Я медленно делаю шаг вперёд, и, к моему удивлению, никто не препятствует. Я не отрываю взгляда от Легиона, призывая его выйти, точно так же, как Люцифер приказал тому меньшему демону. Выйди и вернись ко мне.

— Легион, пожалуйста… — начинаю я ровно и мягко. Я не хочу его пугать. — Тебе не обязательно это делать. Чего бы он ни хотел, чего бы ни обещал, это ложь.

— Девочка, я обещал ему, — огрызается Уриэль резким тоном, — жизнь, свободную от чувства вины и боли, связанной с бесчисленными потерянными душами. Душами, которые мучили его веками.

Я игнорирую его слова и продолжаю тянуться к любимому.

— Мы можем пройти через это вместе. Я ни в чём тебя не виню. Я не ненавижу тебя. Ты не сделал ничего плохого.

Легион, кажется, протрезвел ещё больше, будто только сейчас осознает, где находится и чему позволяет происходить. Он делает один шаг ко мне.

— Ему плевать на тебя и на меня. Мы — твоя семья. Все мы. И если ты сделаешь это… мы все умрём.

Он делает ещё шаг, побуждая Рафаэля сделать то же самое с паникой в глазах.

Но я не сдаюсь. Я продолжаю двигаться к Легиону, даже когда меньшие демоны становятся всё более возбуждёнными. Даже когда Уриэль кипит от презрения. Если он хочет убить Легиона, ему придётся пройти через меня. Он уже убил свою человеческую жену и без колебаний убьёт собственную дочь.

Рафаэль в замешательстве смотрит на Уриэля, молча спрашивая, что делать. Это не входило в план. Они не ставили на то, что Легиону хватит сил бороться с внутренними демонами. Серафимы, вероятно, сказали, что его жертва будет вознаграждена — что он выполнял Божий план по избавлению мира от заблуждений. Но они знали, что разговаривали не со своим братом, что он был пойман в ловушку, окутан стыдом и грехом, и использовали это против него.

— Помнишь первую ночь, когда мы спали в одной постели? — спрашиваю я, вызывая в памяти воспоминание, которое бережно хранила. — Я проснулась на полу, крича и плача после кошмара? Ты поднял меня, притянул к себе, обнял и прошептал, что я в безопасности… что всё будет хорошо, потому что ты рядом. Я тебе не говорила, но тогда впервые поняла, что такое настоящая безопасность и защищённость. Ты сказал, что тебя послали убить меня, но я знала, что могу доверять тебе. Я чувствовала. Я знала, что ты никогда не причинишь мне боль.

— Заткнись, девчонка, — шипит Селафиэль.

Но я не затыкаюсь, потому что даже не слышу её. В данный момент её не существует. Никого не существует. Только он и я лежим в море голубовато-серых простыней, удивляясь тому, как наши тела подходят друг другу.

— Ты снился мне несколько ночей подряд. Может, это и не мои воспоминания, но мне так показалось. И в тех снах ты был таким нежным, преданным, как и всегда. Никто никогда не смотрел на меня так, как ты. Никто никогда не заставлял меня краснеть одной лишь улыбкой или лёгким, как пёрышко, прикосновением пальцев. Я не знала, что значит быть по-настоящему любимым до тебя. Ты заставил меня захотеть надеяться. Мечтать. Хотеть. И всё, чего я хочу — ты.

— Глупый ребёнок, — выплёвывает Уриэль. — Ты не знаешь, что говоришь. Ему на тебя плевать.

Я игнорирую ложь отца и продолжаю сражаться, придвигаясь ещё ближе. Придвигаясь ближе к демону, который неловко считал себя моим парнем, хотя был намного больше.

— И когда ты отвёз меня в Колорадо-Спрингс, и Тёмный Король сотворил это заклинание… Я никогда тебе не говорила, но помню. После того, как завеса пала, и я узнала, что нефилим, я помню ту ночь. Я умоляла тебя поцеловать меня, заняться со мной любовью. Но ты этого не сделал. Ты заставил меня чувствовать себя так… хорошо. Но ты отказался целовать меня и сказал, что хочешь, чтобы я запомнила наш первый поцелуй. Ты хотел, чтобы на следующий день я прикоснулась к губам и улыбнулась при этом воспоминании. Ты отказался лишить меня свободы воли.

Темноволосый архангел всё больше раздражается, нервничает и переживает.

— Прекрати это, Уриэль!

— Ты понятия не имеешь, что это значило для меня. Так много людей — смертных и бессмертных — использовали меня, манипулировали мной, ты отказался воспользоваться этим преимуществом. Тогда я и поняла… что влюбляюсь в тебя. Я просто испугалась, чтобы признаться в этом. — Нас разделяют фут. Я уже чувствую, как тепло его тела окутывает меня. Но мне не удаётся прикоснуться к нему. Я не могу его удержать. Шанс поцеловать его в губы и заявить о моей любви, пока он обнимает меня точёными руками, украден. И всякая надежда вернуть его — спасти от самого себя — потеряна.

— Хватит!

Уриэль, такой глупый и беспечный, встаёт между нами, подняв клинок над головой. Я даже не уверена, что вижу, но что-то тёмное и злобное затмевает звёзды в глазах Легиона всего за долю секунды до того, как он хватает Рафаэля и ставит перед собой, используя как щит. Искупитель разрезает грудь Рафаэля, и ангел кричит, звук такой громкий и пронзительный, что я падаю на колени и закрываю уши, отчаянно пытаясь оставаться в сознании, когда шум сотрясает голову, вызывая невыносимую боль. Остальные меня тоже пали, так же как и меньшие демоны. Лучи ослепительного, яркого света просачиваются из каждого отверстия Рафаэля, и я вынуждена прикрыть глаза, прежде чем они вылезут из орбит. Я кричу. По крайней мере, мне кажется, что я кричу. Я больше ничего не знаю. Я даже не могу быть уверена, что сама не умерла.

Когда свет под веками начинает тускнеть, я осмеливаюсь обернуться и посмотреть, что осталось от темноволосого архангела. Кучка пепла и завитки белого дыма.

И Искупитель у ног Легиона. Но звезды погасли. Ни единого огонька в тёмных, мёртвых глубинах его глаз. И когда он смотрит на меня, его взгляд чёрен, как ночь, я знаю, что мы потеряли его.

Это не Легион.

Он даже не души, ищущие зла.

Его много.

Легион Потерянных Душ поднимает клинок, взвешивая его в руке, и медленная змеиная улыбка скользит по их губам. Мне кажется, я кричу, умоляя их остановиться, но не слышу своего голоса. В ушах звенит, все звучит так, словно я под водой. Я снова тону. Точно так же, как в детстве от рук матери. Точно так же, как в той церкви от рук отца.

В следующее мгновение Легион взмахивает клинком, нанося глубокую рану на груди Уриэля, как раз над местом, где должно находиться его ангельское сердце. Ужас искажает лицо архангела, когда он смотрит на первые потоки ослепительного света, просачивающиеся из разорванной плоти. Но каким-то образом он хватает Селафиэль, и они исчезают, оставляя за собой струйку белого дыма.

Но Легион ещё не закончил. Мы окружены врагами, на которых они нацелились. Пять ангелов ещё стоят по периметру, и прежде чем успевают взмахнуть белыми крыльями и убежать, Легион извергает тьму, тени и адский огонь, превращая их тела в кострища. Ангелы кричат в мучительной агонии, их кровь кипит, а внутренние органы буквально варятся. Запах горящей плоти… Мне приходится сглатывать желчь и прижиматься головой к прохладному бетону, просто чтобы оставаться в сознании. Я не могу смотреть на ангелов. Даже если их одурачили, сказав, что Уриэль выполняет Божью волю, даже если они пришли с намерением убить нас всех, я не могу смотреть, как они сгорают заживо. Я говорю себе, что встану, как только крики прекратятся, но этого не происходит. Однако не ангелы кричат от боли. Я приоткрываю один глаз и обнаруживаю, что Легион перешёл к меньшим демонам, разрывая их на части быстрее, чем они могут осознать, что происходит. Он убивает всех. Легион убивает людей. Я изо всех сил пытаюсь приподняться на дрожащих ногах; конечности превратились в желе. Затем тёплая ладонь хватает меня за руку, помогая встать, и притягивает к своей груди.

— Его нужно остановить, — говорит Люцифер. И впервые за всё время он выглядит… испуганным.

Сем7ёрка, Адриэль, Нико и Крисиз также встали, борясь с болью в головах и зловонием смерти, которое пропитывает воздух. К счастью, Альянсу хватило ума сбежать, пока мы все были отвлечены Серафимами. Слава Богу. Легион разорвёт их на части, на чьей бы стороне они ни сражались.