Едва Яна села в машину, Чепчик жизнерадостно и, по его собственному мнению, дружелюбно на неё тявкнул, виляя хвостом, и, ловко выскользнув из ошейника, за который его придерживал Никита, лизнул Яну в нос. Яна запоздало взвизгнула, Чепчик принял это за ответное приветствие и снова полез «целоваться», но Никита успел его обхватить.

– Извините. Это он не со зла, это он просто от чувств-с. – Никите вспомнился герой Вицина из фильма «Женитьба Бальзаминова», формулировка подходила идеально.

– Ну-ну, – растерянная Яна вытерла нос.

Растеряна она была не из-за собачьего энтузиазма, а из-за собачьего хозяина, коим оказался Никита Антонов. А тот её пока не узнавал, хотя уже с подозрением щурился.

– Никита, это Яна, Яна, это Никита, – отрекомендовал Женька, и машина тронулась.

Никита прищурился сильнее. Первое, на что он обратил внимание, ещё когда увидел девушку на остановке, – стройные ровные ноги и пышная рыжая шевелюра. А сейчас понял, что эта незнакомая шевелюра окружает лицо, с которого на него незнакомым взглядом смотрят очень знакомые серые глаза.

– Таран?!

– Антонов? – для галочки удивилась Яна.

Лиза повернулась к ним.

– Вы знакомы?

– Ага, – ответили они в один голос.

– Вместе работаем, – Никита продолжал недоверчиво таращиться на Яну.

– Яна, ты разве тоже журналист? – вновь подключился Женька.

– Нет. Я редактор.

Женя примолк, затем осторожно уточнил:

– И много у вас на работе редакторов?

– Такая – одна, – хмыкнул Никита.

– Так это та самая? – Прикусить язык Женька не успел, зато потом как воды в рот набрал и, сжав руль покрепче, старательно всматривался в дорогу.

Лиза попыталась исправить положение и завязать светскую беседу:

– Никита, а я и не знала, что ты в газете работаешь.

– «Работаешь» громко сказано, – фыркнула Яна, но тут же сама себя одёрнула. Столкнувшись с коллегой, она автоматически врубила своё редакторское поведение, но здесь это не к месту. – Извини, – сказала она Никите, который уже открыл рот, чтоб ответить. – Признаю: зря ляпнула. Давай договоримся: то, что сейчас, отдельно, и то, что на работе, тоже отдельно. На работе не вспоминаем об, – она жестом обвела салон и себя, – этом, а сейчас не вспоминаем о работе.

– Давай, – согласился Никита, как подумалось Яне, подозрительно быстро. Но через секунду всё встало на свои места: – Только сначала несколько вопросов.

Противиться Яна и не попробовала – если Никите Антонову понадобится, информацию он вытянет из кого угодно. Этого у него не отнять.

– Валяй.

– С какого перепугу ты Яна? Хотя, нет, понятно: Татьяна – Яна. Почему так одета? – Он окинул её взглядом, сделав упор на не прикрытых шортами коленях, как будто хотел спросить, почему у неё вообще есть ноги.

– Вне работы я нормально одеваюсь.

– А на работе, значит, притворяешься чучелом? – Теперь факт притворства был очевидным, Никита удивлялся, что раньше ничего не заподозрил.

– Да.

– Зачем?

– Как и положено чучелу – отпугиваю.

– Кого?

– Всех! Чтоб не привязывались не по делу. Не отвлекали от работы.

– Просто её на прошлой работе коллеги вконец достали, – вмешалась Лиза, видя, что подруга выставляет себя совсем уж сухарём. – Замучили задушевными беседами по поводу и без, зудели, зудели, нормально работать не давали. Ты же, наверно, сам понимаешь, что редактору тишина нужна.

Яне очень не понравилось, что её очеловечили в глазах Никиты. Неужели годы прекрасной актёрской игры коту под хвост? Ну уж нет.

Она посмотрела на Никиту выразительно. Чрезвычайно выразительно. Изогнула одну бровь.

– Проболтаешься кому-нибудь в редакции – уничтожу. Отравлю.

– Как? В чай мне плюнешь?

– Не продукты отравлю. Жизнь тебе отравлю, – мило пояснила Яна. Милость была пугающая.

Лиза, поняв, что помощь в поддержании беседы не нужна, отвернулась.

Чепчик, который дотоле сидел или, скорее, посиживал между Никитой и Яной да рвался ткнуться носом то в одного, то в другого, захотел прилечь. Желание он незамедлительно выполнил, его соседи автоматически отодвинулись ближе к дверцам. Чепчик растянулся хвостом вверх, возложив задние лапы на колени к Никите, а передние лапы и голову – к Яне. Ещё и в глаза заглянул трепетно-трепетно, прозрачно намекая, что не возражает, если его поглядят или, того лучше, почешут за ухом.

– Точно не укусит?

– Точно. Он добрый. – Никита наблюдал, как Яна сперва осторожно, затем расслабленнее наглаживает Чепчика промеж ушей. – Последний вопрос. Сколько тебе лет?

Яна закатила глаза, но ответила:

– Тридцать два.

Когда добрались до места, начинало темнеть – полноценные шашлыки затевать поздновато. Разумнее пожарить сосиски, а мясо отложить в холодильник, на завтра. Оделись потеплее и «зажгли» мангал во дворе.

– Так, у меня свои сосиски, вегетарианские, – объявила Яна, потряхивая упаковкой. – Я мяса не ем.

– Да ладно, – поразился Никита. – Я думал, ты младенцев поедаешь через день. – Ну не мог он удержаться. У него накопилось столько подколок в адрес «любимого» редактора, и держал он их при себе лишь из нежелания связываться с отпетой занудой да сильнее портить рабочие отношения. Но раз сейчас они не на работе, а занудности в редакторе оказалось значительно меньше, чем Никита предполагал, поддеть её разок-другой – святое дело.

Кутающаяся в джинсовую куртку Яна устало-рассеянно нахмурилась.

– Каких младенцев?

– Которых приносят в жертву дракону перепуганные жители деревни, в нашем случае – работники редакции.

То, что между собой коллеги называют её кабинет логовом дракона, а её саму, соответственно, драконом, для Яны новостью не было. Но шутка про младенцев показалась диковатой, хотя и забавной.

– Ты много младенцев у нас в редакции видел? Ни одного нет.

– Потому и нет, что ты всех съела.

– Значит, скоро придётся переходить на других жертв. Будете к стене перед моим кабинетом девственниц цепями приковывать.

– Где мы тебе их возьмём?

– Цепи или девственниц?

– Девственниц, конечно. С цепями в наше время проще.

– Где хотите, там и берите. Налаживайте поставки. А то ведь я могу и журналистов в качестве жертв затребовать.

– Будешь каждый месяц выбирать и уносить самого красивого журналиста?

– Ты-то чего распереживался? Ты, по этой логике, как раз будешь в безопасности до последнего. – Яна тоже не удержалась. Однако сразу добавила: – Извини, я пошутила.

В своём естественном, а не рабочем состоянии она по-прежнему не хотела никого всерьёз обижать. При её остром языке в общении с малознакомыми людьми лучше было сначала проверять, насколько они обидчивые и чувствительные. Степень чувствительности Никиты на работе колебалась в районе нулевой отметки, Яна догадывалась, что и вне работы он не шибко ранимый, но кто его знает наверняка. Если б она вправду считала Никиту некрасивым, ни за что бы так не пошутила. Но маловероятно, что у него есть комплексы по поводу внешности. Он парень не смазливый, однако видный, и есть в нём что-то такое… есенинское. Когда молчит. Пока Никита не говорит, легко поверить, что его нежную романтическую душу терзают страдания, но первые же реплики до основания рушат ореол мечтательной уязвимости, и становится понятно, что душа не такая уж нежная, не такая уж романтическая и с помощью мозга сама легко заставит страдать собеседника, если ей потребуется.

– Извини, – повторила Яна.

Никита поджал губы.

– Не извиню. Ты злая.

Раз шутит, значит, точно не обиделся. Пляшем дальше.

– Я злая? Я добрая! Я, напоминаю, даже зверушек не ем.

– Вместо них овощи наворачиваешь?

– Допустим.

– И охоту не одобряешь?

– Категорически.

– Если, скажем, лося убьют на охоте, тебе его будет жалко?

– Естественно. – Яна чувствовала, что её к чему-то подводят, но не возражала. Было интересно. – До слёз.