На кончике верхней трубки зависла на мгновенье серебристая капля и как бы нехотя свалилась в колбу. Губы охранника расплылись в улыбке, и он крикнул напарнику:

— Сегодня ещё и с премией!

Когда серебряная жидкость перестала капать, колба заполнилась на треть. Охранник поднёс её глазам.

— Семнадцать карат, не меньше. Сколько сейчас по курсу?

— Двести семьдесят за карат.

— Нормально скатались. Каждый раз бы так.

— Погоди радоваться. Если вернёмся с потерями, штраф платить придётся.

— Брось, какие потери? Все целы.

— День ещё не закончился, сплюнь.

До конца смены нападений больше не было. Я смог подняться, набрал половину мешка, но его не засчитали, Контора платила только за полные. Подвёл итог: четыре мешка в первую смену, два во вторую, всего шесть, по четыре стата за мешок. Двадцать четыре стата. С моим долгом в пятьдесят монет результат неплохой. За один день закрыл половину кредита. Хотя с учётом того, что Гук собрал девятнадцать мешков, достижение так себе.

Но дайте срок, я тоже научусь. Мне бы только рёбра залечить.

Закончив работу, все, включая охранников, разделись до трусов и выколотили одежду. Я отошёл подальше, чтобы никто не увидел мои рёбра.

В Загон возвращались дольше, чем ехали к полю. Разворотных площадок не наблюдалось, паровоз двигался задом, толкая набитые крапивницей вагоны перед собой. Мелькнули пара стрелок, выводящие на обводной путь, но машинист ими не воспользовался.

Покачиваясь в такт тряске и прислушиваясь к однообразному стуку колёс, я чувствовал, как по телу катится слабость. Одежда промокла, спину охватил озноб. Сейчас бы под горячий душ, смыть с себя всю гадость, а потом горячего чаю с малиной и под одеяло. Данара так лечила нас с Кирой, когда вернувшись зимой с горки, мы начинали кашлять и шмыгать носами.

Но сейчас Данары рядом нет, и Киры тоже нет, и где они, я не знаю. Может быть, их уже переправили в Загон, а может, до сих пор держат на базе. Но доктор успел шепнуть, что в Загон попадают все, значит, их тоже рано или поздно переправят сюда. Надо узнать о них, найти. Мы должны быть рядом друг с другом. Я буду работать, собирать крапивницу каждый день, мои девочки ни в чём не будут нуждаться. Я поднимусь по этой чёртовой разноцветной лестнице… А для этого нужно знать об этом мире всё.

— Гук…

Долговязый сидел, обхватив колени руками, и клевал носом.

— Чего?

— Ты давно здесь живёшь?

— Это не жизнь, — он зевнул. — Четверть века скоро. Мне двадцать три было, когда я сюда попал, меньше, чем тебе сейчас.

— Ого! — я приподнялся от удивления. — Давно. И тебя до сих пор не отправили на ферму?

— Кручусь. А с чего ты вдруг заинтересовался?

— Спросить хотел. Что дают наногранды? Ты говорил, улучшают возможности организма на какое-то время. И всё? Ну, пусть я буду двигаться быстрее. И что дальше? Какая от этого польза?

— Польза? Наногранды — единственный ресурс, который поставляют через станок на Землю. Мы все тут живём и умираем ради них. Человечеству наконец-то удалось заполучить препарат, способный вылечить любую болезнь. Регулярный приём нанограндов омолаживает организм. Можно выглядеть на двадцать пять в шестьдесят, и жить вечно. За это некоторые люди на Земле готовы отдать всё, вплоть до чужих жизней. Взамен мы получаем продовольствие, боеприпасы, оружие, чтобы продолжать добывать наногранды. Они нам, мы им — и так до бесконечности. Такой вот круговорот пользы между мирами.

— Что-то я не чувствую пользы от этого круговорота.

— А ты здесь не для этого. Ты здесь ради обеспечения непрерывности круговорота. А пользой пользуются те, — Гук указал пальцем на крышу вагона, — кто руководит процессом. Этим людям далеко до фонаря цвет твоей майки. Для них цвет вообще не имеет значения. Для них ты никто. Шлак. Как и оба наших мира. Закон капитализма — прибыль. Это всё, что их интересует.

— А крепость вокруг Загона от кого защищает? От нашествия мутантов? Или шлак сторожит, чтоб не убежали? Но тогда пулемёты внутрь разворачивать надо.

— Никто из Загона в здравом уме не побежит. Ещё не факт, что тебя отправят в яму, а вот стать мутантом за пределами Загона или их добычей дураков нет. Ты иногда новости в планшете открывай, там об этом много пишут. И видеороликов хватает. Крепость защищает не от тех, кто внутри, а от тех, кто снаружи.

— А за пределами Загона есть ещё что-то?

Гук усмехнулся.

— Есть ли жизнь за МКАДом, нет ли жизни за МКАДом… Что ты видишь вокруг?

Состав только что проехал мимо платформы. Заходящее солнце подкрасило крыши домов красным.

— Брошенный город.

— Это Развал, — Гук ностальгирующее вздохнул. — Большой город. Раньше он назывался по-другому. Когда крапивница докатилась до этих мест, часть населения успела укрыться в угольных шахтах и основала Загон, другие разбежались по округе. Мы называем их дикарями, они нас — загонщиками. Отношения напряжённые, но всё же до войны не доходит, так, мелкие стычки. Контора пытается подмять их под себя, навязывает свои правила, позволила создать Петлюровку. Заигрывает, одним словом. Кто-то принимает их игру, кто-то нет. Но при всей своей любви к свободе, они всё равно зависят от нас. Кроме Загона существуют другие станочные поселения. Двести восемьдесят километров к юго-западу находится Прихожая. Такая же хрень, как у нас, только название другое. На западе — Водораздел. Есть ещё несколько крупных поселений на востоке. Все они наши конкуренты по добыче нанограндов, и у каждого имеется свой станок. С восточными соседями отношения напряжённые, но чаще сотрудничаем, а вот с Прихожей и Водоразделом идёт вяло текущая война. Они выносят свои внешние посты к Полыннику, это пригород Развала, и пытаются взять его под свой контроль. Время от времени проверяют нас на прочность, нападают на артели, на внешние посты. В прошлом году подогнали бронеплощадку и обстреляли крепость.

— А мы?

— А у нас оборонительная концепция. Да и не сами они нападают. Набирают наёмников на Земле, обещают золотые горы, а о том, что движение одностороннее, не говорят. Те подписывают контракт, а уж здесь деваться некуда, проживание надо отрабатывать… Чё-то ты слишком бледный.

— Взбледнулось.

— И лицо потное. Жара-то спала. — Гук придвинулся ближе и спросил настороженно. — Озноб не бьёт?

— Немножко.

К горлу подкатил кашель, я прикрыл рот рукой, прокашлялся.

— Комара проглотил, — попытался отшутиться.

Гук смотрел не мигая.

— Респиратор снимал?

— Нет.

— Нет?

— Правда не снимал. Это всё из-за рёбер. Болит жутко. И пульсируют. Достало уже. Мне отдых нужен, пару дней. Подождать, пока рёбра срастутся. Ровшан обещал…

— Про Ровшана забудь… Ты проверял его? — Гук завис надо мной. Лицо стало злым, как будто я украл что-то.

— Кого?

— Респиратор! Где он?

Я протянул маску. Гук осмотрел её, проверил на свет и вдруг ткнул пальцем, пронзая насквозь.

Остаток пути ехали молча. Гук ничего не сказал, но и без слов было понятно, что я надышался пыльцой.

Как быстро всё началось, и как быстро закончилось. Данара, я подвёл тебя, прости. Кира, солнышко… Я уничтожил себя сам, а заодно и семью. Надо было сидеть на шконке тихо, а не ползать по Загону. Шлак! Глупый, тупой!

Я посмотрел на проплывающие в дверном проёме бараки. Выпрыгнуть? Скорость небольшая, охрана следом не полезет, побоятся. Забьюсь в подвал, не сожрут пёсотвари, сам стану тварью. Рожа в гнойниках, длинный язык. Буду гонять сборщиков крапивницы. Кто-нибудь пристрелит, выкачают кровь. Шикарная перспектива.

На подъезде к крепости поезд застопорился. Состав медленно въехал под своды тоннеля. Прыгать поздно. Да и какая разница, где подыхать.

На платформе стоял Сурок. Когда мы вышли из вагона, он спросил:

— Все целы?

Я покосился на Гука. Долговязый может сдать меня и поднять статус. Я не обижусь, конец всё равно один, а он хоть немного приподнимется. Коричневая майка не вот какой большой плюс, но с чего-то начинать надо.