— Не волнуйся, Октавий. Я тебя еретиком не сочту.

— Хорошо. В общем, я понимаю: Церковь делается сильнее со смертью каждого её врага. Творец Небесный и царствие его над всем сущим делаются сильнее.

— Именно так Корнелий и проповедует. Так написано в его книге.

— Я знаю, я читал. В общем, конечно, мы должны становиться сильнее таким путём. Но понимаете, я…

Молодой паладин замялся. То ли боялся сказать задуманное, то ли не мог подобрать слова.

— …я совсем этого не чувствую. Вот.

Тиберий подивился тому, насколько сказанное созвучно с его собственными ощущениями. Только вот он — не самый юный из паладинов. Напротив: их предводитель. К нему идут за советом в таких сомнениях, а он… а что он?

Что он может сказать Октавию?

Однако командир обязан говорить, даже если слов особо не находится. Иначе ему точно ломаный грош цена.

— Чувства, брат мой, ненадёжны. Обманчивы. Через чувства Нечистый стремится овладеть душой верующего, тогда как оплот истинной веры — холодный разум. Потому обеты наши и направлены против чувств.

Получилось, скорее всего, неубедительно. Тиберий не сказал ровно ничего такого, что Октавий не слышал на проповедях сто раз. Молодой паладин кивнул, наверное, лишь из уважения к магистру.

Слабые слова, но хоть какие-то. Слова, которые Тиберий слышал в Вудленде, были иными. Да и не в одних словах там состояло дело…

Тиберий закрыл глаза и постарался расслабиться. Завтра ему предстояла встреча с самими Флавием и Корнелием. Встреча без лишних глаз и ушей, цель которой никто заранее не пояснил — но она уж точно была значительной. Не рутинные распоряжения по поводу паладинского ордена.

Возможно, там что-нибудь для магистра и прояснится. А даже если нет — могут прозвучать простые и понятные приказы. Приказы — чудесная вещь: пока исполняешь, думать особенно не приходится.

Лэйбхвинн всюду видел знаки. Видел в шелестящей листве, и в ряби на поверхности лесных озёр, и во мху на древних стволах, и в отблесках луны промеж крон, и в синих глазах своих верных псов. А особенно много знаков — во снах.

Потому-то он искал грибы в землях Койрнов. Пришло время для кое-чего большего, нежели обычные шаманские ритуалы — рано или поздно оно приходит. Иногда обходится без того одну луну, иногда половину года, но такой момент наступает: должно шаману не просто обратиться к лесным духам, а самому взглянуть на мир, сокрытый от большинства.

Дело затянулось, потому что у Силис в положенное время не пошла кровь. Лэйбхвинн знал: иной раз такое случается, однако предчувствия столь переполняли его, что старик разозлился. И на саму девчонку, и на другого своего юного помощника — Мирна. Заподозрил, что эти двое совокупились, нарушив запрет, и теперь Силис утратила половину своей полезности. Парнишка с девкой клялись, что ничего такого не делали, глядя на шамана испуганно. Прошло восемь дней, и Силис наконец-то закровоточила. Хорошо.

Лэйбхвинн жил на отшибе главной деревни клана Нэйрн — некогда великого, а ныне тени былого величия. Тени, впрочем, до сих пор весьма густой, устрашающей многих — не бледной. Конечно, шаман жил на отшибе, но для таких дел уходил ещё дальше. Лишние глаза не нужны.

За день Силис и Мирн поставили на поляне шалаш, натащили поленья и ветви для большого костра. Собаки лежали вокруг него, нервно подёргивая ушами. Лэйбхвинн тоже был занят: на малом огне он варил своё снадобье. Варил из грибов, варил из белых, чёрных и красных ягод, из кореньев и мёда, из свежей хвои и душистых трав. Старался не вдыхать пар раньше времени, не чувствовать столь знакомый запах.

К вечеру Лэйбхвинн разделся донага и велел Мирну начертать на теле положенные знаки — жёлтой и красной охрой, углем и кровью, которую пролила Силис. Мальчишка был в этом опытен, наставлять не требовалось — чертил твёрдой рукой. Дрожала она лишь тогда, когда рисовать приходилось возле круглой метки на груди шамана, которую ничем было не смыть. И не нужно. Мирн знал, что это за метка: не хуже Грады из клана Койрн, немногим хуже самого старика.

Когда наступила ночь, всё было готово. Лэйбхвинн достал из сумы мешочек, зачерпнул, рассыпал содержимое вокруг шалаша, когда Силис и Мирн скрылись в нём. Девке никогда не следовало пересекать черту, за которую Лэйбхвинн шагал уверенно. Мирн же пока просто не был к тому готов.

— Сидите. Не высовывайтесь. Не смотрите.

Мирн вложил в рот варган. Поначалу играл он очень тихо и размеренно, едва дыша. Силис мерно перебирала камешки и кости. Лэйбхвинн вылил горячее снадобье в миску, дал девчонке вдохнуть его пар, а мальчику — слегка пригубить. Затем принялся пить сам: медленно, маленькими глотками, вслушиваясь в звуки варгана, камней и костей, в треск большого костра и голос леса.

Осушив миску, Лэйбхвинн вышел из шалаша. Полностью обнажённый, он ступал босыми ногами по сухой траве вокруг костра, с каждым оборотом приближаясь к пламени — пока оно не начало жечь. Старик не смотрел в огонь. Он бил ладонью в кожаный бубен, всё чаще и всё сильнее. Скоро за этим звуком варгана не стало слышно.

Собаки поднялись. Сначала они осторожно, стелясь к земле, зашагали вокруг костра — навстречу движению Лэйбхвинна. Затем выпрямили ноги, ускорились. Повинуясь ритму бубна, побежали. Псы подвывали и лаяли, но шаман этого почти не замечал. Перед его глазами закручивались искры, а скоро и звёзды на небе пришли в движение. Сгустился мрак, сокрывший от шамана лес: темнота отделила его от обыкновенного мира. Сейчас Лэйбхвинн не был его частью. Он уже пересёк черту.

Наконец собаки пришли в неистовство. Клацая зубами, толкая друг друга и прихватывая за холки, псы пустились в бешеный пляс. Лэйбхвинн остановился, отступил на пару шагов, но не сбавил темпа ударов в бубен. По всему телу побежал пот. Старик ощутил, как шевелятся его длинные волосы и борода. Даже в паху волосы зашевелились.

Одна из собак бросилась к костру, сиганула прямо сквозь высокое пламя — и на той его стороне, совершив кувырок, обратилась иной фигурой. Двуногой, стройной, лишённой шерсти: лишь одетой в шкуру зверя. Следом прыгнула и вторая, и третья. Одна за другой собаки Лэйбхвинна сигали сквозь костёр. Одна за другой поднимались с земли девы, наготу которых прикрывали длинные волосы и шкуры собак.

— Виждь, Лэйбхвинн…

Девы заплясали вокруг костра: быстро, яростно, ломано. Их тени сплелись. Огонь сделался ярче, но больше не жёг кожу. Началось.

— Внимай, Лэйбхвинн…

Шаман отбросил бубен и упал на колени, обратившись лицом к пламени.

— Вижу!.. — закричал он. — Слушаю!..

— Ты готов, Лэйбхвинн?

— Я готов!

Девы нежно прильнули к шаману, оплели руками: их ладони заскользили по дряблой коже старика, разрисованной знаками. Лэйбхвинн не чувствовал жара пламени, зато ощущал тепло этих тел. Он различал также горячее дыхание: губы дев почти касались его ушей.

— Раз пришёл, то смотри…

— Мы покажем.

— Мы расскажем.

— Ты узнаешь.

— Ты изведаешь.

Перед глазами слегка поплыло, взгляд пеленой подёрнуло — но лишь на мгновение. Лэйбхвинн увидел новые тени. Увидел фигуры, выходящие из темноты позади костра, бредущие вокруг него.

Первыми из тьмы вышли двое мужчин: один был высоким и очень крепким, другой — ещё выше, поистине громадного роста, но худым.

— Воин… — шепнула дева в правое ухо.

— Вождь… — шепнула другая в левое.

Следом шли, кажется, старики: полные и неуклюжие.

— Мудрец…

— И глупец.

— Один хуже другого…

— Один другого опаснее.

За стариками показались четыре обнажённые женщины: скорее тени, чем ясные фигуры, шаман не мог толком их рассмотреть. Тела казались молодыми — по крайней мере, не старушечьими.

— Те, которые любят.

— Те, которые неспособны на любовь.

И снова мужчины: невысокие, ловкие и сильные. Они сражались, но не поймёшь — друг с другом или против кого-то. Этот бой напоминал танец.