Сбитый с толку Каолин обнаружил себя не у подножия лестницы, а скорее на её вершине. Вопреки любому здравому смыслу над ним теперь была голубоватая поверхность океана! Это свечение озаряло почти столь же огромный, как несущая его громадная дверь, барельеф, на котором его создатель изобразил обрамлённый щупальцами лик некоей титанической каракатицы.

Каолин шёпотом забубнил защитные молитвы. Гуще, чем любую другую часть каменной кладки в этом городе-трупе, огромную дверь покрывали гниющие белые моллюски и колышущиеся слизистые зелёные водоросли. Это было и ужасно и восхитительно, ибо, если это дверь, то какой же богохульный колосс скрывался за ней?

Каолин был столь заворожён, что, когда колоссальные овальные веки дрогнули, раскрываясь и лес толстых, как деревья, щупалец под ними ожил, это полностью застало его врасплох.

Испуг оказался слишком силён, уложив бедного Каолина без чувств на пол его пещеры. Он проснулся через несколько часов, с тяжёлым телом и головой. Волшебное зеркало теперь казалось чистым, пустым и безопасным. Возвратились воспоминания и страхи Каолина и, усевшись, он сорвал безрукавку, чтобы изучить свою грудь.

Он громко застонал от разочарования, ведь теперь на груди появилась третья устрашающая метка! Новое пятно синего цвета изображало просто каплю воды.

Юный волшебник прижал руки к лицу и разразился жалобными стенаниями, наполнившими пещеру отчаянием и страхом.

— О, жалкий Каолин, что беспокоит тебя теперь?

Каолин подскочил и обернулся. Перед ним стоял африт и, хоть у того была короткая борода и светлая кожа, он заподозрил, что это тот же демон, с которым он дважды встречался прежде.

— ТЫ! — вскричал Каолин. — Да ведь я даже не вызывал тебя, но ты, видимо, насмехаешься надо мной. — Он выпрямился и отважно взглянул в лицо африту. — Какое великое знание ты принёс на сей раз? О земле патоки, чтобы задушить мои проклятия или о царстве жира, чтобы я сам обожрался?

Африт немного печально улыбнулся и ответил: — Проклятия? Вовсе нет! То, что ты носишь — ключ, давно Утраченный Ключ Панделлиса. Немногие смогли бы вынести ужасные испытания, чтобы собрать эти символы, но ты, о несчастный Каолин, обнаружил то, что мы в астральном плане называем коротким путём.

— Что? ЧТО? — Сказать, что Каолин растерялся, было явным преуменьшением.

— Ты можешь войти в Дзимдазул, — продолжал африт, — утраченный райский сад Панделлиса, или, по крайней мере, может твоя плоть и метки на ней.

— Моя плоть? — Каолин с возросшим страхом шагнул назад, когда заметил зажатый в руке демона зловеще изогнутый клинок.

— О да, твоя кожа. Ибо я тысячелетиями пытался войти в этот сад, но моя неземная шкура, будучи неуязвимой для клинков или заклинаний, не могла принять нужные символы. Но, облачившись в твою, я смогу пройти беспрепятственно. Видишь ли, твоё зеркало когда-то было моим собственным волшебным кристаллом, юный Каолин, и станет им снова.

Мог ли это быть, в ужасе подумал Каолин, сам Хонд, Верховный Повелитель Волшебников Хатриба?

Африт поклонился, будто прочтя его мысли.

— О бессчастный Каолин, требуется ещё один символ. Для этого ты должен посетить царства воздуха или представляющее их воплощение. Люди зовут его Мьянартитеп, Ползучий Хаос и внемли, он идёт не видением в зеркале, но прямо сюда, лицом к лицу. Внемли, его шаги приближаются!

Каолин затрясся и завопил в ужасе. И он глянул и увидел стоявшую в дверях тварь, высокую, костлявую и ужасную, и он вскрикнул один-единственный раз. И здесь заканчивается История о Каолине. И не будет в ней счастливого конца.

Рассказывают в Симране и такое, хотя источник этого сомнителен.

Однажды случилось так, что в Чертоге Воров иссяк запас сказаний. Долгими вечерами воры собирались там, закончив подсчитывать последнюю добычу и Главарь Воров требовал историй о самых невообразимых, отважных и искусных воровских подвигах — мыслимых, но не вымышленных, поскольку фантазии были ему не по нраву. Когда рассказывалось такое, Главарь Воров отдыхал душой; он, чья снежно-белая и разноцветная борода спускалась ниже пояса, комковатая от всяческих пятен, случайных куриных косточек, стащенных зубочисток или самоцветов, которые он в неё обронил. Он откидывался назад, довольный тем, что услышал о славе своего клана, где сам всех обучил или вдохновил примерами из своей собственной юности.

Но, раз никакой истории не нашлось, он устало вздохнул, как всегда делал в подобных случаях и произнёс: — Значит, необходимо дело. — Поскольку делу требуется деятель, а Главарь Воров не любил вымысла, это означало, что следует кого-то выбрать.

Он кликнул почтенного престарелого Жезлоносца, чья обязанность состояла в том, чтобы приносить жезл сказаний Главаря Воров; и когда Жезлоносец, изрядно задержавшись, возвратился с ещё более престарелым и почтенным объектом своего попечения, Главарь Воров поднял жезл сказаний — удивительный предмет, изготовленный из ветви дерева сандриган, гораздо крепче и легче бамбука — обратился в самый дальний угол Чертога и указал на кого-то, находившегося там.

— Ты.

Тот, кто был выбран, выступил вперёд — неприметный мужчина средних лет, с тронутой сединой бородой. Его можно было принять за торговца, но взгляд поражал необычайной глубиной. Несомненно, этот человек был хитёр, хитёр настолько, что гордился этим. Главный Вор выбрал удачно.

— Господин мой, — промолвил выбранный, — Я предлагаю обокрасть Каракуну, божественный дворец наслаждений, что проплывает по небесам.

От собравшихся воров донеслось удивлённое шипение, бормотание, приглушённый смех и шёпот: — Мы знаем эту историю, — и: — Ты не мог придумать что-нибудь пооригинальнее?

Но Главарь Воров оставался невозмутим, поскольку знал, что сделал хороший выбор: человек перед ним был никто иной, как Фарнацес, Вор-Философ, который специализировался на похищении не просто побрякушек, но фантазий. Это он был тем мастером заимствования, что проскользнул через дверь во Вчера и выпустил все творения поэта Зарабиадеса за день до того, как поэт даже родился. Не один раз он распускал слухи о неких соблазнительных тайнах, чтобы отослать короля на несбыточные поиски, в результате одновременно похищая и разум короля, и само его королевство.

Да, был и ещё один, талантливый, но более приземлённый вор по имени Хиньяр Стянулус, который давным-давно обокрал Каракуну и в результате плохо кончил. Из этого получилась славная история, заполнившая много часов безделья. Но от Фарнацеса можно было ожидать большего. Это обещало стать весьма интересным.

— Я украду, — заявил Фарнацес, — тайну богов: то, что знают одни лишь боги. И так мы, в Гильдии Воров, станем мудрейшими из людей.

Собравшимся ворам и их главарю пришло на ум, что мудрейшие из людей будут знать больше всех и оттого станут самыми удачливыми ворами. Они согласно закивали и забормотали.

— Постарайся, чтобы это стало славной историей — заметил Главарь Воров. — Ступай и получишь по заслугам.

После этого наступила неловкая тишина, поскольку благословение Главаря Воров немного смахивало на проклятие и собравшиеся воры были только рады, что это распоряжение относится не к ним.

Поэтому Фарнацес удалился и стал раздумывать: как же добраться до небес?

В древней истории про его предшественника такое удалось, лишь пройдя через фантастические земли, победив или ускользнув от ещё более фантастических людей и бестий, сорок семь дней восходя по невидимой лестнице во вселенную, к месту за пределами самого мироздания, а затем пробив головой полог, к которому крепились Узы Бытия.

Но подобное требовало уймы тяжёлых трудов и, хотя из этого получилась замечательная сказка, она была не из тех, где имеется счастливый конец. Фарнацес, как главный герой будущего повествования, решил добиться большего успеха. Он решил действовать и оригинально, и изощрённо.