Всё это дело происходило в тех самых огороженных катакомбах Парижа.

Арким готовился нанести продуманный и надёжный удар по ничего не ожидающему правительству, разом захватив весь Париж и установив тут свою власть.

Они-то думают, что после такого «потрясающего провала восстания», рабочие точно не решатся в ближайшее время на второй исход из трущоб, а там голод скажет своё слово и они сдадутся.

Какие всё-таки наивные люди сидят в мэрии Парижа…

//Французская империя, г. Париж, трущобы, 21 августа 1860 года//

– Сколькими надёжными людьми мы сейчас реально располагаем? – спросил Арким, уставившись на недовольного Гюго, который после поражения во время первого восстания потерял какое-либо влияние на народ.

– Я ничего не знаю, – ответил писатель и отвернулся.

– Мы должны работать вместе, раскол недопустим, – твёрдо заявил Арким. – После победы можем начинать грызться и рвать друг у друга власть, но сейчас… сейчас нужно быть едиными как никогда.

В этой довольно большой по площади хибаре, где они сейчас заседали, собрались все наиболее активные члены Сопротивления, поэтому меч говорил скорее для них, чем для Гюго.

– Нужно свалить режим, а дрязги оставить на потом, – продолжил Арким. – Я знаю, что не все здесь разделяют идеи социализма, но у нас есть общий враг. Тот враг, который извлёк некоторые уроки из прошлого, который прекрасно понимает, как именно нас можно разобщить и уничтожить. Наша разобщённость – это козырь в рукаве императора! Если каждый сейчас будет тащить в свою сторону, то телега Революции не сдвинется в нужном направлении ни на сантиметр!

– И ты, конечно же, знаешь, куда нужно идти, да? – скептически поинтересовался Эжен Варлан.

– Конечно же знаю! – кивнул Арким. – Но я буду предельно честен с вами: меня интересует сама Революция, а не то, что будет после неё. После вы вольны творить всё, что вам заблагорассудится, у вас появятся для этого все возможности. А я… Я просто исчезну, будто и не было меня. Торжественно клянусь вам перед Богоматерью и Иисусом Христом, что не возьму власть, когда мы свалим императора! Я самовольно отстранюсь и вы выберете угодного вам лидера на основе всенародного голосования и пусть буду проклят я Богом и предан забвению, если не смогу отказаться от полученной власти в момент падения императора и установления власти Советов! Вы будете в праве осудить меня и сослать на каторгу на самые задворки павшей империи, если я вдруг ни с того, ни с сего решу, что сделал не всё! Вас устраивают такие условия?

Люди в помещении хранили молчание.

– Раз нет возражений, то принимаю на себя полномочия лидера Сопротивления, – вновь заговорил Арким, твёрдым взглядом оглядев присутствующих. – Политические вопросы и разногласия между членами Сопротивления с сего дня объявляются неважными, вплоть до окончательного свержения императора и его клики! Посмевшие нарушить сей указ будут преданы трибуналу и наказаны по всей строгости законов военного времени!

Меч почти с самого начала знал, что в целом трущобами никто особо не занимался, типы вроде Гюго, Варлана или покойного Делеклюза тёрлись в приличных районах, обрабатывая умы синих и белых воротничков, оставив люмпенов и маргиналов на откуп самим себе. И теперь умы этих миллионов горожан носят в себе совершенно разные идеи, начиная от совершенно идиотских и полуграмотных версий либерализма, заканчивая дремучим родоплеменных национализмом.

Могло показаться, что социалисты сейчас сильны, но на деле их жалкая горстка на фоне разношёрстной массы жителей трущоб, которым совершенно неважно как, но важно, чтобы происходящее закончилось. Всенародный надрыв и отчаяние требовали выпуска, пусть даже ценой жертв, грабежей и насилия на улицах.

Перед Аркимом не стояло цели сплотить французский народ и вести его к светлому будущему. Его цель – свергнуть императора, ставленника адептов Порядка.

Вообще, всё происходящее очень в стиле Порядка: одним мощным ударом смести все преграды на пути к цели, построить строгое сословное общество, где всё просто и понятно, обратить к своему аспекту ключевые лица из власти, а потом делать свои непонятные дела.

Нет, непонятные дела потом делают все аспекты, но способы прихода к власти в мире у них разные: Порядок бьёт в голову, Хаос – куда придётся, а Бездна – в самое сердце. Смерть… Смерть никуда не бьёт. Ей и так принадлежит остальная часть бесконечности «ничейных» миров.

Арким даже представить себе не мог, как дорого Бездне обошлась его отправка в этот мир, он старался об этом не думать, но он знал, что Порядок потратился крайне изрядно: сотни адептов, тонны неживого материала в изделиях… Это должно было связать ему руки на десятки тысяч лет.

Ведь существует определённый лимит возможностей. Всегда есть лимит, иначе это не имело бы смысла: при условии наличия в распоряжении аспекта технологически развитых миров и неограниченности в засылке новых адептов и материальных средств, никто бы не церемонился. Шла бы бесконечная война одной бесконечности миров против другой, в которой невозможно было бы какое-либо развитие этих самых миров.

А так, воздействие определённым образом регламентировано некими неведомыми Аркиму правилами и существуют границы возможностей для воздействия, определяемые в каждом конкретном случае.

Далеко не факт, что Бездна отправила одного только Аркима с боевой платформой, хотя для захвата «ничейного» мира этого хватило бы с лихвой, но тут ведь уже давно орудуют порядочники…

– Арманд, отправь ещё пять сотен рабочих в нашу кустарную мастерскую, – распорядился Арким, когда стало ясно, что все приняли его чрезвычайную власть. – Нам нужно очень много бомб! Жак, Леонард, тащитесь на юг трущоб и выясните, поддержат ли нас люди Педро!

Педро – лидер португальско-испанской диаспоры, обитающей на юге Парижа. Они держатся обособленно, помогают друг другу справиться с невзгодами, но постоянно терпят от жандармов, которым не нравится такая национальная организованность. Теперь-то они туда не суются, но ситуация там несладкая, как и везде в трущобах.

– Шеф, там дирижабли! – воскликнул вбежавший в халупу часовой.

Арким выскочил на улицу и уставился в небо. И действительно.

Дирижабли спускались из облаков поближе к земле. Спустя несколько десятков минут наблюдения Арким зафиксировал отделяющиеся от них точечки, которые по мере приближения к земле стали напоминать жестяные бочонки с химическими детонаторами.

Бочки падали на землю, на дома, а затем взрывались, заливая всё вокруг вспыхнувшим топливом.

Точность была даже хуже просто дерьмовой, но имперские аэронавты не ставили перед собой цели бить куда-то конкретно.

Это заурядный, но эффектный акт террора.

Хибары начали загораться, на трущобы падали десятки бочонков в минуту, кое-где уже начал разгораться пожар.

«Чем хуже – тем лучше», – подумал Арким.

Как он понимал, вопросом восстания занималась оторванная от реальности военная пробка, которая думала, что если сжечь противнику его дома и держать в страхе повторения бомбардировок, то он рано или поздно сдастся.

На самом деле, теория в текущих реалиях имеет право на жизнь: американцы вон до семидесятых годов считали, что страну можно покорить используя исключительно авиационные бомбардировки. Дело было во Вьетнаме и чем это закончилось послужило горьким уроком для многих государственных фантазёров.

Тот идиот, который посмел отдать приказ сжигать трущобы, только усугубляет ситуацию: людям, которым некуда возвращаться, уже и пули не страшны.

– Настало время бить этих тварей… – прошептал Гюго, вышедший вместе с остальными смотреть на зарево грандиозного пожара.

– Рано, – вздохнул Арким. – Мы не готовы. Второго провала она нам не простит.

– Кто не простит? – поинтересовался Виктор Гюго.

– Франция, – ответил меч.

//Французская империя, г. Париж, Версаль, 5 сентября 1860 года//