— Хорошо, — тихо, в некоторой задумчивости произнесла Эйра. — Я скажу вам. Ровно через год и восемь месяцев в Сети появится зона под названием «Дальний погост». Это… Будет узел ступа. Там ищи новое проявление Будды.

— Через год и… — глаза рыжего торговца паспортами заблестели. — А-а-а, я понял! Времени не существует! Весь мир иллюзия!

— Запомни это, — заключила Эйра. — И не забывай никогда. Теперь мы оставляем тебя. Ом мани падме хум.

— Ом, — чуть слышно отозвался тот и заплакал, кажется, от счастья.

Когда они сели в машину, таксист повернулся в своем кресле, оглядел сестер с ног до головы и промолвил:

— Знаете, я сюда ездил раз пятнадцать и за все эти разы старушка появлялась только дважды. А разговаривал с кем-то так и вовсе раз. С вами. Я впечатлен. Куда теперь? В аэропорт?

— Да. Вот ваши пятьсот рублей, — протянула Эйра водителю пять радужных бумажек. — Благодарим за ожидание и за… За спокойствие.

— Всегда к вашим услугам, — улыбнулся водитель, принял деньги и завел мотор. — Вам в который?

— В международный, Останкинский, — ответила Юки. — И можете не торопиться. Наш рейс за полночь.

Автомобиль выбрался из тупичка, влился в полноводную магистраль и, мерно покачиваясь на рессорах, поплыл в известном только водителю направлении. Юки смотрела в окно на такие же, невесть куда плывущие автомобили и рассеянно думала о продавце. Понятно, что Эйра просто наговорила ему того, чего он хотел от них услышать, и все же… Она — Юки вызвала его на такое откровение простым, безотчетным действием, за которым скрывалось что-то гораздо более важное, чем просто способность двигать предметы взглядом. Собственно, такая способность это тоже нечто из ряда вон выходящее, как и способность продавца создавать говорящих котиков или принимать облик старушки. Понятно, что и его, и ее способности лежали в одной плоскости — плоскости биоэфира. А если конкретно, то снов Земли. Но если Юки была обособленной частью этой системы и доподлинно знала где находится, то, как он, продавец паспортов, мошенник и, судя по беседе, истовый буддист (как ни парадоксально), проделывал то же, являясь ее частью? Он как будто чувствовал, смутно осознавал, что все вокруг, включая его самого — сон, которым, обладая некоторой сноровкой, можно управлять. Так, будто сон догадывается о своей иллюзорной сущности и стремится осознать ее, выйти за ее пределы… И ни этого ли выхода всегда искали йоги, мистики и провидцы их реальности?

Несмотря на жаркий летний день Юки зябко поежилась. Ее испугали собственные мысли, сопоставившие реальный мир и сон Земли. Испугала вящая тождественность даже в таких фундаментальных вещах, как вера. И поиск, и методы, и выводы… И там, и там просматривалась тяготение личности к цельности с окружающим миром, потребность чувствовать себя его частью. Эйра непременно рассудила бы, мол, это оттого, что генизу Земли наполняют ментальности действительности и их опыт, вера и стремления никуда не исчезают и они продолжают в то же верить и к тому же стремиться. Что здесь их стремления находят отклик у среды, поскольку среда пластична и способна откликаться на искреннюю веру. Точно так же, как это удается Юки.

Но почему это удается ей? Она ведь не буддийский монах, да и метафизикой вообще интересовалась в своей жизни крайне мало. Ей даже неизвестны были те слова и словечки, которыми так грамотно перебрасывались Эйра и продавец в своей короткой беседе. Неужели вызвано это только тем, что она инородный элемент во снах Земли? Сторонний наблюдатель, способный отличить право и лево? Но ведь и она этого не может! Для нее все происходящее здесь такая же доподлинность, как для того же продавца паспортов или Ярослава из деревни. Может, причина всему Эйра? Их дуалистическая связка.

Юки покосилась на Эйру, сидевшую рядом и глядевшую в свое окно. Казалось, она тоже над чем-то крепко задумалась, но спрашивать о мыслях здесь при водителе не особенно хотелось. Потому она отвернулась к своему окошку, открыла его и, всю оставшуюся дорогу до аэропорта, ловила ветер, стараясь уже ни о чем не думать.

А водитель крутил баранку, изредка поглядывал на своих пассажирок в зеркало заднего обзора, да только усмехался на их мысли.

Как? Вавилов решительно не знал, не знал, как посадить вертолет-монстр, да еще так, чтобы никто не заметил. А если и заметил, то не предал бы значения внезапному визиту.

— Спокойно! — заверил команду Аба, выгнал Скворцова из кресла главного пилота и сам взялся за штурвал. — Сейчас все будет.

Смену пилота Аба устроил аккурат над Сахарой, всю пустыню сосредоточенно штурвалил, а, подлетая к Мемфису, древнейшему городу русла Нила, включил рацию, отыскал частоту диспетчера аэропорта Гизы и, с каменным лицом, заорал в микрофон:

— Мэйдей, мейдей! Борт Верховного номер сто восемьдесят два! Мейдей, мейдей! Отказал тяговый двигатель! Мейдей, мейдей! Срочно полосу для жесткой посадки!

Секунд пять в эфире было тихо. Затем кто-то, очевидно, что диспетчер, кашлянул и протянул:

— Э-э-э, а до Каира не дотянете?

— Дотянем! — Тотчас отозвался Аба. — Только потом протянем ноги и лопасти! Я не шучу, вашу мать! Мы падаем!

— Одну минуту… — Ответил диспетчер из динамиков полилась какая-то умиротворяющая музыка.

— Вот же ж гады, а… — Проскрежетал Аба, — мы тут падаем, а они нам лестницу Иакова устраивают. Ну, я им устрою, как приземлимся. Камня на камне не оставлю!

— Товарищ Гольштейн, так ведь мы и не падаем, — развел руками Скворцов. — Может, как-то полюбовно можно приземлиться, без выкрутасов?

— Да?! А может, я мацу смогу купить в Сальвадоре?! Ты понимаешь, что в городе туристов посадочные полосы по миллисекундам расписаны?! Давай, бегом к главному движку и сделай с ним что-нибудь!

— В смысле? Сломать?

— Да, гений ты мой доморощенный! Что б мы пали уже по-настоящему. Вань помоги собраться своему тугодуму, а то у него в мозгах все заржавело — скрипит.

— Жень, пойдем, — Вавилов взял под руку Скворцова и поволок его к выходу. — Где отсеки?

— Сам найдешь! — Аба нервно тарабанил пальцами по приборной панели в ожидании ответа «оператора». — Вот с-суки, а. Ну я вам щас дам!..

Опешивший Скворцов опомнился и даже отодрал от себя руки Вавилова, но тот обнял его по-медвежьи, приподнял над полом, да так и вынес в коридор.

— Жень, не спорь и даже не обращай внимания, — прошипел он ему, когда двери в кабину сомкнулись за их спинами. — Знаешь как испортить движок?

— Конечно, знаю, — буркнул Евгений высвободившись из хватки начальника. — Ломать не строить, знаешь ли. Но если этот тип еще раз в таком тоне отзовется обо мне, я его самого сломаю!

И они заспешили прямыми коридорами к двери, известной промеж них только Скворцову. Вавилов не сомневался, что Женька приведет куда надо, таков уж он был, что изучит любую технику, к какой прикасался или во чрево которой помещался.

Оказавшись у массивной железной двери с круглой, как на субмарине рукоятке, Скворцов раскрыл было рот в язвительной издевке, но тут ручка повернулась на четверть оборота, дверь как-то сама собой приподнялась и втиснулась в стену, так, что опытный техник только одобрительно хмыкнул. Он понял, что Аба, хоть и ждал с нетерпеньем ответа диспетчера, но глазу с них не сводил и дистанционно откупорил люк. Или это уже Васька сделал?

Вопреки ожиданиям Вавилова, приготовившегося увидеть за дверью шатающиеся ходуном механизмы и бегущие по центру роторы, в помещении располагалась одинокая стойка с мышкой и клавиатурой, как в серверной.

— Это и есть сердце мотора?

— Угу. Самое что ни на есть, — вздохнул Евгений и, вместо того что б развернуть клавиатуру, нырнул под стойку и сдернул с защелок пластиковый кожух. — О… Да тут полно мышей. Вот меховушки негодные, всю проводку погрызли. Где их только Верховный набрал… Коротыша устроили!

Он выудил из кармана зажигалку, высек огонек и поднес его к сплетенью тонких и, с виду, совершенно невинных проводов. Тут же завоняло паленой проводкой, что-то действительно коротнуло, заискрилось, загорелось, винтокрылую машину порядочно тряхнуло и Вавилов почувствовал, как их потащило вниз.