Я закашливаюсь.

Странно. Подумаешь, заработала Тоня себе на алкоголь, это ее дело. А Васька-то зачем вмешивается?

– Я ему краску от шкафа отскабливала! – вдруг с визгом срывается Тоня. – Когда пол красила, случайно шкаф запачкала, а он меня скоблить заставил! И вино я у него со стола стащила!

– Стащила? Надо же, какая храбрая… А чего он тебя за воровство еще плеткой не исхлестал? Или планирует это сделать вечером?

– Он пьян был! Наверное, пропажи и не заметил, вот я и свистнула!

Я недоверчиво кошусь на Тоню. Эта серая лохматая фигура мало походила на ту, что разжигает в мужчинах интерес. Может, у меня ограниченные вкусы? Может, я чего-то не понимаю? В любом случае, Васька очень спешит с выводами.

Я поджимаю губы и опускаю взгляд в тарелку. Даже на зеленый сгусток смотреть приятнее, чем слушать предположения Васьки.

Дверь в столовую хлопает.

– Знаешь, я тебе говорила уже, что ты можешь мне во всем признаться. Я бы тебя, конечно, поддержала. Но ты признаваться не хочешь. Как говорится…

Тоня вдруг хватает ложку и швыряет в Ваську. Часть зеленого сгустка оказывается на стене, а ложка с тихим звоном падает на пол.

Прямо под ноги только что вошедшему в столовую коменданту, забрызгав кашей его начищенные сапоги.

Мгновенно в столовой возникает напряженная тишина. Только из окон чуть слышны немецкие крики и звуки рассекающих дерево топоров.

Я задерживаю дыхание и до побелевших костяшек сжимаю собственные ладони.

Комендант стоит.

Смотрит сначала на упавшую ложку. На запачканные кашей сапоги. Окидывает взглядом столовую. Медленно стаскивает с ладоней кожаные перчатки, складывает их и засовывает в карман кителя.

Первой подает голос откуда ни возьмись появившаяся Марлин. Прижимает ладони к пылающим щекам и охает:

– О, господи… Ради бога, простите меня, оберштурмбаннфюрер!

Комендант переводит взгляд на нее. Прищуривается.

Я готова забраться под стол, чтобы не видеть ничего из того, что может произойти прямо сейчас. До кисловатого привкуса сдавливаю зубами губы и пытаюсь не задохнуться. Голова кружится, в висках стучит…

Марлин вдруг падает на колени перед комендантом и начинает активно вытирать полотенцем его ботинки.

– Совсем не понимаю, как такое могло произойти, – приговаривает Марлин, ссутулясь над ступнями нациста. – Ведь все время находилась здесь, следила за ними… Но никак не ожидала, что вы зайдете.

Комендант вытягивает из нагрудного кармана папиросу, вставляет ее в зубы и чиркает красивой зажигалкой. Марлин наконец стирает с ботинок остатки каши и неуверенно поднимается.

– Так я должен спрашивать у вас разрешения, чтобы войти в свою же столовую? – вздергивает бровь комендант, размыкает губы и выпускает тонкую струйку дыма.

– Господи, конечно, нет! Просто вы нечасто ее посещаете…

– А сейчас вздумал посетить. Проверить, как прижилась новая рабочая сила. И, насколько вижу, прижилась она очень хорошо?

Я упираю взгляд в тарелку настолько, насколько это вообще возможно.

Против своей же воли кошусь на коменданта.

– Я разберусь с ними, – опускает глаза Марлин. – Еще раз извините. Они просто еще не знают, как нужно себя вести.

– Эту я видел уже давно, – комендант кивает на Тоню, а я сначала напрягаюсь, потом облегченно выдыхаю. Значит, он понял, кто во всем виноват?

– Оберштурмбаннфюрер, вы уж не злитесь. Просто…

– Услышьте саму себя, фрау Эбнер! Как я могу не злиться, если подобный инцидент происходит не в первый раз?! Как я могу не злиться, когда вижу, что вы не справляетесь со своими обязанностями?! Сколько раз животные забывали свое место именно в ваше дежурство?!

– Но… Оберштурмбаннфюрер… Вы же меня не выгоните?

– Лучше вспомните, почему вы до сих пор здесь, фрау Эбнер, – комендант резко гасит папиросу и утирает губы. – Если бы на моем посту был некто другой, вы вылетели бы в первый же день. Самая ничтожная надзирательница.

– Я исправлюсь.

– Не зная вас, я мог бы и поверить. Вы считаете нормальным то, что произошло буквально три минуты назад?

– Не считаю. Я накажу их.

– Я сам этим займусь. У вас слабые руки.

Я напрягаюсь.

Их?!

– Понимаю, оберштурмбаннфюрер. Постараюсь исправиться.

– Вы неисправимы. Зайдите ко мне. Обсудим вашу дальнейшую работу здесь наряду с поведением рабочей силы.

Марлин багровеет. Теребит свои пальцы и почти неслышно выдавливает:

– Как скажете.

На секунду – или мне кажется? – глаза коменданта светлеют. Сам он грустно вздыхает, покровительственно хлопает Марлин по плечу и говорит:

– Идемте за мной. Я хочу обсудить с вами некоторые аспекты.

– Но вы же меня не выгоните?

– У нас будет много времени, чтобы подробно обо всем поговорить. Рассчитываю на ваше понимание и благоразумие. В противном случае, вы знаете, что вас ждет.

Марлин в секунду преобразуется в дрессированную собачку и покорно, понурив голову, плетется за комендантом.

В дверях он останавливается. Оборачивается через плечо, останавливается взглядом на Тоне и едва слышно выдает:

– Неотесанный свиной сброд. Я по шею в вашем дерьме.

Резко разворачивается, толкает дверь и выходит.

– Это мы теперь в дерьме, – констатирует Васька и залпом опрокидывает в себя стакан воды. И картинно морщится. Наверное, пытается создать иллюзию целебного напитка, что у нее прекрасно получается.

А потом мы выходим на работу. Я упрямо пытаюсь найти Марлин, но ее нигде нет. Как ушла вместе с комендантом, так и не вернулась. Только Вернер по-павлиньи с плеткой расхаживает да парочка немецких офицеров в беседке алкоголем заливаются.

Я брошенной собакой брожу мимо работающих девушек. То и дело оглядываюсь на Вернера и пытаюсь прибиться хоть к кому-нибудь, чтобы избежать порки.

Марлин обещала дать мне материалы, но ее нет, а наш барак почему-то заперт. И теперь я искренне не знаю, что мне делать, чтобы создать видимость работы.

Нахожу в толпе Тоню, которая красит табуретки. Вздыхаю и приближаюсь к ней.

Она мигом щетинится:

– Слышь, тебе заняться нечем?

– Мне не дали материалов.

– А я тебе их где возьму, высру?!

Я сажусь на мягкую траву. Пальцами пытаюсь расчесать спутанные волосы.

– Тебя не наказали? – спрашиваю.

– Представь себе – нет! Я с комендантом покувыркалась, и он меня помиловал!

Я морщусь. Выдаю:

– Тонь… Не злись, пожалуйста. Это все Васька. А меня два дня назад еще здесь не было, поэтому знать я ничего не могу.

– Угу, – кивает Тоня, но уже без былой агрессии. Продолжает работать кистью. – Васька интересная такая. Говорит, я за бутылку с немчурой переспала… А, может, я и переспала бы, да кто ж меня возьмет!

– Тонь… Мне материалы не дали. Марлин обещала, но ее нет, она у коменданта.

– Ну а я че?

– Дай работу какую-нибудь. А то у Вернера просить боюсь.

– Работу ей подавай… Ну че, давай, помогай мне красить. Марлин, сучка, кучу табуреток на меня сгрузила, у меня после третьей уже руки отваливаются.

Я радостно киваю.

Тоня машет рукой в сторону сарая:

– Туда сбегай, там ведро у стенки стоит, а в нем кисти. Возьми любую и шуруй назад.

И я бегу. А на обратном пути на меня, словно что-то предчувствуя, в упор смотрит Вернер. Да только я специально махаю двумя кистями, мол, есть у меня работа, не прикопаетесь!

Тоня поднимает на меня глаза и хмыкает. Я усаживаюсь подле нее, макаю кисть в коричневую краску и провожу по деревянной ножке.

– Скажи, – вдруг спрашивает Тоня. – А ты ей поверила? Только честно?

– Честно? Не знаю. И не могу знать, ведь подробности мне неизвестны.

– Поверила, значит. Спасибо.

Она говорит это на полном серьезе, и я от неожиданности чуть не выраниваю кисть.