Старый Ишабоат поспешил прочь от этих исполинских ослепительных фигур и глаз, что сверкали на него сверху вниз, словно падающие звёзды и устремился вниз по горному склону, в город у моря. Тело, в которое он облёкся, было старым, толстым и одышливым, так что он весьма запыхался к тому времени, когда достиг подножия горы, и ему пришлось остановиться на берегу, чтобы перевести дух.

Ишабоат стоял на берегу и со всевозрастающим восхищением оглядывался вокруг. Никогда прежде не взирал он на море или небо глазами смертного. Пляж выгибался полосой мягкого белого песка, и тут и там по нему сновали крошечные крабы, торопящиеся к своим пещеркам. Пучки и кустики длинных водорослей высовывались из песка и резкие порывы ветра выдували из них неистовую и заунывную погребальную песнь. Изумрудные волны медленно катились, шелестя по сырому песку и пенясь кружевными узорами светло-кремовых пузырей вокруг блестящих морских раковин и неохотно снова ускользая назад, в море. Вода была холодной, бледно-сине-зелёной и восхитительно влажной, когда она обвивала пальцы его ног.

Небо высоко над ним было туманным и терялось в огромных массах громоздящихся облаков, окрашенных зарёй в кораллово-розовый и персиково-жёлтый, облаков, что с медленной, ужасной величественностью проплывали над головой — города, острова и замки из пышно расцвеченного тумана, рождённые в таинственных странствиях великих и безмолвных утренних ветров по вышним областям небес.

Тут и там белые морские чайки пикировали, парили и кружили с резкими, хриплыми вскриками в свежем солёном ветре. Солёные брызги жалили его в губы, а его свободные одежды трепетали и развевались. Всё вместе это складывалось в чудо.

Прежде он взирал на эти вещи глазами Бога и всё казалось маленьким и незначительным, ибо тогда величие Его Собственной сущности затмевало солнце, а Его огромная высота умаляла и могучие облака. Но сейчас, благородство и дивность этой простой сцены, через скромную перспективу его смертных чувств, выглядели великолепными, потрясающими и захватывающими дух; и сам Ишабоат, казалось, умалился пред величием природы.

— Так вот на что это похоже — быть смертным, — восхищённо шептал он, пока медленно пустился в путь по берегу. Он часто наклонялся, чтобы поднять блестящие морские раковины, счищая с них влажный песок и изумляясь их чистым насыщенным цветам. Он перебирал жёсткие высохшие водоросли и позволял мелкому белому песку протекать между пальцев.

Вскоре он повстречал рыбака, вытягивающего на берег свою лодку, отягощённую утренним уловом. Ишабоат остановился, отчасти боязливо, наблюдая за занятым делом человеком. Он обнаружил, что робеет; ибо никогда прежде не видел человека так близко. Однако же тот не выглядел столь ужасно порочным и греховным, какими изображал всех людей Асадор-Ниат.

Рыбак оказался средних лет, высокий и худощавый, со свисавшей на грудь седой бородой. Солнце и солёные брызги выдубили его кожу до цвета и текстуры поношенных сапог и на нём была грубо сотканная одежда, затвердевшая от соли и выцветшая от солнца. Его лицо было мудрым и доброжелательным. Его глаза были острыми и яркими, взирая из сети смешливых морщинок, а губы улыбались.

— Мира и достатка, друг! — приветствовал его рыбак взмахом руки. — Будет славный денёк, а?

Ишабоат что-то пробормотал в ответ и смотрел, как этот человек вытягивал на берег огромный капающий невод, полный рыбы.

— О да, друг, славный денёк и обещает быть хороший вечер, — весело подмигнув, бодро продолжал рыбак. — Благодарение Властителю Ишабоату, мои сети этим утром наполнились!

Его собеседник вспыхнул от подобного фамильярного, но почтительного замечания и, набравшись смелости от явной безобидности рыбака, он приблизился и даже попытался задать вопрос слегка дрожащим голосом. Ишабоат напомнил себе о своей миссии и поэтому отважился спросить: — Что… ах, что думаешь ты о Неол-Шендисе, о рыбак?

— Этом городе? А? Ну, друг, это доброе место для тех, кто любит сидеть взаперти за стенами. Возможно, слишком многолюдное для такого, как я, но всё же дивный, гордый город, могу поспорить, столь же прекрасный, как Мемнос! О да, Чорбва-купец даёт честную цену за мой улов и винные лавки не сдирают с тебя последнюю монету за бутыль. Базар — изумительно прекрасное место, а в порту полно чужеземных зрелищ, множество кораблей и моряков из далёких мест, и о! истории, которые они рассказывают про острова, которые повидали! — Он захихикал воспоминаниям.

— Но постой, — сказал он, с извиняющимся видом посмотрев на Ишабоата, — я совсем позабыл о приличиях. Я — Бурхан-рыбак. А ты?

Иной замялся. — Я… я — Йиша Борат, — назвался он, используя первое, что пришло на ум.

— Так ты рыбак?

— В… в некотором роде, — смущённо пробормотал тот.

— Тогда мы братья по ремеслу! Пойдём друг Йиша, помоги мне дотащить полный невод рыбы до дома и я поделюсь с тобой завтраком! Это будет не пир, но…

И так эти двое поднялись по дюнам к маленькой хижине, прижавшейся к холму. И они беседовали весь этот день; и Бурхан показал своему новому другу сохнущие на солнце сети, маленький садик и цветник. Он демонстрировал своему очарованному гостю мастерство и искусство крючка и весла, и как читать течения и ветры. День пролетел быстро и, прежде чем Ишабоат это осознал, наступил вечер, закатывающееся солнце окрасило багрецом башни Неол-Шендиса и холодный солёный ветер налетел с потемневшего моря.

Внутри хижины в очаге пылало жаркое пламя, отбрасывая живые красные отблески по всей комнатке, уютной и славной комнатке. Там рыбак усадил бога перед горящим плавником и угостил его красным вином в деревянной кружке и доброй трапезой из жареной рыбы, свежих фруктов и грубого белого хлеба. Ишабоат никогда доселе не вкушал пищи смертных и нашёл сытный жар, который эта простая еда рассылала по его жилам, захватывающим новым опытом, приносившим гораздо больше удовлетворения, чем воздушные кушанья, прежде насыщавшие его божественные вкусы.

Весь тот вечер они просидели у уютного очага, потягивая пиво и вино; и рыбак вёл истории, услышанные им у моряков, о далёких Шае, Тайджене и Кемисе Стовратном, в то время как бог сбивчиво поведал некоторые знания о море.

Той ночью, лёжа в мягкой постели, сонливый, довольный и успокоившийся, он смутно подумал, что наутро должен отправиться в город, чтобы завершить миссию, которую его послали исполнить здесь; но когда настало утро, и он поднялся и разделил трапезу с дружелюбным рыбаком, были сети, чтобы их починить и рыба, чтобы её почистить; и когда Бурхан отправился на рыбную ловлю, он не смог совсем бросить дом без присмотра, так что остался полоть и поливать маленький сад, и собирать на берегу плавник, чтобы вечером топить очаг.

Ишабоат находил эту новую жизнь насыщенной и стоящей, переполненной тысячью новых зрелищ, новых звуков, новых вкусов, запахов и переживаний.

Куда бы он ни взглянул, там было нечто прекрасное, чтобы взирать на неё, какое-нибудь новое чудо, чтобы затрепетать перед ним. Он узнал море, так, как никогда его не знал, он, который некогда был Богом моря — тысячеликое море со множеством настроений и миллионом оттенков. И было чудо цветения цветов, чтобы его изведать, диво закатов и мистерия дождей.

Огромная золотая луна. Блеск её шёлкового жемчужного света на волнующихся водах. Сияние звёзд.

И пролетали дни, как быстрый взмах крыла чайки. Его память о Собратьях и прежней жизни всё тускнела и тускнела, пока дни складывались в недели, а недели, нагромождались в месяцы. Его мысли так переполняла новая жизнь и все её диковины, что Божественные воспоминания заглохли и померкли в лабиринте его разума.