Ну, не приятная работа. Не графская. Нужная.

Брехт подошёл сзади к послу и, схватив за слипшиеся завитушки левой рукой, прижал голову Аллейна к спинке трона. А второй рукой сунул острие кортика в ухо. Адмирал Синявин порадуется в Раю, его кортиком уничтожен один из врагов России, сильный и коварный враг. В Раю не встретятся, в Ад все наглы попадают или просто сдыхают. Не Брехт придумал, президент сказал.

— Всё, Сёма, здесь закончили, забираем эти сумки и уходим. Ты иди вперёд, тех двоих в прихожей убейте, я сейчас соберу бумаги на столе и догоню тебя. — Пётр Христианович сунул Тугоухому в руки саквояж с золотыми гинеями и коробку из-под шляпы с российскими деньгами. Сам подошёл к столу и стал сгребать в мешок с бумажными фунтами со стола документы и карты, а кинув последнюю бумагу в мешок понял, что дурак круглый. Сферический конь в вакууме. Дебил и баран. Ну, и далее по списку. Нужно было у посла ещё спросить про тайник с секретными бумагами. Ну, и на старуху бывает проруха. А чем он не старик? Восемь десятков годков за спиной.

Брехт оглядел комнату, мало ли вон глянет сейчас, а на глаза ему попадётся дверка в стене с секретными документами. Нет, картины висели, Брехт заглянул под них, нет, обычные стены. Всё, нужно уходить. Пётр Христианович положил на колени убитого посла заранее заготовленную записку и пошёл к выходу.

Дезертиры уже стояли у двери, поджидали. Свечу погасили, и только лампа Алладина на подоконнике по-прежнему жёлто-оранжевым огоньком чуть рассеивала мрак. Уникальная вещь. Забрать? Нет, вещь заметная, ещё выйдут на него полицейские. Эта клептомания до добра не доведёт.

— Пошли, — граф открыл дверь и осмотрел колодец двора. Тишина.

Карета была на месте и опера вокруг неё не стояли. И тут тишина. Залезли, тронулись, а Брехт всё ждал, что сейчас свистки полицейских трелью соловьиной разольются, выстрелы забахают, потом крики со всех сторон: «Ату, вон они, держи воров». А не криков, ни свистков. Тишина, только шум воды в канале.

Добрый день, уважаемые читатели.

Просьба есть, кому писанина нравится, нажмите на сердечко, чтобы хоть понять, есть ли те, кому Красавчик нравится.

С уважением. Шопперт Андрей

Событие восемнадцатое

Терпенье одолеет все дела,

А спешка лишь к беде всегда вела.

Алишер Навои

— Господин конт! Господин конт! — потряс Брехта за плечо вечный ливрейный Гюстав. За такие побудки не один раз Валериан его, должно быть, в нокдаун посылал. Выжил и опять нарывается. Витгенштейн поздоровше Зубова будет и обучен ко всему прочему удары в нужные места наносить. Рисковый парень этот Гюстав. Или глупый.

— Чего опять? — не отстанет ведь, Брехт стащил с головы одеяло, прохладно утром, пороть этого Гюстава некому, опять печи вовремя не затопили. — Ох, вы тут добалуетесь, ох, вы доиздеваетесь, пока я вас всех голыми в Неве не утоплю.

— Ваше Сиятельство, прибыл курьер из дворца от государыни Марии Фёдоровны, она приглашает вас на утреннее чаепитие в Зимний дворец в десять утра. — Ни разу не испугался Гюстав, вон как припечатал.

Пришлось графу резко вскочить и начать действовать.

— Умывать, бриться, одеваться, и кофею принеси. И …

— Я бы посоветовал вам, Ваше Сиятельство, поспешить. Время девять часов. — Наверное, со злорадной улыбкой, в спину картавил на французском проклятый Гюстав в министерской шитой золотом ливрее.

— Так поторопись и распорядись насчёт кареты.

— Ваших людей пытаются поднять на ноги. Пьяны-с. Разброд и шатания. — Последнее — не точный перевод с гальского наречия.

— Гюстав, меньше разговоров, больше дела, опоздаю, сам лично на конюшне запорю.

— Кофе готов, месье конт, таз с водой тёплой в туалете.

— Молодец, купи огурец. — Ох, опять предстоит экзекуция с сцарапыванием щетины опасной бритвой, как её не точи, а до «шика» или «жиллетта» ей не дорасти никогда. Щетину надо сперва отпарить, потом долго намыливать несколько раз, что размягчить волосы и только потом приступать к бри… Да один чёрт к экзекуции — сцарапыванию.

Пришлось из-за нехватки времени просто намылить один раз и, кривясь, и охая, сцарапать с себя щетину, хорошо хоть вчера брился, и потому наросло не больно бохато.

Когда на улицу, одетый в голубой ментик мариупольского полка, выскочил, то карету только запрягали. Сонные и помятые Ивашки натыкались друг на друга. А Сёма Тугоухий вообще стоял сам по себе и скармливал краюху хлебы кореннику. Нет, нужно съезжать от Зубова и дисциплину во вверенных частях налаживать. Куда только? Купить свой дом в Питере? Теперь денег хватит. Только не сегодня завтра его в Москву к полку отправят и там ещё и помогать Константину нужно будет к коронации готовиться, не до дисциплины в рядах дезертиров будет. Там целый полк таких же лоботрясов, выпивох и сонь.

Вообще, всё плохо в этом времени с часами, даже луковицы, что в кармане жилетки носят ещё не лишку, а жилеток так на Руси матушки и вовсе пару штук, да и то на наглах. Они её пока из шёлка всякого шьют и под фраком носят, наши пока английскую моду не спешат перенимать. Консерваторы.

Успели. На дворцовую площадь приехали, Брехт там карету бросил и поспешил ко входу. На часах поручик семёновец полюбопытствовал, куда это господин генерал бегом несётся.

— Приглашён Государыней императрицей Марией Фёдоровной на чаепитие к десяти утра. — Выдохнул Пётр Христианович.

— Васильев, проводи Их Сиятельство на второй этаж в покои Государыни. — Отдал приказ старший караула поручик и солдатик пошагал к лестнице, даже не оглядываясь на Витгенштейна. А где «Есть», «Слушаюсь», «Так точно», «Следуйте за мной Ваше Превосходительство». Эх, мало Павел пожил, не успела дисциплина в гвардии организоваться.

Мария Фёдоровна была одна. Брехт думал, что попадёт на семейный завтрак, маленький Колька Палкин, принцессы Мария, Екатерина, Анна, а может и мелкий Мишутка. Нет, не попал в сей цветник. Тет-а-тетный завтрак. Странно.

Государыня встретила его стоя и выглядела плохо, лицо набелили и нарумянили, но следы слёз остались или это уже новые поверх натекли.

— Что с вами, Ваше Величество? — поклонился граф, — Что-то случилось?

Мария Фёдоровна тряхнула головой, видимо, мрачный мысли из головы пытаясь вытрясти.

— Вчера из Вены пришла весть, что Александра Павловна умерла после тяжёлых родов, как и её дочь новорождённая.

Нда! А интересно, зачем тогда она его позвала. Горем поделиться. Ничего про старшую дочь Павла Брехт не помнил, а из воспоминаний Витгенштейна можно было выудить только, что её выдали замуж за Эрцгерцога Иосифа — Венгерского Палантина и брата императора Франца. Что-то там с политикой. Союз с Австрией укрепить?

— Заразу, небось, акушер занёс. Они там, в Европах, все неряхи и грязнули. Перед тем как операции всякие делать нужно хоть руки спиртом обработать.

Мария Фёдоровна как-то поникла от слов графа и её повело. Пришлось Петру Христиановичу её поймать и к себе прижать. Императрица совсем обмякла и повисла у Брехта на руках. Тот соображал, что же делать, закричать, позвать на помощь, или это она специально, разбери этих женщин, тем более, цариц. Решил рискнуть. Пётр Христианович чуть присел, подхватил женщину под колени и легко приподнял, понёс к стоящей у стены оттоманке. Красивая, в смысле, золотой парчой обтянута. Укладывая Марию Фёдоровну на неё, Брехт наклонился над императрицей, и в это время та открыла глаза и чмокнула его в ухо. Твою налево! Только не это. Нет, женщина была красива и лет не много, точно Витгенштейн не знал, но что-то около сорока, если Александру сейчас двадцать четыре, а её совсем девочкой за Павла выдали.

Граф хотел высвободиться, но Мария Фёдоровна притянула его голову к себе и впилась губами солёными в его губы. Блин блинский, если сейчас сюда кто войдёт, то его Александр нахрен на Камчатку закатает, вулканы описывать.