Он с усилием, чувствуя, как начинают ныть костяшки, «прошел» от бицепса к запястью. Олежек шипел, как чайник.

— Неужели больно? — спросил Камил.

— Мы, — прозвучал ответ.

Понять его было несложно.

— Это хорошо, что ощущается. Все бы так ощущалось.

— Мы.

После массажа Камил какое-то время сидел, опустив кисти рук между колен, давая им отдых. Олежек без стеснения его рассматривал. Камил же изучал подрагивающие пальцы. Сколько там времени?

Пора!

За окном было темно. Яркая лампочка делала комнату герметичной, словно ничего вне нее не существовало.

— Хочешь, расскажу историю? — спросил Камил, подняв голову.

— Мы, — согласился Олежек.

Камил выключил телевизор.

— Представь, что где-то есть иной мир, — сказал он негромко, накрывая лежащего тонким одеялом. — Представь, что этот мир похож на здешний. Очень похож. Но процессы в нем идут мягче, что ли, плавнее. В том мире почти не было войн. Нет, какие-то вспышки агрессии, конечно, случались, но у них никогда не было возможности превратиться в жернов, перемалывающий человеческие жизни сотнями, тысячами или миллионами за раз.

Пожалуй, люди там менее эмоциональны. Они добрее и более склонны к компромиссам. Тот мир, возможно, в силу этой или иных причин развивался медленнее, но сейчас технологически уже вырвался вперед, а в плане человечности, взаимоотношений между людьми оставил здешний мир далеко позади.

Олежек фыркнул.

— Ты не смейся, — сказал Камил. — Может быть, я слегка приукрашиваю, но на то и история, так? Это очень хороший, светлый мир. В нем не было темных страниц, ну, разве что были серые.

Он вздохнул. Олежек смотрел в потолок, потом закрыл глаза.

— Ты слушаешь?

— Мы.

— Ну, вот. Потом в этом мире стали замечать, что всплески агрессии, которые у них происходят, помешательства и расстройства, имеют не вполне объяснимый характер. Представь, ни с того ни с сего вдруг целый город поддается панике. Или два района внезапно сходятся в рукопашной. Без причины.

Или в строго очерченной области люди неожиданно становятся подвержены маниям, психозам, депрессиям. Как будто на них оказывается определенное, но не вполне понятное, волновое или иное воздействие. Длится это воздействие недолго, от нескольких минут до нескольких полных суток, но попавших в его границы иногда приходится выправлять неделями и месяцами. Или даже годами. Случаются и смерти, много смертей. Ты слушаешь?

— Мы, — негромко произнес Олежек.

Камил кивнул.

— Целый комплекс научных институтов десятилетия работает над тем, чтобы найти причину таких спонтанных всплесков, — продолжил он. — Хотя, конечно, занимает их не столько поиск причины, сколько ее устранение. Создается даже специальная служба, получающая название Центра Критических Ситуаций. И скоро выясняется (и это надежно фиксирует аппаратура), что в месте всплеска происходит прорыв метрики пространства-времени неизвестным видом излучения. Сгусток негативной энергии проникает в тот мир из другого мира. Как капля чернил в океан чистой воды. Скоро эта капля, конечно, растворяется без остатка, но те, кто попал под ее воздействие…

Камил помолчал, почему — то вспомнив Ингола.

— Как ты, должно быть, понимаешь, — сказал он неподвижному Олежке, — по истечении некоторого времени и массы безуспешных попыток точку каждого прорыва Центру удается четко локализовать. Это первый шаг. Вторым шагом становится возможность подключения к энергетическим каналам прорыва. Так выясняется, что выброс энергии происходит путем сложения до критической величины пяти малых каналов от пяти находящихся в десятикилометровой зоне человек. И эти пять человек, инициаторы или проводники, это не ясно, как за перегородкой, находятся в другом мире. Интересно, что это всегда разные пять человек.

— Мы? — спросил Олежек.

— Разные, — подтвердил Камил. — И, возможно, никак не связанные друг с другом. Вот так вот.

— Мы.

— Да, загадка, — кивнул Камил. — А далее Центр получает возможность, пока держится канал, перенести личности оперативников в другой мир, чтобы, по крайней мере, нейтрализовать тех людей, что являются виновниками прорыва. Перенос сознания происходит в любого человека в той же десятикилометровой зоне. И я — один из таких.

— Мы?

Олежек засопел, предполагая шутку. Но Камил остался серьезен. Он пожал плечами и, пока Олежек не успел опомниться, перевернул его на живот и завел левую руку за спину. Следом на лежащего свалилось одеяло, ком белья и подушка с разложенного кресла.

— Ты живой там? — присел перед диваном Камил.

Глухое мычание было ему ответом.

— Ты дыши там, дыши, — сказал Камил. — Если не мычать, дышать можно. Мне ты не нужен.

— Мы.

— Таня, видишь ли, проводник канала. Она — проводник.

— Мы!

Камил поправил одеяло. Олежек мычал через силу, в мягкую, подушечную основу, в перья, и звук выходил негромкий.

— Ты прости, так надо.

Выйдя из гостиной, Камил прикрыл дверь в комнату. Отчаянное мычание было совсем не слышно. Камил прижался к стене лопатками. Прикрыл глаза. Есть ли у меня выбор? — спросил он себя. Таня спит, она устала, прошептал в отнорке Василий. Ты же не веришь в ее вину. Ты знаешь, что ее нет.

Камил мотнул головой.

Ради меня, сказал Василий.

А ты-то — кто? — вздохнул Камил.

Обратный перенос сознания был похож на скоростной спуск в световом туннеле. Короткие мгновения тьмы словно отсчитывали перемычки, уровни или их десятки. Камил выключался в эти мгновения и тут же, вспышкой, включался. Ощущение перегрузки то пропадало, то появлялось, но было оно, конечно, воображаемым. За несколько секунд переноса думалось всегда об одном: быстрее бы!

Очнулся Камил в размытом и тесном пространстве. Погасший диск уплывал из поля зрения. Чесалось в паху. Ниточка боли засела в левом виске. Что-то печально и равномерно вздыхало у уха. Любопытные усики кололи живот и плечо.

Ах, да! — сообразил Камил. Я же на ложементе под колпаком. Он напряг шею, чуть двинул головой, чувствуя под затылком металл контактной пластины.

— Не шевелитесь, — тут же раздался недовольный женский голос. — Можете говорить?

— Да, — произнес Камил.

— Имя?

— Камил Гриммар.

— Место жительства?

Камил покашлял.

— Новогорск, район «Парковый».

Голос потеплел.

— Все верно. С возвращением!

Колпак треснул щелью и разделенными лепестками поплыл в стороны. Свет, прорвавшийся внутрь, неожиданно ослепил Камила, и он заморгал, морщась.

— Извините.

Светильник на штанге сдвинулся. Яркий световой круг уперся в стену. Перед ложементом появилась женщина в комбинезоне.

— Лежите пока, — сказала она, пресекая попытку Камила подняться.

— Мне нужно…

Камил закашлялся.

— Дышите глубоко, медленно, — сказала женщина, наклоняясь. — Вы забыли порядок?

— Нет. Волков.

— Все уже вернулись.

— Все?

Материал ложемента оседал, освобождая тело.

— Насколько я знаю, — сказала женщина. — Один совсем рано. Наверное, неудачный перенос. Так, приподнимите таз.

Камил, упираясь пятками, выгнулся. Женщина, касаясь его теплыми перчатками, сняла чашу с паха. Далее она отцепила датчики от живота и груди Камила. Провела по шее, губам слабо пахнущей химией губкой.

— Голова не кружится?

— Нет.

— Это хорошо.

Женщина вернулась к пульту, щелкнула тумблерами. Над ухом Камила перестали дышать. Ложемент приопустился.

— Все, — сказала женщина. — Можете встать. Подвигайтесь. Душевая кабинка — за ширмой.

— Сколько я? — спросил Камил, спуская ноги.

— Около двух суток.

— Я думал, меньше.

— Рассинхронизация.

Камил кивнул. Поручень, выдвинутый из стены, помог встать. Несколько секунд ноги, попирающие оранжевую плитку, казались ему чужими. Словно в бездну, они уходили вниз. Камил подождал, пока ощущение чуждости пройдет. Женщина смотрела на него из-за пульта.