В моем теле все еще что-то колючее. Это беспокойство, которое ищет удовлетворения. Даже простыни на моей коже приятны.

Прошлой ночью было много всего.

Я не знаю, что заставило меня остановиться. В тот момент мне было хорошо. Глубокая потребность поселилась в моем нутре, и я хотела поддаться ей, но когда Лукас озвучил это... я не знаю, это было похоже на то, как если бы мы снова попали в бурю, когда на нас обрушился дождь.

Ланселот ворчит, когда я встаю с кровати.

— Я бы обнималась с тобой весь день, если бы могла, дружище. — Я вытягиваю руки над головой, и мой позвоночник выпрямляется с удовлетворительным хлопком. В моем теле задерживается нежная боль. На самом деле я спала очень хорошо для такой безумной ночи. Кровать действительно удобная и я могла бы спать и дольше, но не здесь. — Мне пора домой.

На минуту замираю на краю кровати. Моей одежды нет на полу в ванной, я вижу голую плитку через открытую дверь и не знаю, стоит ли мне спускаться вниз в том, что на мне есть, или попытаться найти что-то другое.

Мое внимание привлекает зеркало в другом конце комнаты. Я решаю, что, черт возьми, да, мне нужно больше одежды прямо сейчас. Боже, я даже не хочу думать о том, как я выгляжу в безразмерной футболке и боксерах Лукаса.

Мало того, на моих бедрах и руках видны легкие синяки.

Мои ладони все еще красные, но уже не так болят, как вчера вечером, когда царапины были свежими. Я не знаю, какие из синяков — от попытки перелезть через поваленное дерево или от того, что Лукас впился пальцами в мою кожу.

Пока я ищу, что надеть, я осматриваю его комнату. Она такая же большая, как главная спальня в моем доме, с кедровыми акцентами и в деревенском горном стиле. Деревянные полы в основном покрыты большим серо-голубым плюшевым ковром, а под большим окном стоит скамейка, на которой лежит несколько книг.

Рядом с окном, под полками с трофеями, стоит письменный стол. Там лежит несколько блокнотов для набросков. Я наклоняюсь, чтобы поближе рассмотреть снимки Instax, прикрепленные к пробковой доске. На одном из них Лукас на своей лодке с Девлином и Коннором, Бишопом. Есть и несколько других — Лукас и Ланселот на вершине во время похода, Лукас и Марисса в спортивной форме на пляже у озера.

Во мне проскакивает скручивающее чувство. Нахмурившись, я читаю таблички с трофеями, чтобы отвлечься. На всех написано Лукас Сэйнт, квотербек и год. Они датируются тем временем, когда он был ребенком.

В углу я нахожу большую толстовку, чтобы натянуть ее вместе с парой серебристых баскетбольных шорт. Мне приходится туго завязывать шнурок и несколько раз подворачивать их, чтобы они не спадали. Большинство синяков скрыты. Толстовка доходит мне почти до колен и свисает над руками, но она теплая и приятно пахнет. Поскольку я одна, я прижимаю вырез к носу и нюхаю, улыбаясь.

Чувствуя себя на сто процентов лучше, когда на мне больше одежды, я спускаюсь вниз и иду на кухню за кофе. В доме тихо и спокойно.

Я люблю утро. Тишина, которая наступает, когда мир просыпается, умиротворяет.

Люди спят повсюду в щенячьих кучках. Я спускаюсь с нижней ступеньки и рассматриваю остатки вечеринки. Это похоже на картину Тициана, изображающую вакханалию.

На цыпочках я прохожу через комнату и останавливаюсь, когда за углом оказываюсь у открытой кухни. Лукас там, без рубашки. Он единственный, кто поднялся, и он держит перед лицом кружку с паром, наблюдая за мной.

Кажется, что мир вокруг нас замирает, когда я смотрю на него, а мое сердце бьется в такт.

Аромат свежесваренного кофе зовет меня.

Собравшись с силами, я шаркаю на кухню. Внимание Лукаса переключается на его толстовку SLHS Coyotes, которая на мне. Его толстовка.

Совсем другое дело, когда мне приходится смотреть ему в лицо в его одежде. Мое лицо наполняется жаром.

Когда я проскальзываю мимо него в поисках кружки с кофе, он играет с кончиками моих волос.

Поиски кружки прекращаются, когда Лукас со звоном ставит свою чашку и прижимает меня к стойке. Я поворачиваюсь к нему лицом, он кладет руки по обе стороны гранита, его предплечья сгибаются, когда он наклоняет голову.

Лукас смотрит на меня, прикрыв глаза капюшоном, и издает грубый, сонный гул, который проникает в мой живот и вызывает там тепло.

Благодаря капюшону и тому, что Лукас находится рядом со мной, его запах окружает меня. Я потерялась в туманной воде, не имея выхода. Единственный путь вперед —прижаться к Лукасу и надеяться, что он не утопит меня.

Сон-воспоминание, витавший на грани реальности, проясняется. Он точно держал меня в своих объятиях прошлой ночью.

— Доброе утро, — говорю я в тишине. — Ты взял мою одежду?

Он ворчит и прижимает свои бедра к моим, прижимая меня к стойке. Голова и сердце тянут меня в разные стороны.

— Мне нравится, как надуваются твои губы, когда ты спишь.

Он следит за моим ртом, когда говорит мне это. Одно — это маленькое прикосновение вызывает пульсацию между ног.

Стук моего сердца отдается в ушах, моя кожа все еще жива от этого неудовлетворенного ощущения, и все вокруг словно подзаряжено. От этого у меня немного кружится голова.

— Ты моя? — спрашивает Лукас низким звенящим голосом. — Я хочу, чтобы ты отдала мне всю себя.

Дыхание покидает меня так быстро, что скребет в горле, кажется, что я заперта в притягивающем луче, который тянет меня все ближе и ближе к поцелую Лукаса.

Это идет вразрез со всем моим планом. Я не знала, что будет так трудно бороться с Лукасом. Я не знала, что он может так сильно повлиять на меня.

На секунду представила, как его губы накроют мои в очередном приступе собственничества, если сдамся, если бы я была с Лукасом, это прекратило бы эти нелепые издевательства. Меня бы втянули в его круг.

Картер Бернс не сможет со мной связываться, потому что я буду неприкасаемой. Под защитой Лукаса.

Я была бы его.

На эту короткую секунду я счастлива, когда представляю. Пока не наступит реальность.

— Нет, — отвечаю я хриплым шепотом.

Лукас напрягается, его большой палец все еще проводит по моим губам. На его щеке дергается мышца.

От него волнами исходит дикость, которая заставляет меня напрячься. Я не знаю, что он собирается делать.

Высокое напряжение между нами разрывается громким звонком телефона.

Некоторые люди в гостиной ворчливо стонут, протестуя против того, что их сон прерван, и их тянет на поверхность, чтобы встретиться с похмельем.

Лукас отходит от меня, чтобы ответить на звонок, и я остаюсь одна, пытаясь успокоить бешеный ритм своего сердцебиения.

Его голос глубокий и прямой, когда он говорит по телефону. Я поворачиваюсь и краду его недопитый кофе, вместо того чтобы найти кружку в многочисленных шкафах, наполняю кружку кофе из модной кофеварки и налетаю на его холодильник в поисках сливок.

— Спасибо. Я пошлю людей, как только ты сообщишь мне, что все благополучно убрано.

Лукас кладет трубку и автоматически тянется за своей кружкой, но вместо этого она оказывается в моих руках, когда я делаю глоток. Его глаза сужаются. Без слов он достает новую из шкафа над кофеваркой и наливает кофе, запивая его черным.

— Они работают над расчисткой дороги. Кто-то позвонит, когда по ней снова можно будет ездить.

— Значит... все застряли здесь до тех пор?

Его рот дергается.

— Ага. — Лукас произносит «р» и смотрит на меня поверх ободка своей кружки, пока пьет. — Ты застряла здесь со мной.

Тот побег в стиле Беара Гриллса через дикую местность, о котором я подумала вчера вечером в горячке, сейчас выглядит очень неплохо.

24

ЛУКАС

Дорога расчищается примерно за восемь часов. Новизна вынужденной остановки быстро прошла для большинства людей. Кроме Девлина, который всегда болтается поблизости, пока мне не понадобится переправить его обратно через озеро.

По крайней мере, когда это происходит после метели, есть очарование свежего снега и бои снежками, чтобы занять себя.