Так, очень доходчиво и логично объяснив себе свое ночное приключение, Марио решил, что поспать еще у него уже не получится, а значит следует вставать и, раз уж он в кои-то веки не мучается похмельем, то провести выходной с пользой. Накопилось немало дел, да и его каморка хоть и медленно, но верно зарастала разным хламом и давно нуждалась в капитальной уборке.

Спустив ноги с кровати он немного пошарил ими нащупывая домашние шлепанцы и совсем уже собрался идти умываться, как вдруг почувствовал, что ему что-то мешается в кармане брюк. Не ожидая особых сюрпризов он сунул в карман руку и неожиданно извлек оттуда плотно свернутый газетный лист. Что за чертовщина?! Что-то подобное с ним происходило в его странном сне. Разве не тогда он сунул в карман этот лист?!

Марио с недоумением развернул этот образчик дешевой прессы и, мельком глянув на дату, удостоверился, что она именно двухлетней давности, перевернув лист на частные объявления и немедленно убедился, что красная рамочка, выделившая объявление доктора из кучи подобных, тоже никуда не делась! Та-а-ак... Волна сильнейшего возбуждения едва не поставила дыбом волосы и руки затряслись сильнее, чем с перепоя! Как там было, в том романе, который он так и не дочитал? «Утро перестало быть томным»? Вот-вот... совсем перестало!

Сад, в котором оказался мужчина, был нереально, просто сказочно прекрасен! Множество цветов, кустарников и лиан цвели здесь одновременно, но стараниями умелого садовника с прекрасным вкусом, не затмевали одни другого и не превращали клумбы в аляповатую абстракцию, а гармонично дополняли друг друга. Воздух, наполненный ароматом огромного количества буйно цветущих растений, был едва ли не осязаемым на ощупь, но при этом запахи почему-то не смешивались и не становились навязчивыми. Возможно этому способствовал легкий, почти невесомый дождь, влажной дымкой окутывающий весь сад.

Джонни переходил от клумбы к клумбе, от одной группы кустарников к другой, любовался их видом и каждый раз будто погружался в облако очередного аромата, насладившись которым как изысканным блюдом — переходил к следующему. Он даже не подозревал за собой такого отношения к цветам: в той, другой жизни, приобретая очередной букет в подарок очередной даме, Джонни, особо не разглядывая цветы, из которых он состоял, только убеждался краем сознания в его безупречном оформлении и уж тем более никогда не интересовался его запахом.

Да и, право, был ли у тех цветов хоть какой-то запах? Красивые, но какой-то искусственной красотой, пахли ли они вообще? Убей — не вспомнить! Да и не важно это было: букет там — это скорее дань традиции, а срывать здешние цветы, такие разные, такие живые, радующие тебя и, как будто, радующиеся сами, казалось просто преступлением! И этот дождь... Будто водяная пыль висела в воздухе, совсем не мешая солнечным лучам, наоборот — мириады капель в содружестве с ними, порождали множество небольших радуг, висящих почти над каждой клумбой.

Налюбовавшись этой красотой, Джонни даже немного утомился от такого обилия впечатлений, но возвращаться в дом пока не хотелось и он просто решил сменить обстановку, а заодно посмотреть, что здесь за город, чьи крыши виднеются за живой изгородью, окружающей сад. Мимо узорных ворот и небольшой калиточки, выполненной в том же стиле, он проходил не так давно и помнил где они располагаются, так что с этим проблем не предвидится: Джонни почему-то был совершенно уверен, что запора на них не обнаружится. Почему? Ну просто место было таким, что запоры здесь казались излишними...

И да, отойдя от дома на какое-то расстояние, так чтобы от посторонних взглядов его скрывали кусты, да еще и оглянувшись, чтобы убедиться в отсутствии свидетелей, он все же исполнил свое желание и пробежал по аллее — вприпрыжку, как и хотел, а потом ускоряясь, во всю силу, стремительно, так что ветер засвистел в ушах и влажные волосы сдуло со лба!

Он чувствовал себя таким молодым и сильным в эти моменты, что останавливаться совсем не хотелось, однако ворота как-то слишком быстро возникли у него на пути и Джонни притормозил, испытывая некоторое сожаление от этого, но стесняясь бежать дальше: условности вбитые в мозг воспитанием в этом месте были не так сильны как в его мире, но все-таки не исчезли окончательно. Так что за ворота мужчина вышел степенным, размеренным шагом и только румянец, разгоравшийся на щеках и возбужденно блестевшие глаза говорили о том, что добропорядочное поведение ему свойственно не всегда.

Город действительно оказался совсем рядом. Пройдя метров десять по аркой увитой какими-то лианами, чьи белые и насыщенно-лиловые цветы, гроздьями свешивались в промежутках поддерживающей их решетки, он перешел по живописному мостику, сложенному из «дикого» камня, через мелкий, прозрачный как слеза ручей и пройдя крошечный, всего на два дома, переулок, оказался на довольно широкой улице, мощеной камнями так тщательно подогнанными друг к другу, что они казались рисунком, сделанном, скажем, на асфальте. Здесь, кстати, дождя будто и не было, по крайней мере тротуары были абсолютно сухими.

Чистенькие, двух и трехэтажные домики стояли вдоль улицы довольно плотно, но не сплошь и за ними угадывались миниатюрные палисаднички с парой-тройкой деревьев и кустов. Подоконники фасадных окон обязательно были снабжены крючьями, на которых стояли ящики с цветами. Казалось, что хозяйки домов соперничали друг с другом, настолько яркими, разнообразными и ухоженными были эти цветы.

На первых этажах некоторых домов размещались магазины и лавки предлагающие различные услуги от сапожников до прачек, а так же кофейни и ресторанчики. На пороге многих из них стояли хозяева, которые переговаривались друг с другом через улицу или через дом, не сильно, однако, повышая голос. Немногочисленные прохожие вежливо раскланивались с ними и друг с другом, отчего создавалось впечатление, что они все между собой знакомы. Однако, это впечатление могло быть и ошибочным, потому что Джонни эти люди знать уж никак не могли, что не мешало им так же вежливо приветствовать и его. И, надо сказать, что он тоже с каким-то удовольствием раскланивался в ответ.

Чистота, доброжелательная атмосфера, корректное поведение окружающих, когда даже дети не таращили на него глаза и не показывали пальцем, как нередко случалось с ним в той, прежней жизни, как до, так и после аварии, действовали умиротворяюще. Мужчина почему-то не в малости не сомневался, что случись ему стать здесь настолько известным, каким он был еще совсем недавно, поведение этих людей ничуть бы не изменилось и никто не стал бы докучать ему своим вниманием и навязывать свое общество.

Впрочем, один раз его окликнули и здесь: румяный, с чисто выбритым лицом и тщательно расчесанными, рыжими как пламя кудрями, мужчина лет сорока, до этого стоявший оперевшись плечом о дверной косяк, заступил ему дорогу и вежливо поклонившись проговорил:

— Уважаемый, моя жена сегодня приготовила десерт по новому рецепту, не хотите ли его попробовать? — и не дав Джонни ответить, торопливо добавил, — сегодня — за счет заведения...

Не будь этого уточнения, Джонни конечно бы отказался, поскольку в карманах его нового костюма не было даже намека на местные деньги, как впрочем, и на не местные тоже, но поскольку уточнение все же было произнесено, то он отважился принять предложение: прогулка как-то очень уж быстро пробудила его аппетит, а до обеда еще оставалось довольно много времени. К тому же из открытых дверей кондитерской шел очень завлекательный запах, на который сворачивали посетители и без специального приглашения хозяина.

— Мартинсен, Леви Мартинсен, к вашим услугами, — коротко наклонив голову, представился мужчина, — мы с женой хозяева этого милого заведения... — и мягко подтолкнул Джонни ладонью в дверной проем.

Так что, уже через несколько секунд Джонни последовал примеру прочих посетителей и был крайне удивлен, когда усадив его за один из крохотных столиков с единственным стулом, что красноречивее слов говорило, что они предназначены «на одного», хозяин крикнул звучным голосом, легко подавив сдержанный шумок, царивший в зале: