? Я знаю одно — мы любим друг друга. Спустя годы. Потрясения. Провалы и падения. Мы хоти быть вместе. А значит так тому и быть. Всё, что будет потом — будет потом. Всё, что происходит сейчас — невероятно важный момент моей жизни. И пусть всё, что «потом» подождёт, ведь я люблю её. Сейчас.

— Но я рад своей забывчивости, — сказал я и повернулся к Маше. — Мир теперь для нас совсем другой. И нам предстоит разобраться, как жить в нём.

— Нам?

— Да, нам. Маша, — прошептал я девушке на ухо, — я прощаю тебя.

— Боже, Ваня, прости меня.

— Я ведь простил.

— Нет, прости и за то, что люблю тебя, — сказала Маша и уткнулась мне в грудь.

— Нет, не прощу, — сказал я, отчего всхлипывания стали ещё сильнее, — потому что тебя не за что прощать.

— Что? — спросила девушка, подняв голову.

— Я люблю тебя, Маша, — сказал я и поцеловал девушку в лоб. — С возвращением нас, спустя 4 года.

Видимо Наталье Игоревне действительно нужно было срочно удалиться. И надолго. Конечно это она надоумила Машу всё мне рассказать. Вернее даже не так. Она уговаривала Машу мне всё рассказать. И тот разговор между ними в прихожей был именно об этом. Но она отказалась говорить мне правду. Мой ангелок… Ты совсем не изменилась. Почему же ты так сильно любишь меня? И почему так сильно люблю тебя я? Простыми химическими реакциями тут не отделаться. Любовь… Знать бы, что ты такое. Но и это блаженное неведение меня полностью устраивает.

Надо будет расспросить Наталью Игоревну потом обо всём конкретнее, но сейчас мне видится, что всё, что со мной произошло за прошедшее время — её рук дело. И задержка на работе вчера и сегодня для того, чтобы я отвёл Машу в больницу. И вся эта комедия с ролью сиделки. Ха, да я даже не слишком сильно удивлюсь, если и Юля окажется какой-нибудь дочкой её подруги. Ибо всё выглядело так, будто меня вели. Буквально за ручку. Всё должно было случиться именно так. А что сейчас? Сейчас мы лежим с Машей в обнимку. Мы вновь вместе. Навсегда? Не знаю. Да и знать не хочу. Мне просто хорошо, а большего мне и не нужно. Ей тоже хорошо. Она счастлива. Так нужно ли сейчас ломать всю эту интимную обстановку глупыми мыслями о том, как мы поженимся и какие чудные будут у нас дети? Я считаю, что нет. Да, сейчас мы вместе. Но что потом? Я прекрасно понимаю, что мы совсем не те, какими были четыре года назад. Мы многое пережили. Учитывая то, что мы оба лежали в реанимации, получается чудом пережили. Да, интересно конечно всё это. Что мы пережили…

Она похудела на 10 кг, после того, как «бросила» меня. Возненавидела отца. Стала постоянно ссорится с мамой. Проблемы в школе. Она стала почти изгоем в школе, так как всё полонилось слухами. И слухи эти были направлены против неё. Да, все эти разговоры за спиной были смутными и путаными, но различные слова об измене ходили. Так уж вышло, что не только я возвысился благодаря Маше. Но и она благодаря мне. Я встал на новую ступень потому, что стал лучшей версией себя. Она возвысилась потому, что смогла открыться миру в полной мере, а также потому, что была со мной. Что ты, девочка средней школы встречается со студентом-героем, у которого грамота от губернатора. Да ещё и этот студент постоянно говорит о том, что всем обязан ей. Ей все восхищались. Парни стали сходить по ней с ума. Девчонки же завидовали. Завидовали нашей любви. И вдруг всё это рухнуло. Благодаря мне, любви ко мне она открылась? Да, помню я говорил, что она прямо-таки солнце. Так она искрилась. Оказалось, что солнце потухло. Солнце стало мёртвенно холодным, безжизненным. Отношения с подружками какое-то время продолжались, но не очень долго. Частые разговоры о парнях и обо мне подрывали шаткое состояние Маши. Она почти всегда плакала, когда разговор заходил обо мне. Тогда-то и пошли слухи. А потом Маша создала новую страничку, в статусе которой не значилось «замужем за Иваном Рассказовым». Количество друзей перевалило уже за две сотни, а меня среди них не было. Как не было и наших фотографий, которые всегда украшали её страницу и были предметом восхищения и зависти подружек. Исчезли фотографии и из инсты. И тогда понеслась. Слухи, разговоры за спиной шли по пятам Маши. Она не выдержала. И перевелась в другую школу. И пускай там моя персона была не столь интересна, вечно грустная девочка так и не смогла обрести друзей. Мда, обычно в подобных предложениях добавляют что-то про любовь. Но, как мне сказала Маша, она всегда ждала меня. И надеялась, что мы ещё встретимся. Я же человек, который всегда был циником, понимал, что это не так. Если бы я не появился сейчас, позже она бы встретила своего человека. Я ведь тоже думал, что буду любить Машу всегда. Но аккурат перед больницей был готов к новым отношениям. И не для того, чтобы заглушить старую боль и не терять чувство любви, как было с Ринатой, а для того, чтобы просто получать удовольствие. Просто она пережила наш разрыв будучи ребёнком, поэтому и процесс восстановления задержался. Да, мне тоже было тяжело, так как я сентиментальный, но всё же. Ха, это что такое получается? Сентиментальный циник-романтик? Ух, гремучая смесь. Но, пожалуй, я такой и есть. Да, Маша говорила мне о том, что циничность — лишь маска, которую я надел на себя, чтобы не показывать людям себя настоящего, но эта маска настолько прилипла ко мне, что уже является неотъемлемой частью меня самого. Так кто я такой? Я тот человек, на руке которого лежит прекрасная девушка. Девушка, которая любит меня сильнее всех на свете. И это не просто слова. Вот она, моя новая жизнь. Она, закинув руку мне на грудь, тихо посапывает. Так мирно она спит. Чудо. Она очистилась. Рассказала мне, тому самому человеку, то, что хотела рассказать почти четыре года. Она сбросила груз с себя. И мы теперь вместе. Но что будет завтра? А завтра она будет спрашивать меня о том, как я жил эти четыре года. Завтра она захочет встретиться со своими прошлыми подругами. И обнаружит, что одной подруги нет. Как ей сказать об этом? Я не знаю. И не хочу. Понимаю, что это нужно будет сделать, но боюсь. И не хочу. Ведь я всё это пережил, я выплакал всё, что было возможно. Но я не хочу, чтобы через это прошла и она. Но мои хотелки жизнь не интересуют. Я должен буду ей всё рассказать. Но, как говорится, «я подумаю об этом завтра».