– Уходим отсюда, – прошипела Грасс. – Быстро!

Я покачал головой.

– Поздно.

От площадки отделилась одинокая фигура, и даже с расстояния, в темноте, я узнал ее обладателя.

– Полагаю, мне стоит вас поблагодарить за сделанную грязную работу, – сверкнул идеально ровной улыбкой альбинос Меншиков.

Княжич медленно подошел к нам и уставился на сверток в руках Сперанского. Край старого халата свесился, обнажая сияющий бок банки. Голова Пантелеева с интересом вытаращила один глаз и уставилась на Меншикова.

– А, белоручки пожаловали, – прокряхтел Ленька. – Любители всего готовенького? Вот таких вот вас я в семнадцатом и хотел изничтожить…

– Заткнись, – спокойно ответил альбинос и перевел взгляд на меня. – Должен признать, я и не рассчитывал на то, что вы справитесь. Однако ты меня удивил, Соколов. Не будь ты таким позорищем для всего дворянства, я бы даже попытался с тобой подружиться. Полезный ты малый. Но опасный. Слишком опасный, и с каждым днем тревожишь меня все больше. Денисов, вон, дрогнул – не стал тебя трогать, хотя не раз была возможность. Ну да у него, впрочем, сейчас иные заботы…

Трое прихвостней Меншикова подошли ближе. Я узнал щеголя Забелло и еще одного нашего одногруппника – Матвея Исаева, что переметнулся на сторону «Княжичей» в первый же учебный день. Мы с ним толком и не общались, но я знал, что Исаев был «шестеркой» и выполнял мелкие поручения для более родовитых товарищей.

А вот еще один – хмурый и молчаливый юноша с пронзительными темными глазами и резкими, почти рубленными, чертами лица – был не из нашей группы. Павел Гагарин, один из сыновей князя Гагарина. Ходили слухи, что парень был необычайно одарен талантом менталиста. Ирка не раз о нем упоминала.

– Чего вам надо? – пробасил Малыш. – И на кой черт вам сдался Задохлик?

Задохликом Малыш именовал Ронцова. Было за что.

Андрей Меншиков лениво потянулся и хрустнул костями, когда его прихвостни выстроились в шеренгу напротив нас.

«Мне это не нравится», - пронесся у меня в голове голос Сперанского. – «Деремся или бежим?»

Ну еще бы. Я и сам не был в восторге от такого поворота.

«Нельзя бросать Серегу», - ответил я.

«Согласен».

Я инстинктивно повесил «Шлем», а по телу медленно расползалось сияние «Берегини». Я уже предполагал, что сейчас будет: Меншиков вместе со своими прихлебателями попытается угрожать нам и станет навязывать обмен – Голову на Ронцова.

Впору было бы послать его подальше, кабы не один нюанс. Из всех «Княжичей» Меншиков казался мне самым отмороженным.

Забелло просто был туповатым щеголем. Яд и желчь цедил нещадно, но большого вреда от него не было. Перовская предпочитала вдохновлять остальных на дурацкие подвиги, а сама на рожон не лезла. Денисов…

Денисов жил собственными представлениями о чести и чистоте крови, но его можно было уважать как минимум за идейность и откровенность. И пусть наши с ним убеждения резко противоречили, но он умел держать слово. Да и благородства какого-никакого не чурался.

А вот Меншиков действительно был чудовищем. Не знаю, почему мое чутье каждый раз так на него вскидывалось, но стоило нам просто оказаться рядом, как вся моя внутренняя сила словно вставала на дыбы и верещала об опасности.

И хуже всего было то, что я не представлял, на что этот психопат был способен. Было в нем что-то беспощадное и непостижимое.

– Отвечай, что вы сделали с Ронцовым! – Малыш двинулся на Меншикова.

Но не успел он сделать и двух шагов, как рухнул на колени, обхватив голову руками.

– Ааааа! Черт! Больно!

Менталист Гагарин лишь двинул бровью и шевельнул рукой – и Малыш скорчился еще мучительнее.

Меншиков пресно улыбнулся.

– Не стоит даже пытаться нападать, господа. Нас здесь всего четверо, но мой друг Павел Гагарин – менталист второго ранга. И я не трону никого, кроме Ронцова и Соколова, если все вы проявите благоразумие…

Грасс подскочила к Малышу и обхватила его за плечи, судорожно пытаясь помочь. Но куда там. Судя по всему, этот Гагарин шарахнул нашему Рахманиному прямым ударом в голову. Малыш не успел повесить «Шлем», и досталось ему по полной.

– Витя, Витя, спокойно, – причитала байкерша, пытаясь применить к нему целебное заклинание. Не срабатывало. Наконец Малыш тихо заскулил и повалился набок, все так же не отрывая рук от коротко стриженной головы.

– Что ты с ним сделал, урод? – вскакивая на ноги, взвыла Грасс. – Я тебя самого пополам переломаю!

– Аня, не надо! – крикнул я и попробовал ее остановить, но не успел.

Байкерша рухнула на снег как подкошенная, схватилась обеими руками за шею и забилась в судорогах, отчаянно ловя ртом воздух. Из ее рта вырывались хрипы, а Меншиков, казалось, получал какое-то сладострастное удовольствие, наблюдая за мучениями моих друзей.

Садист хренов.

Афанасьев успел нацепить «Шлем», но помощник из него был как из дерьма пуля – все остатки резерва уходили лишь на то, чтобы поддерживать защитное заклинание. Привалившись к березе, наш менталист устало взирал на происходящее, не в силах вымолвить ни слова.

Дерьмо. Они поймали нас в самый неудачный момент. Именно тогда, когда почти все обессилели, вымотались и оказались в месте, откуда помощи не докричишься.

– Отзови псов, – сказал я альбиносу. – Прекрати, Андрей. Они ни в чем не виноваты.

Меншиков лишь пожал плечами.

– Они виновны в том, что выбрали не ту сторону. А ведь у них была возможность примкнуть к нам.

– Так это – месть? – прошипел я.

– Наказание. Порка, какой я себе ее представляю. Расслабься, Соколов, убивать твоих друзей никто не собирается. Помучаются, конечно, а потом мы сотрем им память и заложим новые воспоминания. И кое-какие мыслишки… Наш Паша в этом очень хорош, даром что первокурсник. Отменная наследственность! Прекрасный пример того, на что способна чистая дворянская кровь.

«Коля, уходи», - бросил я Сперанскому. – «Оставь Голову и выбирайся отсюда. Я попробую их отвлечь».

Все это уже ни разу не походило на шалость. Сила внутри меня бурлила, кипятила кровь, ища выхода. Я чувствовал не просто злость Рода – нет, он рокотал, рвал и метал внутри меня, выплескивая ярость. А по позвоночнику пробежал липкий холодок дурного предчувствия.

Значит, буду тянуть время и перетяну все внимание на себя. Быть может, удастся помочь Коле уйти. Лишь бы получилось. Тогда будет хоть какой-то шанс привести помощь.

Пантелеев расхохотался, и раствор в его банке пронзительно засиял.

– Ну вы и отродье дворянское, кхе-хе-хе! Кровь, говорите, чистая? А вам, лбы вы стоеросовые, говорили, что погоня за высоким рангом и женитьба на себе подобных вызывает… Как это Дедуля говорит… Это, побочные эффекты! Ты на себя в зеркало-то давно глядел, урод белобрысый? Ты ж и на человека-то похож с натяжкой! Что, доразвлекались твои предки с чистотой кровушки? Доигрались до белых волосенок и красных зенок?

Меншиков переменился в лице. Его аж перекосило от презрения и ненависти.

– Пасть захлопни, труп. Или полью твоим бульоном вон эту березу. Поглядим, как ты после этого заговоришь. Если сможешь.

– На коньяке продержусь, – осклабился Ленька, которого вся эта ситуация уже откровенно забавляла.

Я же его чувств нисколько не разделял. И, кажется, начал понимать, зачем все это было.

Меншикову и его прихвостням на фиг не сдался Пантелеев. Это был лишь повод выманить нас с Ронцовым в укромное место. И судя по тому, с какой поддержкой пришел Меншиков, он не собрался отпускать нас с Серегой просто так.

Психопат хренов.

«Коля, беги!» – заорал я Сперанскому и выставил «Покров» между ним и альбиносом. – «Вали давай!»

Лекарь поставил сверток с Головой на снег и метнулся к деревьям.

– Держи его! – скомандовал Меншиков. – Ни один не должен уйти! Сегодня все случится! Промахов быть не должно!

Рыча от напряжения, я укрепил и увеличил барьер – теперь он протянулся через всю поляну, укрывая от «Княжичей» и Сперанского, и чахнувшего у дерева Афанасьева.