Брехт потеребил ухо, налил себе чуть кисловатого вина и, поцеживая, стал думать дальше. Теребление уха всегда помогает думать. Вот, оказывается, почему собаки его всё время лапами чешут. Мыслители. Сегодня будет идти заседание Государственного Совета, решать будут, что делать с этой неожиданной угрозой, образовавшейся, когда ничего беду не предвещало. И Адам будет всячески защищать поляков, находящихся на русской службе, и выступать против ввода дополнительных войск в отошедшую к России недавно часть Польши. Разойдутся заполночь и младший брат Костик обязательно будет ждать старшего, чтобы узнать новости. Семья же. А потом они вместе на карете поедут от Зимнего дворца домой. Вот на въезде в подворотню их и надо подкараулить. Неплохо бы просто перестрелять, но центр города и полно полицейских, дворников и прочих слуг. Значит, надо опять работать холодным оружием. Братья явно поедут с охраной, но это не больше двух мелких шляхтичей, больше в карету просто не влезет. О двоих и Ивашка младший говорил.

Решившись, Пётр Христианович отставил недопитый фужер с вином — голова нужна светлая. Сёма с Ивашками взрослыми были в людской на первом этаже дома. Туда Брехт и направился.

Ивашки и Сёма Тугоухий только сели обедать и на столе стоял кувшинчик с хлебным вином. Вовремя успел. И, слава богу, больше никого рядом нет. Отобрал Брехт у них кувшин, нюхнул, скривился. Нужно придумать нормальный самогонный аппарат со змеевиком. А ещё фильтры на основе толчёного древесного угля и сырого яйца. Сколько народу сейчас травится сивушными маслами?!

— Поешьте. И ни грамма в рот спиртного. Сегодня идём на ещё одно дело, после которого я выдаю вам обещанную долю, и езжайте соколы в Крым, покупайте себе землю, стройте дома. С документами я вам помогу, дали мне наводку на одного стряпчего, что любые документы за деньги сделает. Станете мелкопоместными дворянами. Откуда-нибудь из Башкирии, там французский мало кто знает. Запомните только одно, мужики, пить вам нельзя. Я не про сегодняшний день. Вообще. Напьётесь где в кабаке и похвастаетесь подвигами, а собутыльник ваш протрезвеет и полицию побежит. Ну, а там, сами понимаете, показания из вас выбьют. Не перевелись умельцы. Сейчас не вешают в России и голов не рубят, но на пожизненную каторгу на Магадан загонят, ещё в дороге от холодов и голодов вымрете. Так что, завязывайте с бухлом. И земельку купите рядом друг с другом, если уж невмоготу станет, то пейте, вот, тесной своей компанией. Как поедите, поднимитесь наверх, обговорим, что кому делать. Потом прогуляемся до места, осмотрим там всём и пути отхода наметим. С собой ничего не брать, никаких ножей, просто идём гулять. Выходим в гражданской одежде.

Событие двадцать первое

Все то хорошо, что к победе ведёт,

Война есть война,

Остальное не в счёт

Фердоуси

Не приехали. Прождали братиков почти до утра. А в подворотню дома, где весь третий этаж снимает Константин Чарторыйский, ни одна карета не въехала. И не понятно, почему. Прознать про покушение не могли, за своих Ивашек и Сёму Пётр Христианович был уверен, а больше ни одна душа не знала о готовящемся акте возмездия. Разве, гадалки предсказали братанам. Есть же у него ведьма, почему и у поляков своей не быть. Приехали домой, и Брехт сразу вырубился, ни снов, ни …

— Господин конт! — граф лягнул ногой намереваясь попасть ливрейному Гюставу по причинному месту, но импульс ушёл в пустоту. Опытный. Зараза.

— Встаю. Спасибо, Гюстав, всё как всегда, мыться, бриться. — К десяти опять в Зимний на чаепитие с царицей.

Брехт попытался представить себе Марию Фёдоровну. Общий облик не создавался, мелькали только пышные подолы платьев и осиная талия. А ведь куча детей и сорок лет.

На этот раз сильно спешить не надо, Гюстав разбудил Брехта в восемь часов, есть время и умыться и побриться и зарядку сделать и даже ополоснуться потом холодной водой.

Поручик на входе в Зимний был другой, но в комнату с окнами на площадь на втором этаже дворца провели в ту же самую, Брехт уже настраивался на ролевые игры, а там вместе с Марией Фёдоровной оказалась и пропажа. За столом сидел Александр, Адам Чарторыйский стоял у того самого окна и смотрел на несуществующую Александрийскую колонну с ангелом на вершине, а рядом с ним и ещё один интереснейший персонаж притулился к подоконнику. Граф Алексей Андреевич Аракчеев собственной персоной. Инспектор артиллерии и генерал-квартирмейстер. Если на более современные термины переводить, то заместитель начальника генштаба по фортификации.

Сама Государыня Мария Фёдоровна сидела на той самой парчовой золотом шитой оттоманке и недовольно поглядывала на сына, сидевшего напротив в неудобном кресле с высокой вертикальной спинкой, захочешь откинуться, так не получится.

— Пётр Христианович, только вас и ждём, — указала императрица на стул рядом с государем.

Александр выпал из транса при звуках, что потревожили тишину этой столовой и полуобернулся к Витгенштейну, кивнул, тоже приглашая рукой садиться. Вроде, привилегия сидеть в присутствии монарха, или это только там, на прогрессивном Западе.

— Изольда, — вслед за Брехтом зашла девушка, фрейлина, наверное, или служанка, она кивнула присутствующим, сделала глубокий книксен и принялась разливать чай по чашкам. До чёрного чая техническая мысль ещё не дошла, все зелёный попивают. Этот был ароматный, пах жасмином и ещё чем-то южным. А можно поджарить уже сухие листья, чтобы чёрный чай получить? Нужно попробовать. Монополистом стать.

Разлила Изольда чай и удалилась, Пётр Христианович из состава собутыльников сделал вывод, что его опять будут пытать про поляков с англами, и ошибся.

— Граф, расскажите нам те прожекты про военные училища для детей, о коих вы мне говорили. — Оттопырив мизинчик от чашки, произнесла царственно Мария Фёдоровна. Что-то не так. А! На немецком? Дела!

— Кхм. Ваше Императорское Величество, как вы думаете на каком коне лучше идти в атаку на врага на худой крестьянской кляче, пусть и приученной держать строй или на рыцарском злом жеребце, который и копытами всаднику помогает и кусается? — поставил чашку на блюдце Пётр Христианович и вновь повернулся к Александру.

— Интересно, — Александр тоже повернулся к Витгенштейну и смерил его оттаявшим взглядом. — Это вы про деда и отц… Про муштру?

— Эх, не удалось начать издалека. У вас острый ум, Ваше Императорское Величество …

— Александр Павлович.

— Слушаюсь, Александр Павлович. Вот, представьте. До неприятеля четыреста шагов и батальонная колонна марширует в штыковую атаку. Сколько выстрелов сделает противник в наших солдатиков?

— Около десяти, — подсказал Аракчеев.

— То есть, больше половина солдат и офицеров по дороге поляжет. А ведь красиво строем шли в атаку. А теперь пусть они россыпью бегут эти четыреста шагов.

— Пять? — повернулся к Аракчееву за одобрением император. Тот кивнул.

— Ничего подобного. Тоже десять. Солдат с полной выкладкой с ранцем, кивером, тяжеленным ружьём, в тяжёлых прохудившихся сапогах, по пересечённой местности пробежит только двести шагов, потом сдохнет и пойдёт шагом, да ещё и мешаться друг другу будут, собьют строй и ногу.

— Прямо вижу эту картину, — согласился Александр.

— И при чём тут дети? — первый раз заговорил Чарторыйский, резко так спросил, презрительно, как профессор у дауна.

— Чтобы пробежать четыреста шагов не ломая строй и не сдохнув на половине пути, нужно ежедневно тренировать солдат.

— Предлагаете отменить муштру, дикую вольницу татарскую создать в армии? — вскинулся Аракчеев.

— Да, ничего подобного, граф. Муштра нужна обязательно. Солдаты должны быстро и без всяких рассуждений выполнять команду командира. Это должно стать у них рефлексом.

— Тогда что же вы предлагаете генерал и, на самом деле, при чём тут дети? — Александр тоже взял чашку, оттопырив мизинец. Восссспитание. Не хухры мухры.