— Москвы? — почему-то, обмирая, спросила Марта Андреевна.

— Нет, другого города.

Мужчина оказался рядом с женщиной и положил ей руку на плечо.

— Дело в том, — сказал он, как бы невзначай подводя пальцы к шее, — что мы зафиксировали источники, формирующие этот прорыв. Составные потока. И здесь не может быть ложных посылок. Источниками прорыва являются пять человек.

— Это те люди, что вы перечислили мне?

— Да.

— И я.

Он наклонился ближе.

— И вы.

— Но я…

Марта Андреевна почувствовала, как сознание покидает ее. Эти пальцы на шее… Она так хотела сказать, что не желала никому причинить вред.

Мужчина пережимал сонную артерию еще три минуты, отсчитывая время про себя. Потом, когда убедился, что женщина умерла, он позволил ей завалиться грудью на стол, создавая впечатление внезапной и естественной смерти.

Конечно, если попадется толковый следователь, а к нему — толковый судмедэксперт… Впрочем, его это волновать уже не будет.

Мужчина обулся, постоял в прихожей, слушая звуки на лестничной площадке, потом осторожно вышел из квартиры и прикрыл за собой дверь до щелчка «собачки». Надо же, подумалось ему, тянула негатив из телевизора!

Придя в сознание, Камил с минуту лежал, запрокинув голову. Грязный потолок с пыльной люстрой вращался все медленнее, слепящая спираль потихоньку раскручивалась в пятно дрожащего света, обжатого рамой окна. Камил сжал-разжал пальцы. Впрочем, какой он теперь Камил? Он — Василий Изварин, человек с мутным прошлым и еще более мутным будущим.

Память Василия на время стала его памятью, родные и знакомые — его родными и знакомыми. Сам Василий был смещен куда-то на задворки своего разума, как жилец, поставленный перед фактом уплотнения. Въехал новый сосед, занял пространство, определив бывшего хозяина жилплощади то ли в кладовую, то ли в стенной шкаф. Вот оттуда Василий и выглядывал в щелочку.

Камил сел.

Василий не обладал ни высоким ростом, ни тренированным телом. Он был щупл и не слишком опрятен. Тридцать шесть лет. Разведен, есть ребенок, которому уже… то ли двенадцатый, то ли тринадцатый год пошел. Давно Василий о нем не вспоминал. Последний раз лет десять назад видел. Может, и к лучшему.

Квартира от родителей, кооперативная. Уже три дня Василий официально числился безработным. Завод-работодатель отпустил его и еще пять тысяч человек на все четыре стороны. По этому поводу день назад, то есть, вечером позапрошлого дня, состоялась грандиозная пьянка в кафе «Колокольчик», которая оставила боль в затылке и ссадину на душе.

Что делать дальше, Василий еще не знал. Иногда думал — не повеситься ли?

Какая-то незадавшаяся и вместе с тем обычная жизнь.

Камил встал. Пол качнулся, словно его подбили снизу, и накренился, пытаясь сбросить человека с себя. Обстучав плечами косяки, Камил протиснулся в коридор, подергав двери, ввалился в ванную, свинтил «барашек» на кране и долго держал голову под струей холодной воды. Если ему и стало легче, то не намного.

В холодильнике у Василия имелся пакет ряженки, четыре яйца и банка кильки в томате. В морозилке нашелся кусок мяса на кости. Это было все. Глядя на снежную «шубу», оформившуюся вокруг мяса, Камилу вдруг стало жалко Василия. Человек не нашел себя, не нашел семью. Тут уж, конечно, мысль о самоубийстве напрашивается сама собой. Но ведь не плохой же человек?

Пока кипятился чайник, Камил посвятил несколько минут самым простым упражнениям, разгоняя кровь. Желание опохмелиться и охоту курить он без сомнений задавил. Занимался под звуки черно-белого телевизора, в котором унылый персонаж в очках рассуждал о месте человека в природе и о том, должен ли человек подстраиваться под изначальные условия или же менять их под себя.

— В конечном итоге, — рассуждал персонаж, печально заглядывая глазами в камеру, — мы должны определить для себя, является ли изменение природы необходимым, является ли оно критерием выживания человека…

— Это точно, — кивнул Камил.

Он лег на пол и несколько раз отжался. Черные мушки запрыгали в глазах. Все, кажется, хватит на сегодня.

Чайник вскипел.

После ревизии кухонных шкафчиков Камил обнаружил, что является счастливым обладателем невскрытой банки с цикорием и небольшой упаковки грузинского чая. В сущности, хоть что-то. Чай он заварил прямо в кружке, глядя, как поднимается на поверхность темнеющего кипятка мелкая стружка чайного листа.

Вкус был непонятный. Но Камил выпил.

В голове прояснилось. Всех денег, собранных по квартире (в брюках, в пиджаке, в ящике стола), было около шестидесяти рублей. По памяти Василия — мало на что хватит. Впрочем, на них можно было экономно прожить два-три дня. Только Камил не собирался жалеть своего носителя. Несмотря на слабый протест из уголка сознания, он выгреб все.

План, сформировавшийся в его голове еще до переноса, был прост. Первое: найти место жительства. Второе: познакомиться с Кривовой. Третье: убить, по возможности замаскировав убийство несчастным случаем. Почему так? Потому что в ЦКС таким образом пытались перестраховаться от вызова нового прорыва. Вдруг насильственная смерть одного из тех, посредством кого пострадали «Ромашки», станет руководством к действию для сил, его сформировавших?

Хотя ни черта, ни черта неизвестно! Ни про силы, ни про людей, ни про сами прорывы. Все они во главе с шефом ЦКС бьются лбом… Камил по привычке посмотрел на запястье. Постоянный контроль уже въелся в подкорку. Какой фон? Какой фон?

Здесь — хоть красный.

Он оделся. Гардероб Изварина был беден — трое штанов, пять рубашек, спортивное трико, два свитера, майки, трусы и пиджак. Все уже ношеное, стиранное, большей частью мятое, поскольку не знало после стирки утюга. В бельевом шкафу пристойно выглядел только пиджак, повешенный на деревянную вешалку. Остальное, мешаясь, комкалось на полках.

Камил посмотрел на себя в зеркало. Серая рубашка в крапину. Свободные штаны. Пиджак. Без пиджака никуда. У носителя было своеобразное, удлиненное лицо, жидкие темные волосы отползали с белого лба в стороны, открывая раннюю залысину. Щеки впалые. Глаза серые. Губы тонкие. Не красавец. Но и не отталкивающий тип. А улыбка… Камил улыбнулся. Улыбка нормальная, только зубы желтые и не слишком целые, изъеденные кариесом в глубине рта.

— Хорошо бы втереться в доверие, — пробормотал Камил.

Он потер подбородок, ощущая под ладонью легкую небритость. Встряхнуть бы эту Татьяну Михайловну, припереть к стене: «Что делаете? Кто главный?». Ведь как слепые котята, подумал Камил. Тычемся, тычемся. А частота прорывов растет. И люди все время разные. Не само же по себе…

Он повернул голову на звонок в дверь. Носитель никого не ждал, но, судя по всему, гости для Василия не являлись чем-то экстраординарным. Сосед сверху, Тема, бывало, одалживал у него десятку-другую. Колька Забойщиков с работы иногда заглядывал — то ключ ему нужен был разводной, то жаждал посидеть с пивом за компанию. Рябцев опять же… Этот вообще как клещ, как банный лист. И пили они, кажется, вчера с ним на скамейке у подъезда, пытаясь развеять мрачный туман будущего.

Камил прошлепал к двери.

— Кто? — выдохнул он в коричневый, схваченный гвоздиками дерматин.

— Я, — сказали с той стороны.

Носитель узнал голос.

— Миша?

— Да, — подтвердил Рябцев. — Собственной персоной. Открывай!

— Я занят, — сказал Камил.

— У меня с собой, — сказал Рябцев. — И я не один, Васек. Я с дамой. Неужели ты откажешь женщине? Элечка, подай голос.

— Василий, мы нуждаемся в приюте, — прозвучало за дверью.

Не открывать стало глупо и подозрительно. Камил открыл.

— О-па! Вот и мы!

Рябцев втолкнул полноватую женщину в квартиру. Женщине было под сорок. Она была в цветастой кофте и темно-синем платье и сразу приветственно наклонилась к хозяину:

— Эльвира.

Фиолетовые тени. Пьяные глаза. Рот в жирной помаде. Веяло от соискательницы приюта отчаянной неустроенностью и пустотой.