Постепенно перестрелка стихла. А после небольшой паузы артиллерийский огонь с особенной силой обрушился на участок, где находился окоп Батенко Шквал бушевал минут двадцать. И так же, как в первый раз, он внезапно стих. Снова на правом фланге поднялась ожесточенная стрельба.

Ветер еще не разнес гарь и пыль от многочисленных разрывов, как Батенко услышал нарастающий низкий рокот. «Танки!»

— Ахматов, держись, идут! — крикнул он соседу.

Тот не ответил.

— Ахматов!..

Танки противника начали атаку вдоль неширокой лощины прямо против высотки, где лежал Батенко. Их было шесть. Орудия из-за высотки повели было беглый огонь. Вдоль лощины заплясали фонтанчики разрывов. Но тут же невидимые батареи немцев ответили мощным ударом.

Танки приближались. С флангов бронированные махины были защищены склонами лощины. Они шли уступом. Развернуться им было трудно. Для этого крайним надо было выйти из лощины, а это значило открыть свои борта пэтээровцам. Видно, надеялись, используя лощину, быстро выйти на берет речки и прорваться здесь в глубину обороны.

Батенко быстро переполз к ячейке Ахматова. Бронебойщик был мертв.

Близкий разрыв оглушил, по телу ударили комья земли. Отлежался, перетащил ружье к своей ячейке. Позвал соседа слева, но и тот не ответил.

Батенко прильнул к прицелу. Прекратились разрывы снарядов, и в наступившей тишине отчетливо раздавался натужный рев танков. Правее по-прежнему грохотал бой, но теперь Батенко его не слышал. Ахматов убит, ни справа, ни слева в цепи никто не подает признаков жизни.

Батенко выжидал. Он наметил себе бурую плешину у края лощины. Вот головная машина почти поравнялась с ней. Невольно палец начал тянуть спусковую скобу. «Рано! — подумал Батенко. — Рано еще!» Он выстрелил только тогда, когда танк достиг заранее намеченной им отметки. Видел, брызнули искры у борта танка, но он продолжал двигаться вперед.

Теперь Батенко прицеливался долго и тщательно. Приклад сильно ударил в плечо. Головной танк остановился и через несколько секунд зачадил. Второй попытался объехать горевшую машину, но не успел, застыл рядом с ней. На второй танк Батенко потребовалось тоже два выстрела.

После небольшой заминки один из танков на предельной скорости рванулся вперед, часто меняя направление. Батенко сделал несколько поспешных выстрелов и все без успеха. Потом опомнился, прицелился в стык корпуса и башни. Танк судорожно дернулся и остановился. Остальные машины не решились продолжать атаку, отошли. Вместе с ними исчезли автоматчики…

«Здорово!» — удивился Батенко такому исходу вражеской атаки и даже погладил приклад бронебойки.

Через десяток минут страшный шквал взревел вокруг. Казалось, все орудия противника обрушили огонь по одной цели — крохотной высотке, что поднималась прямо против выхода из лощины на берегу безымянной речки.

Батенко, оглушенный, вжался в ячейку.

Удар пришел слева. Словно изнутри колыхнулась степь, приподняло, рвануло куда-то тело, обожгло, бросило оземь…

Из забытья Батенко вывел низкий тревожный рокот. С усилием попытался определить, откуда идет этот рокот, и не мог. Потом словно просвет прорвался в сознание. Дернулся, застонал. Что-то неладное творилось с ногой. Ощупал ее, и на лбу выступил холодный пот: кость ноги была перебита.

А к речке снова выходили танки.

Батенко шевельнулся. Всего в метре от него лежало ружье. Малейшее движение причиняло острую боль. И все же достал, дотянулся. Еще метр, и рука нашарила в ячейке патроны. Поднял голову, приладил приклад.

Выбрал ближайший танк, прицелился. Сухо прозвучал выстрел. Перезарядил ружье. Боли в ноге при отдаче ружья не услышал.

Третий танк остановился не сразу. Сначала повернулся бортом, прошел с десяток метров, зачадил, уткнулся пушкой в землю. Только тогда Батенко подвел итог:

— Шесть!.. Дело!..

Голова его легла на ружье…

На этот раз Батенко заставила очнуться режущая боль в ноге. Ему показалось, что кто-то с силой рвет ему тело, выворачивает суставы. Открыл глаза и не мог понять, наяву ли все это происходит с ним: над ним склонился Ковширин.

— Ложись, убьет! — застонал Батенко.

— Очнулся? Я так и знал. Ногу тебе перетянул ремнем, Васыль, — сказал Ковширин. Сказал будто весело, а у самого в глазах стояли слезы. — Наши идут. Еще полчаса, меньше…

— Ружье!

— Дай лучше я!

Ковширин взялся было за ружье.

— Не дам! Пулемет бери, слышишь?

Ковширин послушно перекатился к валявшемуся на боку пулемету.

— Бей по автоматчикам, а я этого возьму! — успел передать другу Батенко.

Шум стальной махины, уже давившей лед на речке всего в сотне метров от высотки, трескотня автоматов покрыли все звуки. Батенко выстрелил и не попал. Выстрелил второй раз. Танк двигался. Рядом заливался дробным грохотом пулемет в руках Ковширина.

— Васыль!.. — услышал голос друга Батенко. Ковширин, без шапки, с растрепавшимися черными волосами, прильнул к прицелу пулемета, стрелял короткими очередями. В паузах что-то кричал.

— За Десну!.. Указ!.. герой!.. — уловил Батенко отдельные слова, но смысла их так и не понял.

Замолчал пулемет. Досылая последний патрон, Батенко скосил глаза. Пулемет далеко отбросило в сторону, Ковширина не видно.

Поторопился Батенко, когда выстрелил в последний раз. Промахнулся, хотя танк был у подножья высотки. Тогда и оперся на здоровую ногу, взял связку гранат.

Дрожала земля под надвигающимися гусеницами. Батенко слышал только зловещий их лязг, видел лишь черную свастику на броне.

«Пора!» — решил он, привстал и отчаянным усилием швырнул связку под днище. Сам тут же повалился навзничь.

Тускнеющим взором смотрел в хмарь низких облаков. Еще почувствовал, как все больше покрывает режущей пеленой глаза. Смахнуть рукой пелену он был не в силах.

Уже не видел и не слышал гвардии рядовой грозного марша подоспевших к месту боя краснозвездных танков, мощного «ура» мотопехоты, перекатами пронесшегося над широкой бескрайней степью…

Говорят, не погиб солдат и в этом трудном бою, когда один уничтожил семь вражеских танков. Односельчане, вернувшиеся с фронта, рассказывали, что еще не раз читали в газетах о славных делах рядового и на Висле, и в Пруссии, и у Одера. А один из них передавал, что видел надпись на центральной колонне рейхстага, неведомо как нацарапанную на самом верху, намного выше человеческого роста:

Должен был гвардии рядовой дойти до Берлина. А раз должен, то определенно побывал там. А может, это был другой Батенко?..

Экипаж ночного бомбардировщика в эту ночь дважды вылетал на боевое задание. Полеты прошли успешно. Цель — железнодорожная станция — противовоздушного прикрытия не имела, потерь в полку не оказалось.

Настроение у всех было приподнятое: нечасто доставались такие «легкие» цели.

Экипаж последним приземлился на аэродром. Серое, хотя и все светлевшее марево рассвета делало предметы вокруг расплывчатыми, бесформенными. Позади в мареве исчезал бомбардировщик. Техники спешно маскировали его сосенками. А впереди — столовая, друзья, с которыми, как обычно, пришлось расстаться на ночь, а теперь, после успешных полетов, доведется встретиться вновь.

У летного состава интересно получается: каждое утро они будто заново встречают друзей, да так, словно не видели их много-много времени. А с вечера, когда полк стоял в строю и получал задание, и прошло-то каких-нибудь шесть-семь часов.

По пути в столовую Жорка Гриневич, летчик, весело заявил:

— Наземные Неман перешагнули, Пруссия под нами, — по всему, конец фрицам приходит!

Собственно, он высказал совсем не новую мысль. Давно уже каждый солдат чувствовал близость победы. А веру в нее он не терял и в тяжелые месяцы лета сорок первого года, и в боях у Волги тоже в нелегком сорок втором.