Все ради Теи.

Ради того, чтобы защитить ее и убедиться, что она получит то, чего достойна, как я и обещал.

Адам

Сейчас

Меня удивило, как долго мы спали. Я не осознавал, что устал, не тогда, когда находился на седьмом небе от счастья, отправляясь в отпуск вместе с Теей. Какая-то часть меня не была уверена, позволит ли Тея вообще мне присоединиться к ней, поэтому, когда она согласилась, я был в большем восторге, чем тогда, когда перестроил свой первый дом и заработал на этом триста тысяч.

Ее сила, стойкость и решимость никогда не переставали меня ошеломлять. Особенно когда дело касалось меня.

Теодозия всегда отталкивала меня, держала на расстоянии вытянутой руки, и оказалось все из-за гребаного проклятия.

Как бы это ни сводило меня с ума, впрочем, как и ее, я видел упорство Теи. Она выросла с верой в эту чушь, а я просто был зол, потому что в течение трех лет трахал других женщин, пытался вывести ее из своей системы, постоянно терпя неудачу, и все из-за какого-то дурацкого дерьма, которое рассказала ей ее мать.

Но теперь Тея была здесь. В моих объятиях. В постели со мной. И она останется здесь.

Мне плевать на то, что нужно для этого сделать. Плевать, если придется преследовать Тею, чтобы оставаться с ней рядом. Я не мог больше обходиться без нее.

Больше нет.

Теперь, когда Каин на свободе и она выиграла эти медали, меня ничто не могло остановить. Я хотел, чтобы она достигла этих целей, достигла головокружительных высот, на которые, я знал, ей суждено было взлететь. Я не хотел отвлекать ее, хотел дать ей время и пространство, свободу для достижения того, чего она заслуживала.

А сейчас?

Это в прошлом.

С ожиданиями покончено.

Она была моей, я был ее, и мы собирались жить.

Тея может дальше заниматься плаванием профессионально, она может делать все, что, черт возьми, захочет. Бл*дь, даже если она захочет работать в «Таргет», я ее поддержу. Но будет все делать со мной рядом.

Это будет единственным условием.

Тея не одна, кто настроен решительно, и теперь, зная глупую причину, по которой она отдалилась, я собирался разрушить всю ее защиту, чтобы она даже помыслить не могла о жизни без меня. Не могла даже думать об этом без того, чтобы эта мысль не убивала ее.

Ужасно?

Возможно.

Но не ужаснее, чем существование этой полу жизнью.

Если и было какое-то проклятие, то я чувствовал его каждый день, просыпаясь без Теи, гадая, что она делает, зная, что она проигнорирует любое мое сообщение, прервет любой мой звонок.

Это проклятие разрывало мою душу.

Я пытался двигаться дальше, но как можно было уйти от такой связи?

Когда ты связан с человеком невидимыми узами, свободы не было.

Если и было какое-то проклятие, то оно приходило в действие только тогда, когда мы были разлучены. Потому что мой уровень страданий заставлял меня работать как сумасшедшего.

Я работал минимум сто часов в неделю, надрывая свою задницу, чтобы просто прожить дни. Конечно, это сделало меня богатым. Но, черт возьми, что значат деньги, если ты несчастен на уровне души?

Тея дернулась в моих объятиях, издав легкий всхрап, вызвавший у меня улыбку и вспоровший то глубокое душевное несчастье, которое я испытывал с тех пор, как она уехала в Стэнфорд не попрощавшись.

Она всегда должна быть рядом.

И мне нужно показать ей это.

По свету за шторами я понял, что мы проспали всю ночь и часть утра — было слишком светло, чтобы это был день или ранний вечер.

Если честно, мне было плевать, какое сейчас время суток.

Я просто был счастлив находиться здесь.

Глядя на спящее лицо Теи, я задавался вопросом, что именно в ней сокрушило меня.

Конечно, она была хорошенькой. Но что-то в ее чертах ставило меня на колени.

В буквальном смысле.

Она была очень худенькой, и я хотел, чтобы она съела еще немного вредной еды перед нашим отъездом, просто чтобы заставить ее немного набрать вес— ее фигура была чересчур стройной. Она была создана для соревнований. Это было в ее костях, в ее конечностях. Смотреть на нее было все равно, что смотреть на человеческую версию высокопроизводительной машины.

Она была «Порше» по сравнению с «Форд Фокус» любой другой женщины.

Она была ходячим мокрым сном, который преследовал меня половину десятилетия и, как я надеялся, будет преследовать меня еще очень долго.

Тея наморщила нос, и небольшие серьги-колечки в ушах, которые она носила, развернулись, когда она потерла лицо рукой.

— Почему я сплю на влажном пятне? Гадость, — пробормотала она.

Я улыбнулся, потому что почти ожидал, что она в ужасе выскочит из постели — она просыпалась таким образом уже не в первый раз. С отвращением к своему нарушению самообладания, нервозностью по поводу того, что мы сделали — как будто это было противозаконно.

— Женская прерогатива, — поддразнил я, почувствовав облегчение.

— Несправедливо.

— В следующий раз на нем буду спать я. Как тебе такое?

— Справедливо, — пробормотала она.

— Равноправие, — поправил я с улыбкой и, наклонившись, поцеловал ее в висок.

Вздохнув, Тея повернулась и прижалась ко мне. Через секунду она была в моих крепких объятиях, закинув ногу поверх моего бедра, и я не удивился, когда ее рука обхватила мой утренний стояк и направила его в себя, снова соединив нас.

Я всегда хотел ее.

Всегда.

Это желание никогда не исчезнет.

Но в этот момент я был счастлив просто лежать с ней рядом.

То, что она хотела немедленно установить связь, разозлило, хотя мой член пел от радости.

Я знал почему.

Она пыталась извлечь из этого отпуска как можно больше. Взять от меня столько, сколько могла, поглотить все возможное, готовясь к следующей засухе.

Но я устал от изобилия, как и от голода с ней.

Поэтому я придержал ее за бедра, когда Тея начала двигаться, прекрасно зная, что она еще не готова заниматься любовью.

— Никакой спешки, — пробормотал я ей в щеку и поцеловал ее.

— Я хочу тебя, — выдохнула Тея, заставив мой член дернуться, потому что она говорила на его языке.

Но я был больше, чем просто мой член.

Упомянутый придаток наелся кисок, которых особо не хотел и использовал только для того, чтобы избавиться от желания и потребности в единственной женщине, в которой ему было отказано, и которую я — и мой член — действительно хотели. Итак, я плавно перевернул Тею, чтобы оказаться сверху. Когда ее пальцы ног впились мне в икры, я едва не замурлыкал. Бл*дь, это так хорошо.

— Ты пытаешься убить меня? — проворчал я, вздохнув, и уткнулся лбом в ее лоб.

Тея напряглась, и я проклял свой глупый дурацкий мозг за то, что он придумал спросить что-то настолько глупое, когда понимал, что не допустить этого было ее главной заботой.

Бл*дь, то, что это могло вызывать беспокойство, было как минимум нелепо. Если бы я мог сказать ее матери, что я о ней думаю, я бы, нахрен, сделал это.

Вместо того чтобы извиниться, я поцеловал Тею. Долго и медленно. Но крепко и влажно. Заставляя ее умолять перевести дух, просить еще.

Требовать меня.

Она колыхалась подо мной, словно сама вода, текла вокруг меня, пока я не был поглощен ею. Ее руки обвились вокруг моей спины, и она прижала меня к себе, крепко сжимая ногами, подаваясь навстречу, принимая меня как можно глубже.

Я не трахал ее.

Я ее любил.

Я давал ей все, что только мог, и даже больше в тщетной надежде на то, что она поймет, насколько это правильно.

Насколько чисто и идеально.

Я вздрогнул, когда Тея сжалась вокруг меня, ее оргазм возник из ниоткуда, и я подумал, не прочитала ли она на этот раз мои мысли. Почувствовала ли, насколько это чудесно для меня, и это спровоцировало ее кульминацию.

Я застонал ей в рот, продолжая целовать ее, отказываясь отпускать, отказываясь дышать воздухом, который был не из ее легких.