Катя никогда не жаловалась. Только сегодня она вдруг сказала что-то о деньгах. Насколько это на самом деле её беспокоит? Может, она бросила ту фразу со зла, в пылу? Или прорвалось то, что Катя никогда не решалась говорить своему единственному близкому человеку?

Забыть про это? Запретить говорить на тему денег?

Задумавшись, Ани согнул линейку пополам, и она хрустнула. Костяшки пальцев ударились друг о друга, Ани чертыхнулся.

«М-да, вот и наглядный урок, – подумал он. – Главное – не пережать».

Ани решил, что позвонит подруге Кати, которая живёт в интернате, и уговорит её написать Кате приглашение. Кстати, она давно не звонила и не писала подруге. Можно будет её этим слегка укорить. Вот пусть сама напишет, а в ответ получит приглашение.

Небольшая манипуляция, да. Но для её же пользы.

– Здесь у нас комната продажников, а здесь сидят техники. Здесь склад «железа», а вон там… Нет, туда смотри. Там столовая. И раз ты работаешь в нашем отделе целых три часа и сорок семь минут, я расскажу тебе секрет.

– Какой? – парень резко выпрямился. Веснушки на его лице стали ярче.

– Большой. Вкусный. Горячий, – сказала Катя.

Лёва молчал, изучая девушку.

– Короче. Слушай. Каждый раз, когда кто-нибудь отправляет робота по поручению, он приносит нам кофе. Мы зашили скрытый набор команд в управление. У роботов есть три режима: AU «Как обычно», ASAP «Как можно быстрее» и WP «Как-нибудь при случае». Так вот, режим «Как обычно» включает в себя настройки не спешить, здороваться со всеми, улыбаться, а также пакет команд, про который начальство не знает! Он запускается, когда робот сделал дела и идёт в офис. Робот забегает в кофейню на углу и на бонусные баллы…

– Слушай, я вообще не пью кофе.

– А что пьёшь?

– Э-э-э. Ничего не пью.

Парень помолчал и добавил:

– На работе.

– Ну ладно. Как хочешь. Но видишь, как здорово?

– Что именно?

– Первый день, а у нас уже есть секрет.

– Не нравится мне это.

– Секреты?

– Ну… я бы не хотел воровать кофе.

– Воровать? Какое слово… Это не воровство.

– А что это? Кофе чужой.

– Он бесплатный. Мы покупаем за баллы. Пал Антоныч за ними не следит, для него это мелочь.

– И всё равно, – Лёва скрестил руки. – Брать чужое… даже если не деньги…

– Хорошо. Окей. Ладно. Давай так: мы покупаем кофе, кофе нас бодрит. Мы быстрее делаем работу. Быстрее работаем – компания получает больше денег. Значит, мы отработали кофе!

Лёва начал что-то говорить, но Катя его перебила:

– Хорошо-хорошо, можешь в этом не участвовать, но когда будешь отправлять робота – добавляй в конце команды «как обычно»: тебе всё равно, а другим кофе!

Лёва молча разглядывал Катю. Она почувствовала, что он хочет что-то возразить, но, глядя на неё, не решается.

Интересно, почему? Может, у неё на лице образовался какой-то иероглиф? Катя улыбнулась Лёве и посмотрела на него вопросительно. Лёва смутился. Веснушки на его лице стали плохо различимы: он покраснел.

Катя поняла, что Лёва засмущался, потому что она красивая.

Она на автопилоте дошла до оупенспейса, невидящим взглядом нашла свой стол, плюхнулась в кресло и попыталась сосредоточиться на коде.

Катя не считала себя красавицей. У неё был большой нос, поэтому она всегда ходила чуть опустив голову, чтобы нос смотрелся лучше. За это она получала тычки от Ани, который заставлял её не горбиться. Но в последние дни что-то изменилось. А может, не дни? Может, она наконец выросла и уже несколько месяцев назад её лицо стало взрослым лицом Настоящей Кати, которая превратилась из подростка в девушку, и эта девушка…

Стоп! А не поэтому ли её стали брать на совещания? Катя уже пять раз подряд выезжала на переговоры с клиентами в качестве переводчика с технического на русский и обратно. Собственно переводить ей доводилось мало. Поэтому Катя думала, что её берут на всякий случай, но теперь… что, если её брали только потому, что этим мужикам хотелось видеть хорошенькую мордашку? Может, Катю возили с собой так же, как возят игрушечную собачку на передней панели авто? Собственно, Катя с собачкой делали одно и то же: кивали головой.

– Сроки сдвигаются на сентябрь. Верно, Катя?

Катя улыбается и кивает.

– Сможем подготовить сборку программы за две недели?

Катя улыбается и кивает.

Вот дерьмо.

Катя встала из-за стола, прошла, чуть не срываясь на бег, в уборную и заглянула в зеркало. Сперва она, как обычно, опустила голову, но тут же подняла её и всмотрелась в своё лицо. Обычная Катя: большой нос, неярко-голубые глаза. Когда она смотрит внимательно, её взгляд становится строгим и делает её похожим на Ани, но стоит ей улыбнуться – и она становится похожей на маму, которая, кажется, просто не умела быть серьёзной.

«Пора выбираться отсюда», – подумала она.

Можно всю жизнь проходить по этим светло-серым коридорам, улыбаться мужикам и копаться в написанных прыщавыми лохматыми немногословными айтишниками роботских прошивках. Не то чтобы ей не нравились роботы. Они, конечно, не были вонючими, это она со зла их обругала. Но где-то была другая жизнь. Жизнь, полная других жизней.

Где-то были камеры, режиссёры и свет, бьющий из софитов.

Где-то были истории, погони, смех и неожиданные повороты.

Где-то было кино. Плоское – классическое, трёхмерное и виртуальное. Фильмы, сериалы и битадаптивы.

Где-то были актёры и актрисы. Ну откуда-то же их берут. И Катя ничем не хуже. Она умеет играть: у неё 88 баллов из 100 по индексу АctingAmy.

И она, оказывается, красива.

Катя улыбнулась себе в зеркале, задрала нос и пошла обратно на рабочее место, гордо расправив плечи.

Сегодня вечером она придёт в библиотеку и покажет им всем.

Пиликнуло сообщение. Старший брат писал: «Извини, сломал твою линейку. Сегодня куплю новую».

– Почему ты молчала, почему не писала, не дала знать? – спросила Катя.

– О чём?

– Как о чём? – подняла брови Катя. – Что тебе приходится прозябать в таких условиях.

– Сильно сказано. Здесь совсем недурно. Нью-Орлеан – город совершенно особенный.

– При чём тут Нью-Орлеан! Всё равно что сказать… прости, малыш, – Катя запнулась и добавила:

– Вопрос исчерпан.

Подумала и повторила:

– Вопрос исчерпан, – в этот раз Катя постаралась вложить в голос мягкую категоричность. Так, чтобы во фразе явственно прозвучала жирная точка, но в то же время чувствовалось и сожаление о неосторожно сказанном, и любовь к сестре, и снисходительность к ней.

– Спасибо, – ответил голос.

– У меня теперь на всём белом свете – одна только ты, а ты мне и не рада, – сказала Катя, делая вид, что смотрит не в глаза собеседнице, а в стакан, дрожащий в её руке.

– Ты мне и не рада, – повторила она и сказала громко:

– Конец!

– Конец, – ответила собеседница. Катя посмотрела на экран: там отображалась она сама, но в старинной одежде, бледная и сильно старше. Изображение зависло на пару секунд, и программа перестала перерисовывать Катю: сперва с её лица исчезли морщины, потом на экране возникла Катя как есть – девочка с волосами, собранными в два хвостика, в ярко-лиловых лосинах и мятой майке. В глазах девочки по-прежнему отражалось страдание разорившейся южанки.

– Блади хелл, – сказала себе под нос Катя.

– Вы получили 88 баллов за сеанс актёрской игры. Отличный результат!

Катя вздохнула. Набрать семьдесят баллов было просто. Набрать восемьдесят стоило ей многих часов ужимок перед камерами. В последние две недели она не опускалась ниже 88, но и выше подняться не могла. Словно программист «зашил» эту цифру в настроечный файл программы, которая оценивала Катины старания, и оставил комментарий строчкой выше:

// стеклянный потолок для Кати

// $glassCeilingForDumbChicks : Int = 88;

Возможно, Катя просто бездарность? Или недостаточно хороша собой? Катя фыркнула себе под нос, будто сомнения были микробом и она поторопилась его выдохнуть.