Над ней реяла четверка огнедухов.

Дармоншир, глубоко выдохнув, снова затянулся.

— Я даже не знаю, с чего начать, — наконец, признался он.

— Я знаю, — покачала головой Марина. Подошла, отвела руку с сигаретой и поцеловала. Обняла, прижавшись — и продолжила поцелуй, вовсе не виновато, уверенно и сладко.

И гнев, и злость испарились — он усмехнулся ей в губы и ответил. Кажется, мимо ходили люди, кажется, из палаток выглядывали офицеры, привлеченные светом огнедухов, но на эти мгновения и мир, и война вокруг перестали существовать.

— Что-то случилось в Вейне? — спросил он, когда они оторвались, наконец, друг от друга. Лицо ее, поднятое к нему, освещалось всполохами огнедухов.

— Нет, — ответила она шепотом, — в замке все в порядке.

— Тогда зачем ты рисковала?

— Уж не ради того, чтобы рискнуть, — огрызнулась она со знакомой едкостью, но тут же прихватила зубами мочку его уха. Люк затаенно улыбнулся, затянулся. Все это напоминало какой-то сумасшедший сон — артиллерия, близкая битва, Марина здесь, рядом. — Я, конечно, очень хотела тебя увидеть, но прекрасно понимаю, что тебе сейчас не до меня и не стала бы мешать.

— В целом — да, но сейчас мне очень до тебя, — пробормотал Люк, выбрасывая сигарету, и вдыхая запах ее волос. Она тихо засмеялась. Он боялся за нее, и злился, и кипел, но был уже научен, что супругу не запрешь и не удержишь, если она чего-то захотела. Можно было воевать с ней или смириться. Но войны ему хватало и без Марины. — Все же, Марина, — как?

Марина пожала плечами.

— Со мной само это происходит, я в сознание прихожу уже в воздухе, — объяснила она. — Вот и сегодня очнулась здесь. Я сейчас улечу.

Люк хмыкнул.

— Думаю, полчаса у нас есть, — сказал он, увлекая ее в палатку. — Поужинаешь со мной? Сейчас вызову адъютанта.

— Конечно, — в голосе ее звучала нежность. — Охраняйте, только никого не сожгите, — попросила Марина огнедухов, и те послушно поднялись выше. — И попроси для них огня и масла, — добавила она уже для Люка.

Адъютант Вин Трумер принес ужин на двоих, таращась на Марину, накинувшую на плечи китель Люка и скрестившую босые, измазанные травой ноги на койке. Люк, расстегнув воротничок рубашки, закатав рукава, сидел напротив, ел сам, смотрел, как она ест, как смеется, как говорит. Как смотрит на него — задумчиво, спокойно.Она рассказывала про Вейн, про матушку, про Риту и госпиталь, про дела герцогства, он — про Тамми и драконов, про то, что ему предстоит. Пахло крепким чаем, пряным жарким с мясом. Снаружи мерцали всполохи от огнедухов. Послышался голос Майлза — он, видимо, уже проснулся, но Люк не мог себя заставить выйти к нему. Если очень будет нужен, докричатся. Пока он хочет побыть с женой.

«А ведь это может быть нашей последней встречей», — вдруг мелькнула у него мысль, и он скрипнул зубами, обругав себя.

— Что такое? — тут же заметила она.

— Ничего, — хрипло проговорил Люк. Посмотрел на часы, на выход из палатки. На Марину. Та вопросительно и весело подняла брови.

— Твои охранники надежны? — поинтересовался он небрежно.

Она засмеялась, кивнула.

— Исключительно надежны, — пообещала она. Потянулась, сбросила с плеч китель и откинулась назад.

Он любил ее там, на узкой армейской койке, почти на полу палатки — осторожно, горячо, и она, чуть медлительная, была так же отзывчива и безрассудна, царапая по его груди, сжимая волосы, склоняясь, чтобы поцеловать. И очень тиха — им обоим не хотелось посвящать в свою супружескую жизнь весь штабной лагерь. Затем, разгоряченные, восстанавливая дыхание, они минут двадцать дремали, обнявшись, прижавшись друг к другу.

Люк, уткнувшийся лицом ей в плечо, обнимающий за живот, почувствовал, как кто-то ударил изнутри, словно поздоровался. Он усмехнулся, потерся губами о влажную кожу. Силы в нем сейчас было столько, будто он сутки отсыпался.

— Нужно лететь, иначе в Вейне начнется паника, — лениво проговорила она. — Не хочу. Отодвинь войну на пару суток, а?

— Не могу, — с сожалением сказал он. — Я провожу тебя. Постарайся ближайшие несколько суток не соваться сюда, прошу.

— Я понимаю, — так же замедленно ответила Марина. — Попрошу забить ставни и запирать меня на ночь. Или вообще затребую у Ирвинса клетку.

Он лизнул ее в плечо. Не сдержался. Марина повернула голову и серьезно посмотрела на него.

-Не волнуйся, я не буду тут крутиться и подставлять тебя под удар. Мне и сегодня не стоило прилетать. Но теперь я понимаю, куда меня тянет, и смогу ограничить себя, пока не научилась этим управлять.

Люк потянулся. Покрутил плечами.

— Не стоило прилетать, — согласился он, — но, детка, я в восторге, что ты сейчас тут.

Он змеем проводил ее за линию дармонширской артиллерии, понаблюдал как крошечная птица улетает под лунным светом, и направился назад. Туда, где он сейчас был нужнее.

Через несколько часов после отлета Марины, Люк, зависнув рядом с Тамми в наливающемся рассветом небе обозревал будущее поле битвы. В лесу, в нескольких сотнях метров от того места, где двигался на прорыв передовой сводный отряд, располагались засеки врага, почти пятидесятиметровая полоса открытого, простреливаемого пространства, проход которого осложнялся ямами от пней и собственно выкорчеванными пнями с длинными корнями, далее — несколько вырытых один за другим рвов с насыпями — внутри шевелились иномиряне и невидши, застыли от страха местные, связанные за руки друг с другом, между рвами прохаживались дозорные на охонгах, то тут, то там виднелись единичные тха-охонги. За первой полосой обороны еще на полкилометра продолжался лес, который постепенно редел и уходил в поля, разделенные дорогами. В широкой низине меж двух пологих холмов лежал Норбидж, границы которого ныне гладила артиллерия.

На улицах было полно тха-охонгов — захватчики знали, что дармонширцы не бьют по своим людям, и потому инсектоидам грозил только ближний бой.

«Тяжело придется», — мысленно проговорил Тамми.

Дармоншир только кивнул. Но вместе со страхом по телу шел знакомый азарт — как тогда, когда он гнал на пределе сил, или ускользал от смерти, или рисковал, или добивался Марину, ломая все запреты. Все на кону. Абсолютно все.

Как же хорошо-то.

Тиодхару Ренх-сату в начале ночи доложили о том, что армия врага снялась с места, однако перемещение отследить пока невозможно. И без доклада несложно было понять, что местные что-то затевают по усилившейся работе их плюющихся огнем орудий. Он кивнул — этого он и добивался сначала попыткой выманить противника на помощь запертым меж холмов отрядам, затем — ночными нападениями невидши. Сбить, сломать проработанную тактику врага, заставить его торопиться, а, значит, делать ошибки.

Ренх-сат не знал, куда теперь изберет ударить противник, но сам он действовал бы несколькими способами: либо отвел бы все войска в сторону границы страны Руд-лог, обошел врага по флангу и начал давить к морю, очищая город за городом, либо разбил бы армию на две части и начал работать с двух флагов. Либо врезался бы клином в центр обороны, коим и являлось поселение Нор-бидж, зачистил его, и затем бы уже пошел добивать остатки врага по обе стороны. Общим оставалось лишь то, что во всех случаях войска нужно было сконцентрировать в один или два кулака. Это было второе, чего он добивался — на ограниченном пространстве легче окружить и задавить врага числом, а уж инсектоидов у него сейчас было достаточно. Не зря после разгрома своей армии под фортами противника он собирал их по всей Инляндии.

Он был готов ко всем трем вариантам. В любую точку на помощь его армии охонги подойдут за три-четыре часа, ударную часть тха-охонгов можно перенести манками, а раньяры долетят и того быстрее.

Самое главное — связать руки колдуну военной хитростью, связать работу их орудий, плюющих огнем, смешением с войсками противника, а до этого как можно больше накрошить на подступах к укреплениям и втянуть в длительные уличные бои. Чем дольше бой, тем больше ма-гов выдохнется, тем меньше у местных останется оружия и пат-ро-нов, и пусть каждый из людей Ренх-сата уже умел обращаться с таким оружием, все решится в конце концов в рукопашной. А местные уступали лорташцам в ближнем бою.