— На выход.

Справа часть зарослей была вырублена метров на триста вглубь. Под ногами валялись высушенные солнцем стебли. Я стоял, не до конца понимая, что нужно делать. Гук подсказал.

— Срезай листья, клади в мешок, неси в вагон. Подсчёт простой: один мешок — четыре стата.

Он ритмично начал срубать со стебля листья сверху вниз. Сначала с одной стороны, потом с другой, сильным ударом срубил стебель под корень и уложил его верхушкой к дороге. Взялся за следующий.

Суть действий я уловил с первого раза, сжал покрепче рукоять тесака и начал рубить сверху вниз. Работа не сложная, но муторная. Минут через десять заломило поясницу, плюсом к тому рёбра на каждый наклон отзывались дикой пульсацией. Листья хоть и сочные, крупные, величиной с ладонь, однако мешок наполнялся медленно. Лицо заливал пот. Оттираться приходилось рукавами, отчего они быстро промокли и уже не впитывали пот, а растирали его по лбу. Маска тоже пропиталась потом, воздух приходилось втягивать в себя с силой. Несколько раз я порывался снять её, но Гук тряс пальцем: нельзя. Налетело комарьё, закружилось над головой, полезло за воротник. Перед глазами поплыли круги, а ведь мешок наполнился только на четверть.

Я выпрямился и ещё раз присмотрелся к Гуку. Тот продолжал работать размеренно. С его ростом срубать верхние листья было проще, мне приходилось тянуться к верхушке на носочках, но не это главное. Я обратил внимание, как он сражается с потом и комарами. Наклоняясь, он просто встряхивал головой, длинные волосы метались по плечам, сбрасывая всё наносное.

К тому времени, когда Гук отнёс к вагону первый мешок, у меня набралась едва треть. Гук кивнул ободряюще:

— Привыкнешь. Пара недель, и уже мне тебя догонять придётся.

Пару недель я не протяну. Меня или комары сожрут, или рёбра прикончат.

По окончании первой смены мы погрузились в вагоны, поезд сдал назад, в безопасную зону, где каждому выдали бутылку воды и новый респиратор.

— Могли бы и покормить, — посетовал я, прикладываясь к бутылке. Вода была тёплая и отдавала торфом.

— А листья на что? — буркнул мужчина рядом, почёсывая бороду.

— А что листья?

— Их едят, — пояснил Гук. — Помнишь кашу?

До меня дошло.

— Та зелёная вязкая смесь и суп…

— Ага. На вкус так себе, зато полный состав витаминов и микроэлементов. Некоторые умудряются из листьев муку делать и пироги печь.

Вторая смена далась тяжелее. Я с трудом набил два мешка, часто садился на корточки, отдыхал. Поясница стала деревянная, комары долбили только меня. Слава богу, охранники не понукали. Один стоял на крыше первого вагона, оглядывал заросли, двое других прохаживались вдоль состава, не обращая на нас внимания.

— Движение! — крикнули сверху.

Я как раз тянулся к верхушке очередной крапивницы. Гук схватил меня за руку, потащил к вагону.

— Ты чего?

— Ногами чаще перебирай!

За две смены мы успели вырубить заросли полукругом метров на пятьдесят дальше. Не знаю, много это или мало, но три крайних вагона были забиты мешками под завязку, четвёртый наполовину. Предупреждение охранника услышали не все, и он проорал:

— Оглохли, дебилы?! Движение!

Мы почти добрались до вагона, когда я услышал испуганный вопль, и следом закричал весёлый:

— Язычник! — и уже истерично. — Быстро! Быстро! К составу!

В зарослях кто-то был, верхушки крапивницы тряслись, разбрасывая вокруг себя бледно-синие облака пыльцы. Сборщики бежали к насыпи, бросив мешки.

От последнего вагона метнулась тень. Я не успел разглядеть кто это, вроде бы человек. Гук ударил меня под колени, я неуклюже свалился и над головой громыхнул выстрел. За ним второй, потом третий, четвёртый. С насыпи скатилось тело. Это не человек, это...

Охранник передёрнул цевьё и, не отнимая приклад от плеча, навёл ствол на упавшего.

— Минус один!

Я таращился на убитого. Обезьяна? Нет, это… Это вообще не может быть чем-то реальным, скорее, ночной кошмар. Кожа лягушачьего цвета с крупными серыми пятнами. По телу и морде рассыпаны гнойники, готовые вот-вот лопнуть. Глаза большие, круглые, пасть широкая, словно полоснули ножом от уха до уха. Рот безгубый, мелкие острые зубы. Но самое непонятное — язык. Длинной сантиметров сорок, оканчивающийся пластиной. Он вывалился из пасти, как нечто ненужное, и распластался по земле дохлой змейкой.

— Гук, это… — зашептал я.

Долговязый давил мне на плечи, прижимая к земле.

— Это и есть то, что ты должен сначала увидеть.

Возле паровоза снова загромыхали выстрелы. На корточках мы перебрались к вагону. Я прижался спиной к колесу и обхватил колени. Что происходит? Тело язычника валялось в пяти шагах от меня, и я никак не мог отвести от него взгляд, словно впал в ступор. Как природа могла создать такое чудовище? Это не Земля, нет, это чужая планета, а мы на ней в качестве захватчиков — ресурсы и всё прочее. И вот эти инопланетяне, эти язычники мстят нам за вторжение… Твою ж артиллерийскую батарею!

Выстрелы стихли, с крыши раздался облегчённый возглас:

— Ушли! Все живы?

Гук похлопал меня по плечу. Глаза блестели, как будто он лично участвовал в охоте и застрелил инопланетянина.

— Респираторы нужны для того, чтобы не превратиться в это, — легким кивком он указал на труп. — Чистая пыльца крапивницы, приникая в легкие, попадает в кровь, разносится по всему телу и начинает процесс трансформации человека в тварь. Эту называют язычником. Из-за языка. Он длинный, у некоторых доходит до метра. На конце костяная пластина, острая, как бритва, а то и острее. К ней лучше не притрагиваться, останешься без пальцев. Есть другие твари: подражатели, лизуны, багеты. Кормятся крапивницей, друг другом и нами. Мы в приоритете. По внешнему виду различаются легко. — Гук облизнул губы. — Ты, наверное, думаешь, что это какой-то космос, Венера там или созвездие Псов. Ничего подобного. Это наша родная Земля. То ли будущее, то ли прошлое, то ли что-то параллельное. Народ к единому мнению до сих пор не пришёл, хотя вся эта хрень длиться уже лет сто. — Гук снова облизнулся. — Из крови мутантов добывают особое вещество — наногранды. Очень ценное вещество. Настолько ценное, что золото в сравнении с ним меркнет. Введённые в кровь человека, наногранды на некоторое время ускоряют реакцию, регенерацию и ещё кучу всего вплоть до продления жизни. Представляешь, какая война за них идёт? Завалить мутанта не так уж просто, а нанограндов требуется много, поэтому Контора додумалась до того, что выращивает собственных мутантов. Вот что происходит на ферме — там людей превращают в тварей. Именно поэтому жизнь в Загоне самая большая ценность. Из мёртвого человека мутанта не вырастить, а ослабшему или умирающему подсыпают пыльцу, он вдыхает её и мутирует. Потом партиями выкачивают из него кровь. Надолго таких доноров не хватает, дохнут, и Контора создала систему сотрудничества. Хочешь хорошо жить — сотрудничай, зарабатывай статус, статы. Без статов не купишь ничего, ослабнешь — и шагом марш в Смертную яму. Наркоту тоже Контора поставляет. Выпаривают венчики крапивницы, сушат, перетирают в порошок и передают старостам блоков, а уже те распространяют его через глаголов. Наркоманы — главные пациенты фермы. Поэтому всю ассоциалку с Земли гонят к нам. Бомжи, наркоманы, уголовники, проститутки — добро пожаловать в Загон. А ещё одинокие старики, неизлечимо больные.

Гук поднялся, взял пустой мешок.

— Ладно, ты пока переваривай, а я пойду заниматься собирательством. Норму надо выполнить, иначе всем штраф прилетит. Слышь, уважаемый, — это он уже охраннику. — Не тревожь парня, пусть посидит. Он впервые такое видит.

Охранник не ответил. Минуту спустя к телу язычника подошёл весёлый, в руке конструкция, похожая на велосипедный качёк, только шире по диаметру и с тремя трубками. К верхней была привёрнута прозрачная мизинчиковая колба, нижняя заканчивалась длинной медицинской иглой, средняя болталась как аппендикс.

Охранник повернул голову мутанта на бок и вонзил иглу в сонную артерию. Несколько раз потянул рукоять качка, послышался характерный шум центробежного механизма. Тело мутанта дернулось в конвульсиях, из средней трубки засочилась мутная жижа.