Для поиска возможных переправ привлекли местных и в итоге нашли относительно удобный брод верстах в пятнадцати к северу. Я надеялся, что это был именно тот, который нам нужен.

— Надо бы там засаду устроить, Александр Петрович, — с данными про место возможной переправы я обратился к Тормасову. Тот от идеи разделять войска был откровенно не в восторге.

— Что вы конкретно предлагаете, ваше высочество?

— Дайте мне дивизию посвежее. Тысяч пять штыков, хотя бы. Тут недалеко, пятнадцать верст если по прямой, если решит Бонапарт в лоб на ваши пушки через реку переть, то вы и без меня справитесь, а вот упустить супостата будет крайне обидно. Представляете, как к этому в Петербурге отнесутся? Имея на руках все карты, не хотелось бы стратить. Не отмоешься потом.

Легко быть убедительным, когда знаешь наиболее вероятное развитие событий наперед.

Я сидел под кустом на брошенной поверх снега меховой шкуре неизвестного животного и рассматривал в подзорную трубу французских саперов. Те работали слаженно, подобно муравьям, практически без остановки наращивая длину мостов через Березину. Тут оттепель только-только началась, и река была покрыта тонким, не способным выдержать вес человека слоем льда, что дополнительно усложняло работу французов.

— Переправа, переправа, берег левый, берег правый,

Лед шершавый, кромка льда.

Кому память кому слава, кому черная вода,

Ни привета, ни следа.

— Продекламировал я в полголоса, глядя на копошащихся в воде французов. Тут, конечно, не Днепр и не сорок третий год, но самоотверженность французских военных инженеров не могла не вызывать восхищения. — И все-таки… Как работают! Какие люди…

— И все зря, — расположившийся рядом Кульнев, рассматривал ситуацию больше с практической точки зрения. А с практической точки зрения генерал был просто в восторге оттого, что именно на том месте, которое караулит его отряд, французы решились начать переправу. Дело намечалось жаркое, однако, с точки зрения карьеры, крайне выгодное. Тут и награды вполне могли на грудь прилететь и даже новое звание. — Может бахнем, пока не достроили? А то нас не так много…

Тормасов от своих щедрот выделил нам всего четыре тысячи пехоты, чуть кавалерии два десятка пушек, а сам с основными силами остался караулить Бонапарта в районе Борисова. Я, конечно, отправил ему гонца, едва только стало понятно, что французы будут переправляться именно на нашем участке, однако… Двадцать километров по дороге в одну сторону, двадцать в другую… Пока то, пока се, вряд ли Тормасов подойдет с основными силами быстрее чем через полтора-два дня. В лучшем случае конница успеет прибыть раньше и то не факт.

— Время работает на нас, — я мотнул головой, — где-то там сзади Наполеона подпирает Кутузов. Чем больше времени они будут копаться на переправе, тем лучше. А ну спугнем, а корсиканец уйдет и переправится в другом месте, где наших пушек уже не будет… Нет, дожидаемся, когда мосты будут достроены, начнётся переправа, тогда и ударим помощнее.

В это же время в семидесяти километрах восточнее единственный относительно свежий корпус Виктора, оставленный Наполеоном в качестве арьергарда, как мог сдерживал атаки превосходящих как бы не в четыре раза русских сил под командованием фельдмаршала Кутузова. При этом нужно понимать, что и русским войскам пятисоткилометровый марш, перемежающийся постоянными стычками с французским арьергардом, в условиях холода и сложностей в снабжении, дался не легко. Русская армия уменьшилась вполовину, люди были истощены до последнего предела, и лишь явная перспектива окончания войны толкала их двигаться вперед.

— Сколько может быть французов на той стороне? — Обеспокоенно спросил Кульнев, глядя на растущую толпу на левом берегу Березины. — Не слишком ли много, чтобы позволить им достраивать мосты.

— Тысяч двадцать, может двадцать пять, по моим прикидкам, должно быть, вряд ли больше. Но правда, это будут отборные гвардейские части. Прорвемся…

В этой истории отступление Наполеона было совершенно не похоже на то, что я знал из учебников. Французская армия не познала триумфа захвата Москвы, но также не познала и позора полного разложения на пути обратно. Здесь полки оставались полками, не превратившись в банды мародеров, солдаты продолжали исполнять приказы офицеров, а не думали, как сохранить награбленные в Москве ценности. Однако и потери — как боевые, так и связанные с худшим, практически, если быть честным, отсутствующим снабжением — у французов были неизмеримо выше. Кроме банально еще одного большого сражения, вылившегося в дополнительные смерти и ранения, здесь русская армия, имея изначально на пятьдесят тысяч лишних штыков больше, гораздо охотно вступала в отдельные мелкие стычки, размениваясь с французами по относительно выгодному курсу. Ну и про летучие команды и моих егерей забывать не стоит, они тоже изрядно кровушки вражеской попили.

— Давайте, наверное, начитать, — с сомнением в голосе озвучил я пришедшую, вероятно всем на этом берегу мысль. Строительство мостов, продолжавшееся около суток, подходило к концу: одна деревянная лента уже достигла правого берега, второй оставалось буквально несколько метров. А с той стороны ужен начали строиться войска, чтобы начать переправу. — Командуйте, генерал, не смею отбирать у вас это право…

Бабах! — Рявкнула укрытая до поры до времени маскировочной накидкой пушка. Всего-то кусок белой ткани, с несколькими навязанными на нее ветками и вот перед тобой не орудие, а грязный не успевший подтаять сугроб. Явление же двух десятков пушек на расстоянии в четыреста-пятьсот метров от переправы стало для французов настоящим шоком. До этого весь день на правом берегу не было видно вообще ни одного русского солдата. В тот момент, когда отступающие уже поверили, что сумели прорваться… Такой облом.

Первые же пущенные нашими орудиями ядра вызвали на той стороне реки настоящую панику. Сгрудившиеся у обреза воды французские части стали прекрасной мишенью: каждый снаряд проделывал в рядах вражеской армии целые просеки, убивая и калеча десятки людей.

Несколькими залпами русские артиллеристы разрушили законченный уже мост для артиллерии и повозок, оставив в целости только тот, который предназначался для прохода пехоты. Это тоже было частью плана: постоянно поддерживать во французах надежду на теоретическую возможность переправиться. Меньше всего мне хотелось ловить Наполеона, не имея в загашнике послезнания. Все же, опыт и талант в военном деле у нас были несопоставимых величин, без «читерства» я бы с ним, при прочих равных, даже пробовать тягаться не стал.

Надо отдать должное, французы достаточно быстро пришли в себя. Уже через десять минут по нашим пушкам с противоположного — более пологого, что дополнительно усиливало нашу позицию — берега начала отвечать французская артиллерия, а по оставшемуся мосту начали спешно переходить на правый берег передовые части.

С трудом себе переставляю, что чувствовали баварцы — а это вроде бы были они — когда пущенное практически вдоль оси моста ядро выкосило буквально половину находящихся на деревянном настиле людей. Даже со стороны выглядело это страшно, а уж находиться в эпицентре… Тем не менее баварцы постепенно начали накапливаться на этой стороне: быстро переняв наш опыт, вражеские солдаты под обстрелом начали залегать, минимизируя таким образом потери. Казалось, еще немного, еще один рывок и они смогут добраться до ненавистных пушек, возле которых суетилось едва ли несколько сотен бойцов прикрытия. Дойти, вцепиться пушкарям в глотку, заткнуть чертовы орудия и дать остальной армии спокойно пересечь реку…

Когда на этой стороне накопилось с полторы тысячи бойцов, неизвестный командир — потом оказалось, что это был Удино — отдал приказ подниматься в атаку. Каково же было разочарование французов, когда в тот же момент из леса позади орудий начали выходить шеренги Калужского и Могилевского пехотных полков. Русские подпустили понимающих, что оказались в западне, но неспособных уже ничего поменять баварцев на расстояние выстрела, после чего буквально парой залпов — артиллерия конечно же не отставала, выплюнув в лицо атакующим пачку картечи — решили исход сражения в свою пользу.