Все во мне напряглось от возмущения замою девочку.

— Ты издеваешься надо мной?

— Нет. Она сказала, что это ради меня.

Так ли было в действительности? Я пытался понять это. Пытался представить, как сказал бы Фредди не приходить ко мне, если я когда-нибудь окажусь в таком же ужасном положении.

Но я не мог.

Потому что я бы не стал этого делать.

Как могла ее мать убить, защищая Тею от ее отца, а затем так повернуться к ней спиной?

Как будто она хотела быть стертой из жизни Теи.

На секунду я потерял дар речи, не зная, что сказать, чтобы исправить ситуацию, когда на самом деле ничем не мог помочь.

Я всегда думал, что когда для Теи придет время встретиться со своей мамой, это будет грандиозное воссоединение. Как то, что показывают в мыльных операх. Я никогда не мог представить, что мать Теи не будет рада воссоединению со своей дочерью.

— Это отстой, — прохрипел я и, хотя это не было особенно поэтично, это была правда.

Тея поморщилась.

— У меня такое ощущение, что она сделала это ради меня.

— Интересно, смотрела ли она Олимпийские игры, — размышлял я, и скептицизм, который я чувствовал ранее, начал проскальзывать в мои слова.

— Она не из тех, кто просит денег, если ты об этом. — Тея бросила на меня взгляд. — Во всяком случае, я уже давно сказала тебе, что вытащу ее. Даже если это будет стоить мне миллионов.

— Которые ты должна потратить сейчас, — заметил я, хорошо зная из того, что сообщил отец, что при надлежащем управлении Тея может заработать десятки миллионов долларов в течение следующих нескольких лет. — Когда ты привлечешь к этому делу адвокатов?

— Как только заработаю достаточно, чтобы нанять одного. Контракты все еще обсуждаются.

— Мой отец играет жестко, — заметил я, радуясь тому, что он делает это ради Теи, потому что она, черт возьми, не стала бы этого делать. Тея не жаждала денег. Я не совсем понимал, для чего они… свобода?

Возможно.

Это соответствовало отсутствию у нее рьяной потребности в материальных вещах.

— Да, и я получу больше денег, чтобы вытащить ее из этого места.

— Что, если… — я закусил губу.

— Я уже думала об этом, — пробормотала Тея, словно могла читать мои мысли. Она расправила плечи, словно готовилась к будущим ударам, и этот жест наполнил меня гневом. — Независимо от того, хочет она общаться со мной или нет, я вытащу ее. Она не заслуживает находиться там. Яне могу этого вынести, — призналась она. — Я засыпаю, думая о маме в этом месте. Это ужасно.

Дрожь сотрясла ее маленькое тело, и я больше не мог сопротивляться своей потребности обнять ее за плечи и прижать к себе.

— Тебе не нужно ждать. У меня есть деньги, чтобы заплатить адвокату.

Тея посмотрела на меня.

— Ты много трудился, чтобы заработать эти деньги.

— И что? Ты тоже много трудилась.

Она поморщилась.

— Не знаю. Я не думаю, что заработала миллионы. Я имею в виду, что заслуживаю хорошей зарплаты, но миллионы? Это кажется чрезмерным.

— Ты собираешься отказаться от денег? — фыркнул я. — Не думаю, чтобы отец позволил это тебе.

— Нет, я тоже так не думаю, — сказала она иронично, усмехнувшись, — и я раздам немного. Зачем мне столько денег?

— Просто чтобы они были? На черный день? Когда ты станешь старой и седой?

— При аккуратных инвестициях я могу быть уверена, что буду обеспечена до конца жизни, но после этого… это не значит, что я не могу найти работу.

Я смотрел на нее секунду, и хотя был воспитан мамой, которая вытащила себя из сточной канавы, которая была политиком до мозга костей и работала больше времени, чем следовало бы, я не привык к такому типу женщин.

Моя мама была единственной в своем роде. По своему опыту я знал, что матери были похожи на богатых домохозяек из сериала. Они абсолютно ничем не занимались, за исключением того, что тратили деньги своих мужей и обедали в ресторанах, чтобы облегчить скуку.

А Мария и ее мать? Они были самыми худшими. Хосе работал почти все время, а они только придумывали способы потратить заработанные им деньги. Даже мое состояние не могло сравниться с состоянием Хосе, поэтому, как ни странно, принимая во внимание ее содержание, алименты, вероятно, буду получать я, а не она.

Тем не менее, мышление Теи, ее взгляды были словно глоток свежего воздуха в грязном мире.

Я впитал это в себя, впитал ее искреннее замешательство по поводу моего вопроса, упиваясь ее ответом и, крепче прижав ее к себе, поцеловал в висок.

— Тея?

— Да? — пробормотала она низким хриплым голосом.

— Я люблю тебя.

— Я тоже тебя люблю, — ответила она, зарывшись в меня лицом.

— Мы можем справиться с чем угодно — даже с проклятием.

— Как? — прохрипела она. — Это проклятие. И более способные женщины в моей семье не нашли способ остановить его.

Я не собирался спорить. Не здесь, возле кофейни в центре Токио. И не собирался убеждать ее, когда не знал, с чем имею дело, поэтому я просто еще раз поцеловал ее в висок.

— Мы поговорим об этом позже, — пробормотал я.

— Я… я просто хочу в отпуск, — вздохнула она.

Я все понял.

Я сделаю это.

Но если она думает, что этого отпуска — ее награды за годы тренировок, тяжелой работы и самоотверженности — будет достаточно, тогда она сошла с ума.

Нам с Теодозией Кинкейд было бы мало даже одной жизни. Я знал это, как знал то, что она моя, а я ее.

Теперь я просто должен был ей это доказать.

Тея

Сейчас

Я смотрела на Адама, пока он спал.

В салоне царил полумрак благодаря тому, что пилот контролировал освещение, и благодаря этому Адам проспал несколько часов полета, в отличии от меня.

Я не могла.

Но я собиралась снова стать слабой. Я собиралась взять отведенное время и владеть им, использовать его по максимуму и побаловать себя так, словно Адам был лакомством, которое было для меня под запретом.

Он был сахаром, а я — диабетиком.

Нездоровая пища для моего больного сердца.

Он был моей смертью, но каждый раз, когда мы были вместе, он был моей жизнью.

Мучением.

Сладко-горьким.

Вот почему я наблюдала за ним.

Находясь в салоне бизнес-класса, я села боком, так свернувшись клубочком в кресле, чтобы наблюдать за тем, как он отдыхает, поглощая каждую его частичку, словно верблюд, запасающийся водой на случай будущей засухи.

Адам был красив.

Даже больше, чем в юности, и просто наблюдение за ним, нахождение рядом с ним заставляло мое сердце бешено колотиться.

Но я контролировала это, как делала это последние несколько часов.

Видеть его таким уязвимым во сне было поразительно, так как он был сильным человеком. Таким значимым сам по себе. Сейчас, добившийся успеха своими силами, наработавший связи своим именем, а не именем отца, он был не таким, как я ожидала.

Ребята, учившиеся в моем классе, до сих пор оставались большими детьми. Все еще валяли дурака, делая безумные вещи ради прикола.

Адам был не таким.

Он был мужчиной. На нем лежала ответственность, и я буквально видела ее на его плечах, словно она была гирями. Видимое бремя.

Задаваясь вопросом, почему он не выбрал легкий путь, почему не пошел учиться дальше, когда ему давали стипендию в Йельском университете, почему не стал дожидаться своего двадцатипятилетия, чтобы получить доступ к внушительному трастовому фонду, я признавала, что еще более уважала его.

Он не выбрал легкий путь, и я тоже.

— Я чувствую, как ты смотришь на меня.

Я не покраснела. Я не почувствовала стыда за то, что делала.

Я только вздохнула с признательностью и смотрела как Адам потянулся, от чего его футболка задралась, обнажив твердый живот, который я хотела облизать.

Был только один мужчина, который мог заставить меня почувствовать это только лишь потянувшись, и он лежал рядом со мной.