– Оберштурмбаннфюрер… Разреши просто уточнить? Дело в том, что сбежавшую поймали в частности благодаря этой русской. Она знала, что гараж открыт, и могла спокойно сбежать, но не сделала этого, а проявила к нам уважение и осталась в штабе.
– Да струсила твоя русская, вот и все! Просто струсила! Думаешь, я не знаю эту суку? Да прекрасно я ее знаю! Корчит из себя невесть кого, а на деле даже сбежать духу не хватает! Я ее даже животным теперь назвать не могу, она просто жалкое безвольное существо. Если она сейчас же не ляжет рядом со сбежавшей – ляжешь ты и оголишь свою спину. Уговаривать тебя я устал.
До побелевших костяшек сжимаю в руках хлыст.
Сглатываю.
– Русиш! – вдруг орет Вернер. – Да бей же ты, дура!
Не смогу.
Не ударю.
Уже все.
– Вернер. Я считаю до трех.
И тот не осмеливается больше пререкаться.
Дергает меня за руки. Срывает с моего тела рубашку, рывком пододвигает второй стул. Швыряет меня в него. Вдавливает грудью в шершавую деревянную поверхность.
Обнаженную спину освежает горячий ветер, как медсестры смазывают спиртом руку перед прививкой. Но я этого почти не чувствую, а ощущаю лишь ледяные ладони Вернера на своих плечах.
Кажется, я пытаюсь что-то сказать, пытаюсь вырываться…Беспомощно ерзаю, вжатая руками старшего надзирателя в колючий стул.
Застеленными пеленой слез глазами смотрю на возвышающуюся надо мной фигуру коменданта, которой лениво крутит в ладонях перчатки и, полузакрыв глаза, смотрит на меня. Терпеливо ждет начала представления и устало, почти незаметно улыбается.
Сердце больно сжимается внутри. Из-за сдавленной груди не могу даже вздохнуть. Глотаю горячие слезы, изо всех сил хватаюсь одной рукой за спинку стула. В самый последний момент успеваю зажмуриться…
А мертвая оса так и продолжает кольцом липнуть к потонувшей в грязи конфете.
Глава 11
Очень много времени мы с Машкой проводили в библиотеке.
Не потому что мы были прямо заядлыми чтецами. Честно говоря, сидению с томом в руках мы предпочитали носиться, шариться по деревне, бегать к старому сельсовету с заколоченными окнами и качаться на калитке. А еще играть в больничку, в магазин, в цирюльню и ветеринара…
Просто мамка Маши работала в библиотеке и часто заставляла ее замещать себя, а та в свою очередь – тащила меня за собой.
Помню, сидим мы в избе. Вечер уже, мамка корову доить пошла, а мы в кухне сидим и ждем, когда картошка поспеет. Никитка конфеты грызет, граммофон песни по комнатам разносит, братка чего-то во дворе колотит… Ждем, когда мамка воротится, она сквозь марлю молоко пропустит и… О, оно всегда такое сладкое, жирное и теплое! Потому что клевера на наших лугах видимо-невидимо, коровы его срывают и такое дают молоко, даже меда добавлять не надо – и так сладкое.
Дверь вдруг со скрипом отворяется, и в избу просовывается голова Машки.
– Вер, – зовет. – Ты дома?
– В городе. Видишь же – нет меня.
– Вот ты ерундой маешься, а у меня дело срочное! У тебя пожевать чего-нибудь есть?
Вылезаю из-за стола. Кошусь в бурлящую на печке кастрюлю.
– С минуты на минуту картошечка готова будет. Мамка сейчас молока надоить должна.
– А, это дело! Но мамку твою ждать мне некогда, картошку горячую в газеты заверни да дежурить пойдем!
Хмыкаю.
– Дежурить? Куда опять? В библиотеку поди?
– Ну а куда еще? Мамка в клуб уйдет сейчас с папкой, а рабочий день еще не кончился. Как люди без книг сидеть будут? Только избу она заперла, еды не взять, а нам с тобой в библиотеке долго стоять придется… Так что заворачивай свой картофан. Ну, и… помидорок каких заверни туда же. А то одной мне скучно, а так мы будем страшилки друг другу рассказывать!
– Ага, свет опять погасишь и хватишь меня сзади ледяной рукой. Знаем, плавали.
– Не бубни, как ворчунья старая! Все бу-бу-бу да бу-бу-бу, бу-бу-бу да бу-бу-бу… Это когда было-то, лет пять назад? А ты все дуешься!
Едва картошка поспевает, как я сворачиваю ее в газету, туда же по приказу Машки послушно кладу пару помидорок. Никитке передаю, чтоб мамке про мой уход сказал. И бегу за Машей в библиотеку.
А вечером на улице так уютно… Комаров, правда, тьма-тьмущая. Особенно там, где коров гонят – черной тучей они животных облепляют и на людей перекидываются. Зато сколько ребятни, все шайками: кто на жердях от изгороди сидит, кто в больших колесах устроился, кто на бревнах…
Машка библиотеку отпирает. Важно так, по-взрослому. И заходит важно, внимательным взглядом обстановку оценивая…
Мигом к полкам бежит, вынимает книжечку на свое имя и радостно подрисовывает в список звездочки…
Это у нас здесь что-то вроде правила. Теть Дуся, как и многие вместе с ней, страстно верит в спасительную силу революции и преклоняется перед Владимиром Ильичом. Поэтому и в библиотеке установила: за одну прочтенную книгу про Ленина в твой личный список ставится звездочка. С условием, что ты подробно перескажешь ей содержание, конечно. А за пять звездочек дарится любая книга из библиотеки на выбор.
Вот Машка их себе и рисует.
– И что, верит? – восхищенно шепчу я.
Она сбрасывает со лба челку и пожимает плечами:
– Да она содержание спрашивает, а я и не знаю.
– Так зачем тогда рисовать?
– Ну… Вдруг поверит когда-нибудь? Хочешь, тебе тоже поставлю?
Смеюсь.
– А мне, думаешь, поверит?
– Конечно! Ты ведь не ее дочь! Или про Ленина читать хочешь?
Мигом мотаю головой:
– Да ни за что! Скука смертная! Я одну книгу еле как осилила, хоть звезду заработала… Но больше – никогда!
– В общем… Ты прочла еще четыре книги! А если спросит, мол, не помню, что я тебе их ставила – скажи, что это все у Филипповны было! А, нет… Я тебе три поставлю, хорошо? Ты еще книжку про Ленина прочитаешь, мамке сдашь, а она тебе как раз книгу любую подарит.
– Да не буду я про этого Ленина читать! Он скучный!
– Погоди, я читала одну. Хочешь, перескажу? Я даже знаю, какие мамка будет вопросы задавать!
И она пересказывает. И ее слушать намного, намного интереснее, чем читать самой. Потому что Машка постоянно сопровождает рассказ репликами вроде «Ну не дурак ли?», «Совсем мозгов у тетки нет, раз на такое решилась», «Сдох – ну и ладно».
Посетителей мало заходит. Да и знаю я, что для Машки дежурство в библиотеке равняется увлекательному приключению, в котором мы сидим в полутьме. Вместо страшилок, правда, обсуждаем Ленина…
– Русь! Кто вообще так красийт, как ты?!
Закатываю глаза. Устало закрываю их, откидываю назад взмокшие волосы и выдыхаю:
– Ну что опять я сделала не так?
– Ты сидейт, а краска капайт с кисть прямо на пол!
– И что с этого? Я ведь пол и крашу.
– Красийт надо при помощи кисть, а не капанье!
Медленно вздыхаю. Поднимаю на коменданта измученный взгляд.
Он сидит в своем любимом кресле и курит свои любимые папиросы. Пахнет от него любимыми духами, а из карманы выглядывают любимые часы. По комнате разносится его любимый марш из граммофона, а сам он застыл в любимой позе – закинув ногу на ногу и в упор уставясь на меня.
И приспичило же ему красить этот пол! Я бы уже час назад освободилась, так нет же! Я крашу, а он сидит себе да покуривает!
– Товарищ комендант… разрешите задать вопрос?
Он изгибает бровь.
Продолжаю:
– А за шкафом тоже нужно красить? Или нет?
– Если сказано красийт все – значийт, ты должен красийт все!
– Я понимаю, но там такой узкий проем, что моя рука туда просто не пролезет.
– А отодвинуть? Надорвешься?
– Отодвинуть?! Целый шкаф?!
– Не вижу ничего сложного.
Снова закрываю глаза и сжимаю губы. Сжимаю с такой силой, чтобы не дай бог меня не прорвало, что окупилось бы мне не слишком лестными поступками со стороны коменданта.
– Товарищ комендант. Ну вы же понимаете, что я не смогу. Он тяжелый.
– Да ничего вы не можете! Слишком нежный, я смотрейт! Шкаф ей передвинуть трудно!
