— Зима. Нужно дотянуть до зимы. Французы совершенно не готовы к холодам, они не обеспечены теплой одеждой, — «и зимними горюче-смазочными материалами. А, нет, это немного из другой эпохи», — мысленно схохмил я, а вслух продолжил мысль. — Едва на улице установится температура хотя бы в минус десять градусов, Наполеона можно будет брать голыми руками. Так что глобально, стратегически, если хотите, — наша задача не потерпеть поражения до ноября, а там природа сделает всю работу за нас.

— Извините, ваше высочество, — ехидно усмехнулся Багратион, нимало не впечатленный моими рассуждениями. — А государь знает про ваши планы?

— А как вы думаете, Петр Иванович, что я, по-вашему, делаю здесь?

Вопрос был провокационный. Можно было бы сказать, что я приглядываю за войсками от имени императорской семьи, но тут был Константин, который в военном деле смыслил всяко больше меня. Если я в меру своих сил следую некому плану Александра, то опять же почему Константин выступает за то, чтобы дать сражение. Видимо, Багратион тоже не сумев сложить два плюс два так чтобы получился удобоваримый результат, тему развивать не стал.

Мое «половинчатое решение» вызвало новый виток дебатов, которые продолжались еще добрых полтора часа и в итоге неожиданно устроило обе желающие ровно противоположного стороны. Уже этим же вечером войска, собранные вокруг города, получили приказ окапываться и строить мосты через Свислоч, чтобы при плохом развитии событий иметь возможность вовремя отступить на другой берег.

При этом было очевидно, что все двести к гаком тысяч человек Минск вместить в себя не сможет, да и угроза обходного маневра, способного отрезать армию от дороги на восток постоянно висела над головой Барклая подобно дамокловому мечу, поэтому больше половины армии заранее были отведены на восточный берег реки, защищать же непосредственно город осталось только сотня с небольшим тысяч штыков и конечно вся артиллерия. Часть ее правда тоже расположили на левом берегу для прикрытия переправ, что впоследствии аналогично сыграло определенную роль.

2 июля к городу подошел со стороны Вильно корпус Даву и сходу, нахрапом, попытался захватить губернскую столицу. За два дня мы как могли подготовили ее к обороне, в том числе и эвакуировав на восток большую часть мирного населения. Собственно процентов сорок жителей уехали еще до этого, частным, так сказать порядком, не желая знакомиться со всеми ужасами войны лично. Остальных, кого смогли, мы вывезли в сторону Смоленска с привлечением обозников.

Попытка штурма Минска малыми силами ожидаемо провалилась, оставив перед позициями наших войск несколько сотен тел, Даву откатился назад и стал ждать подхода подкреплений. Мы тоже не форсировали события, поскольку время играло на нас и каждый выигранный час и день только приближали русскую армию к победе.

Пока армейцы занимались непосредственно военными делами, на меня сбросили работу по профилю. Мне выделили конную команду и отправили организовывать эвакуацию жителей вдоль дороги на Смоленск, по которой предстояло отступать армии. Работа была, откровенно говоря, собачьей. Несколько раз в день объяснять людям, что все их хозяйство в ближайшее время будет уничтожено, и им самим следует уходить на юг или восток, бросив землю, на которой похоронены их предки — дело для нервной системы не слишком полезное. Впрочем, местные на удивление чаще всего воспринимали ситуацию если не как должное, то с каким-то недоступным человеку из двадцать первого века флегматизмом. Мол придет француз — уйдем в леса, уйдет француз, вернемся, отстроимся и будем жить дальше. Даже перед лицом вражеской армии переселяться на юг и восток страны соглашался очень небольшой процент крестьян.

4 июня подтянув растянувшиеся за время марша «хвосты» Даву предпринял вторую попытку штурма. Днем раньше со стороны Гродно подошел авангард седьмого корпуса генерала Вандама и теперь у французов в районе города собралась уже стотысячная группировка, при этом войска их продолжали подходить.

Что сказать? Вживую масштабные сражения выглядят гораздо более эпично, чем в любой голливудской экранизации. Французы вместе с саксонцами начали обстреливать наши позиции с самого утра, едва только рассеялась предрассветная дымка и стали видны позиции наших войск.

Русская артиллерия, впрочем, тоже не заставила себя ждать и открыла огонь в ответ. По пушкам у обеих сторон на начальном этапе битвы был примерный паритет, ведь опасаясь того, что его могут отрезать от переправ Барклай заранее отвел большую часть артиллерии на восточный берег для прикрытия мостов, и в начале боя она помочь пехоте была не способна.

Признаться, вот так сходу разобраться с тем, что происходило перед нами было достаточно сложно, тем более что, находясь на позициях артиллерии за рекой видеть всю картину боя я не мог. Кто-то куда-то стрелял, носились туда-сюда курьеры и посыльные, перемещались полки… Как местные полководцы понимали, что происходит на поле боя, учитывая безветренную погоду и достаточно густую пороховую дымку, висящую в воздухе — не понятно. А если к этому прибавить совершенно отвратное качество подзорных труб, чтобы разглядеть что-то с помощью которых нужно было иметь собственное отличное зрение и немалый опыт, то вообще.

— Да уж… — растеряно пробормотал я, спустя пару часов сражения, — это вам не фишки на карте двигать…

Сидящий рядом на зарядном ящике Воронцов — куда я без Семена Романовича, кто бы меня одного отпустил — только хмыкнул, услышав мой комментарий. Воспитатель военным делом не увлекался совершенно и будучи поглощенным поеданием нехитрого «походного» обеда — хлеб, сыр, какая-то зелень — в сторону сражения даже не пытался смотреть.

Ближе к двум часам дня французы сумели подойти достаточно близко, чтобы до них доставала артиллерия и на этом берегу, после чего Воронцов в ультимативном порядке приказал мне покинуть поле боя. Пришлось подчиниться.

В целом сражение под Минском прошло примерно так как мы и задумывали. В течение двухдневного боя, мы, не пытаясь удерживать позиции до последнего, сдали город и отступили на восток по Смоленской дороге, потеряв около пяти тысяч человек убитыми и еще сколько-то раненными. При этом потери французов были совершенно точно больше, начало сказываться наше преимущество в качестве ружей и новая форма пуль, которые позволяли стрелять чуть дальше и чуть быстрее. Очевидно, что очень скоро все европейские страны, увидев преимущества нового оружия, внедрят его и себе, но я надеялся, что до окончания кампании этого года, нам технологического отрыва хватит. А там, глядишь, будет уже не так принципиально. Ну и мы что-нибудь еще придумаем.

Собственно, мои умельцы уже почти два года неспешно разрабатывали что-то типа винтовки Дрейзе с бумажным унитарным патроном калибром в пять линий. Меньше наша промышленность стабильно, с адекватным количеством брака, выдавать пока не могла. Процесс шел медленно, то и дело упираясь в низкое качество материалов и неразвитый станочный парк, но прогресс был виден и я надеялся что в следующей войне, пехотное вооружение русской армии уже перейдет на совершено иной качественно более высокий уровень.

Еще одним результатом боя стал большой пожар с котором сгорела большая часть деревянных построек города. Зарево, пожирающего все и вся огня было видно на западе всю следующую ночь, и как бы это не было печально, такой результат полностью укладывался в рамки избранного нами плана, а значит для победы придется сжечь еще не один свой город, как бы горько от этого не было.

Объединённая западная армия, насчитывавшая после отступления из-под Минска около двухсот тысяч человек, для передвижения по одной дороге, была слишком велика. Это виделось нашим генералам слишком опасным, растягивать колонну войск на добрых двести километров, оголяя таким образом фланги и рискуя получить неожиданный удар в самый неподходящий момент. Поэтому отступать решили одновременно по двум дорогам. По прямой на Смоленск двинулась более медленная пехота, большая часть артиллерии, корпуса Раевского, Бороздина, Дохтурова и Тучкова. По северной дороге же через Витебск ушла конница Уварова с казаками Платова, и остальные войска под общим командованием Багратиона.