— Теперь я знаю правду. Ты предал меня только тем, что держал в неведении. — Теодозия поморщилась. — Я-я не хочу, чтобы ты возвращался к ней, — призналась она. — Но я понимаю.

— Я не хочу потерять тебя, — прошептал я.

— Ты не потеряешь.

Я хотел спросить ее, будет ли это первый и последний раз, когда мы были близки, но в действительности я не хотел знать ответ. Иначе сошел бы с ума при мысли о том, что никогда больше не смогу держать ее в своих объятиях, как сейчас.

— Хотела бы я с самого начала знать, что ты католик, — проворчала Тея, заставив меня приподняться от удивления.

— Почему?

— Это бы многое объяснило, — пожала она плечами.

— Мои родители католики, — пробормотал я. — Я — нет.

— Ты ходишь в церковь, — напомнила она.

— Потому что должен. Я бы этого не сделал, будь у меня выбор.

— Выбор, — прошептала Тея, — иногда дорого нам обходится.

— Расскажи мне об этом, — выдохнул я. — Но однажды я перестану быть мальчиком для битья. Я перестану принимать на себя то, что мне говорят принять.

— Когда наступит это «однажды»?

Смотря на мою любимую, я знал то, чего никогда не знал раньше. Возможно, я не смогу осуществить все необходимые изменения, которые я хотел — желал — сделать, но я мог бы начать.

— Сегодня.

Тея

Тогда

Когда наши с Адамом пальцы сплелись, во мне что-то осело.

Что-то благотворное и хорошее и… Боже, не было слов. Вообще никаких.

Все просто казалось правильным.

Таким правильным.

Конечно, не было никакого оправдания боли, которую причинил мне Адам, и, может быть, это делало меня ужасным человеком, но от знания того, что он тоже страдал, что для всего, что он сделал, была причина, оправдание, — мне стало лучше.

Боже, это и в правду звучало ужасно, особенно когда я узнала, что Адам тоже мучился.

Напряженное выражение лица, постоянно сжатый рот. То, как он смотрел на Марию. Я знала, не так ли? Я знала, что он не был счастлив.

— Ты много думаешь, — пробормотал Адам, когда мы сидели в ресторане.

Я огляделась вокруг, удивленная его выбором. Конечно, Рамсдены давали мне деньги на карманные расходы, но я ими не пользовалась. Я не была содержанкой. Я тратила деньги только на необходимые вещи для школы. Ни больше ни меньше.

Но это была первоклассная бургерная. Не просто заурядный «Макдоналдс», нет. Это было место для гурманов.

— Я думаю о неприятных вещах, — призналась я, желая сказать ему правду.

— Обо мне?

Увидев его страх, я пожалела о сказанном.

— Немного, — вздохнула я. — Я была так несчастна и сбита с толку, Адам, — сказала я, потерев глаза. — Знать, что ты тоже несчастлив… Полагаю, мне становится от этого легче.

Глаза Адама удивленно расширились, и он ошеломил меня, засмеявшись.

— Что ж, мне кажется, что мы только что получили подтверждение того, что ты не святая.

Я ощутила радость, потому что смех Адама был не холодным или резким, а искренне веселым.

— Мне кажется, что мы получили подтверждение этому еще в номере отеля, не так ли?

— Так и есть, — сказал он внезапно ставшим низким голосом, а затем взял мою руку, лежащую на столе, и переплел наши пальцы.

Стены обеденного зала с блестящими черными диванчиками и соответствующими им столами украшали живые изгороди из растений, создающие такое впечатление, что мы сидим не в зале, а где-то на улице. Кухня была открыта взгляду, поэтому мы могли видеть, как повара работают над нашим заказом, который мы сделали, как только вошли в ресторан.

Чего определенно не было, так это поддельного интереса к окружающей нас обстановке, который стал проявлять Адам, внезапно начав вертеть головой, оглядываясь вокруг, и я поняла, что он делает это только для того, чтобы не смотреть мне в глаза.

Склонив голову, я потянула его за руку.

— Что случилось?

— Я не хочу, чтобы это заканчивалось.

Все когда-то заканчивается.

Слова вертелись у меня на языке, но я не произнесла их. Я возвращалась в пустую постель, но он возвращался к жизни. Той, в которой воспитывал сына своего брата, ив которой у него была женой не я.

Это было таким неправильным, настолько устаревшим, что я не знала, что сказать.

Мой народ придерживался старых обычаев. Из-за этого мы вели традиционную, иногда безумную жизнь. Но то, что Анна и Роберт сделали с Адамом, было отвратительно.

Это изменило мое мнение о Рамсденах, и об Анне в частности. В действительности я никогда хорошо с ней не ладила, потому что знала, что являюсь для нее всего лишь возможностью подправить свое положение в глазах общественности.

У нее имелись цели, она была амбициозной. Анна хотела вернуться в политическую сферу, и я была ее единственным способом сгладить дерьмовое прошлое ее сына. Но Роберт? Я не понимала.

— Меня удивляет твой отец, — сказала я, покачав головой.

— Почему?

— Удивляет то, что он позволил тебе пройти через такое.

— Ни у одного из нас не было выбора, — прохрипел Адам, и хотя, возможно, было непростительно думать, что он слаб, бесхребетен из-за того, что следовал махинациям своих родителей и Марии, в тот момент я увидела в нем силу. Решимость и внутреннюю силу духа, которые сделали его таким хорошим и порядочным человеком, каким я его знала.

Каин причинил Адаму много зла, но вот, он здесь, пытается защитить его. Все еще защищает, несмотря на то, что никогда не увидит благодарности.

— Мы не можем видеться. Тренер этого не допустит.

— Я знаю. — Адам прочистил горло. — Поверь мне, я знаю, и не сделаю ничего, что поставит твою карьеру под угрозу, Тея. Я не поступлю так с тобой.

Бескорыстный.

Меня поразило, насколько он был бескорыстным, и насколько эгоистичной была я.

— Я должна была попытаться…

— Попытаться поговорить со мной? Я бы ушел. Я бы ни за что не возложил это дерьмо тебе на плечи, потому что не смог бы справиться с ним, как только бы мы начали разговаривать. Посмотри на это. Посмотри, что только что произошло между нами, — прорычал он. — Я не могу держаться от тебя подальше, Тея. Ты у меня в крови.

Я точно знала, что чувствовал Адам, именно поэтому несколько часов спустя я заснула в его объятиях после того, как он снова занялся со мной любовью. Да, мне было больно, но я не знала, когда у нас снова появится такая возможность. Или если появится.

Я проснулась в его объятиях, приняла душ и переоделась, пока он смотрел на меня, а я смотрела на него. Горькое чувство осознания того, что Мария имеет это право на него по закону, право, которого у меня никогда не будет, причиняло боль, но я смирилась. Я справилась, потому что должна была.

Адам не хотел ее.

Не хотел ничего из той жизни.

Как и я.

Поэтому нам приходилось это сделать.

— Иди сюда, — прохрипел Адам, когда мы спустились в фойе, чтобы дождаться нашего автобуса.

Без колебаний я позволила ему обнять меня, позволила ему поцеловать меня. Я вдыхала его, и он делал то же самое, впитывая каждый украденный момент и пытаясь запечатлеть его в своей душе, чтобы продолжать жить.

Я погрузила свой язык в рот Адама, не позволяя ему успокоить меня своими руками, приласкать, словно я была капризной лошадью. Я хотела его страсти, его желания. Это заставляло меня почувствовать настоящее. Как будто в этот момент последние несколько лет перестали быть такими ужасными.

Адам застонал, когда я атаковала его рот своим языком, доводя его до такой степени, что он толкнул меня к стене. Твердый член прижался к моему животу, и хотя я не была готова к большему, не могла принять его, я почувствовала его как клеймо, и что-то внутри меня успокоилось.

Адам был моим.

Каждая его часть.

У Марии никогда не будет этого, никогда не будет его такого.

Схватив мои руки, Адам поднял их над моей головой, сильнее прижимая меня к стене, позволяя почувствовать каждый сантиметр его твердости, каждый сантиметр его тела.